Биография В.И. Сурикова

Биография В.И. Сурикова

Василий Иванович Суриков  родился 12 января (24 по новому стилю) 1848 года городе Красноярске в семье  губернского регистратора. В середине XVI века с Дона, с казачьим войском  Ермака, предки Сурикова пошли на завоевание Сибири; они сражались с полчищами Кучума, а потом осели на новых землях на постоянное жительство. Предков Сурикова считают одними из основателей города. Они участвовали в знаменитом бунте против царского воеводы Дурново. В честь деда Сурикова, казачьего атамана, один из островов на Енисее назван Атаманским. "В Сибири народ другой, чем в России: вольный, смелый", - писал Суриков. Огромное влияние на Василия Ивановича оказала его мать Прасковья Фёдоровна. Она была незаурядным человеком - сильная, смелая, проницательная. Прасковья Федоровна мастерски вышивала цветами и травами по своим рисункам, тонко чувствовала цвет, разбиралась в полутонах.    

 Тяга к рисованию проявилась  у Сурикова с ранних лет.  Мальчиком он вглядывался в  окружающих: "как глаза расставлены", "как черты лица составляются", часами мог рассматривать старинные иконы и гравюры, пытаясь передать увиденное на бумаге.    

 В 1856 году Суриков поступил  в приходское училище в Красноярске.  Там способности мальчика к  рисованию были замечены преподавателем  Н.В. Гребневым, который стал специально заниматься с ним отдельно, рассказывал о произведениях классического искусства, водил рисовать с натуры акварельными красками виды Красноярска. Вот когда Суриков уже узнал о пленэре. Благодаря Гребневу он овладел техникой акварельной живописи, в которой впоследствии достиг высокого совершенства. Заслуга Гребнева в том, что он сумел угадать талант Сурикова в самой ранней стадии его развития, горячо в него уверовал, много работал со своим учеником, энергично поддерживал в нем решение всецело посвятить себя живописи и поступить в Академию художеств.    

 Когда Сурикову было одиннадцать  лет, от чахотки умер его  отец. Прасковья Федоровна с тремя  детьми оказалась в трудном  материальном положении. После  окончания училища Василий поступил на службу в канцелярию, однако занятий живописью не оставил, напротив, он твердо решил стать художником. К этому времени Суриков уже добился признания в Красноярске: его акварели ценились земляками, он давал уроки в доме губернатора. Губернатор познакомил Сурикова с золотопромышленником П.И. Кузнецовым, который решил принять участие в судьбе талантливого юноши и предоставил ему стипендию на обучение в Академии художеств в Петербурге.    

 Первая попытка поступить  в Академию была неудачной:  провал на рисунке с гипса. Однако Суриков не пал духом, не растерялся. Он поступил в Рисовальную школу при Обществе поощрения художников, отучился в ней три месяца, осенью успешно сдал экзамен и был принят в Академию. Учился Суриков в Академии (1869-1875) с увлечением, успешно переходя из класса в класс, получая награды как за рисунок с натуры, так и за живописные композиции.    

 В то время его интересовали  темы из древней истории: Египет, античность, первые века христианства. В 1874 году Суриков написал эскиз  "Пир Валтасара" - яркую, смелую, выразительную. "Пир Валтасара" и статья о художнике были помещены в журнале "Всемирная иллюстрация".    

 На конкурс на большую  золотую медаль Суриков представил  картину "Апостол Павел объясняет  догматы веры в присутствии  Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста". В картине изображено столкновение христианства, римского язычества и иудаизма. Суриков расширил тему, включив в композицию толпу - римских воинов и горожан, напряженно слушающих вдохновенную речь Павла. Картина вышла живой и выразительной, но, несмотря на возражения прогрессивной части профессоров, в особенности Павла Чистякова, очень ценившего Сурикова, золотая медаль, а вместе с ней и командировка за границу так и не были ему присуждены.    

 Вместо этого Суриков получил очень выгодный заказ на выполнение четырех росписей на тему истории Вселенских соборов для строящегося тогда в Москве храма Христа Спасителя. Эта работа давала художнику материальную независимость, к которой он всегда стремился. Переезд в Москву сыграл в творческой судьбе художника решающую роль. По свидетельству самого Сурикова: "Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное. Прежде всего почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то гораздо больше напоминавшее мне Красноярск, особенно зимой. Идешь, бывало, в сумерках по улице, свернешь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И, как забытые сны, стали все больше и больше вставать в памяти картины того, что видел и в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы, и потянуло ко всему этому, как к чему-то родному и несказанно дорогому.     

 Но больше всего захватил  меня Кремль с его стенами  и башнями. Сам не знаю почему, но почувствовал я в них  что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое. Как только начинало темнеть, я ... отправлялся бродить по Москве и все больше к кремлевским стенам. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, все принимало какой-то незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут около стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками на головах. Да так это ясно, что даже остановишься и ждешь: а вдруг и в самом деле выйдут...    

 И вот однажды иду я  по Красной площади, кругом  ни души... И вдруг в воображении  вспыхнула сцена стрелецкой казни,  да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина".    

 К 1881 году картина "Утро  стрелецкой казни" предстала  перед публикой, Суриков был молод,  полон творческих планов, счастливо  женат и имел двух дочерей: Ольгу и Елену. Его жена Елизавета Августовна Шаре по отцу была француженкой, а по матери приходилась родственницей декабристу Свистунову. в быту он всегда был крайне аскетичен и прост. У Сурикова не было настоящей мастерской. Свои монументальные полотна художник писал или у себя дома, в одной из небольших комнат квартиры, которую только снимал ("Утро стрелецкой казни", "Меншиков в Березове", "Боярыня Морозова"), или, позже, в одном из залов Исторического музея ("Покорение Сибири Ермаком", "Переход Суворова через Альпы", "Степан Разин"). Обстановка была очень простой - все самое необходимое. Неприступный с чужими, живой и общительный только с близкими людьми, Суриков, когда он начинал работать, замыкался, растворялся в своей мастерской, почти никогда не показывая работу до ее окончания (как было с "Утром стрелецкой казни").    

 Казни стрельцов происходили  в Преображенской слободе и  в Москве, в разных местах, в  том числе у стен Ново-Девичьего  монастыря и на Красной площади.  Они были подробно описаны секретарем австрийского посольства Корбом, дневник которого и послужил для Сурикова основным источником фактических сведений. С величайшей добросовестностью относился художник ко всем историческим и археологическим подробностям своей картины. Всюду, где только мог, собирал данные о костюмах, работал в кремлевской Оружейной палате и Московском Историческом музее.    

 Суриков изобразил как место  казни - Красную площадь. Она,  бывшая ареной многих исторических  событий, произвела на него  неотразимое впечатление своей стариной еще тогда, когда он ехал из Красноярска в Петербург. На картине изображена Красная площадь около Лобного места. В глубине в утреннем голубоватом тумане высится громада Василия Блаженного. На площади стоят телеги, на них в белых рубахах - приговоренные к смерти стрельцы с зажженными свечами в руках и около каждого - матери, жены, дети.    

 Здесь все пришло на помощь  художнику: и композиционные занятия  в Академии художеств под руководством  П.П. Чистякова, и редчайшее  умение видеть композицию в натуре, которое воспитывал в себе художник, и понимание архитектуры, а главное, его личные воспоминания и чувства. "Как я на Красную площадь пришел, - говорил Суриков,- все это у меня с сибирскими воспоминаниями связалось. Когда я их (Стрельцов) задумал, у меня все лица сразу так и возникли. И цветовая раскраска вместе с композицией". После Петербурга и казенной Академии художеств с ее далекими от жизни темами Москва дала художнику исторические впечатления, соединявшиеся с живыми в нем впечатлениями детства. "Я в Петербурге еще решил Стрельцов писать. Задумал я их, еще когда в Петербург из Сибири ехал. Тогда еще красоту Москвы увидал. Памятники, площади- они мне дали ту обстановку, в которой я мог поместить свои сибирские впечатления".    

 Еще подробнее рассказ художника о зарождении "Стрельцов" записан художественным критиком Сергеем Глаголем. "...Однажды еду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что представилось, то выйдет потрясающая картина. Поспешил домой и до глубокой ночи все делал наброски, то общей композиции, то отдельных групп. Надо, впрочем, сказать, что мысль написать картину стрелецкой казни была у меня и раньше. Я думал об этом еще в Красноярске. Никогда только не рисовалась мне эта картина в такой композиции, так ярко и так жутко".    

 Тема "Стрельцов" стала  конкретной не только благодаря точно определенному историческому и археологически осязаемому моменту, но и потому, что сам художник внес в ее разработку нечто от своей собственной жизни. С выставки "Стрельцы" были приобретены Третьяковым. Полученные деньги снова обеспечили художнику возможность творить на излюбленные темы, избавили его от необходимости искать заказной работы. Он приступил к обдумыванию своей заветной картины - "Боярыня Морозова", но перед ее началом решил написать еще одну - "Меншиков в Берёзове".    

"Боярыню Морозову, - говорит  Суриков,- я задумал еще раньше  Меншикова - сейчас после Стрельцов.  Но потом, чтобы отдохнуть,  Меншикова начал".    

 Картина "Меншиков  в Березове" была задумана мастером  в деревне Перерве под Москвой,  куда семья художника выехала на лето. Они сняли крохотную избушку без печки с низким потолком и маленькими окошками. Погода была дождливой и холодной, все семейство постоянно сидело дома, кутаясь в платки и шубы. Однажды, возвратившись из Москвы, Суриков оглядел своих домашних, собравшихся у стола, и вдруг его озарило: он "вспомнил", что вот так же когда-то сидел любимец Петра I и один из его ближайших сподвижников - Александр Данилович Меншиков, после смерти своего государя сосланный с семьей умирать в далекий и холодный Берёзов.    

"Меншиков в Берёзове" - единственная интерьерная картина  из всех классических работ  художника. Сурикова часто упрекали  за несоблюдение в ней правил  перспективы - диспропорцию между  огромным ростом Меншикова и  низким потолком избушки. Однако  возможно, что Суриков сделал это сознательно, для того, чтобы подчеркнуть всю трагичность состояния сильной энергичной личности, обреченной на медленную смерть в ссылке.     

 В "Меншикове"  Суриков проявил себя как замечательный  колорист. Картина поразительно  гармонична по цветовым отношениям. Художником применен метод многократных прописок и лессировок на корпусной основе, который придает особую насыщенность, красоту и сложность цветам, заставляя их переливаться, подобно драгоценным камням.    

Старшую дочь Меншикова, Марию, Суриков писал со своей жены Елизаветы Августовны, для сына Меншикова позировал сын знакомых - Шмаровиных.    

 Суриков долго искал  натурщика для центрального образа  картины, Меншикова, и вдруг,  уже после переезда в Москву, столкнулся на улице с человеком, при взгляде на которого сомнений не оставалось - перед ним сам светлейший князь. Неизвестный, оказавшийся брюзгливым и чудаковатым отставным учителем математики, долго не соглашался позировать, и художнику пришлось пойти на разные ухищрения, вплоть до подкупа прислуги. Наконец долгожданный этюд был получен.    

 Не сразу и не  всеми "Меншиков в Березове" был оценен по достоинству,  но Павел Третьяков первым  увидел и "шекспировскую трагичность"  картины, и ее необычайное колористическое  совершенство. Он приобрел Меншикова за пять тысяч рублей, что дало возможность семейству Суриковых совершить долгожданную заграничную поездку.    

 Суриковы ехали  через Берлин, Дрезден, Кёльн,  останавливаясь в каждом из  этих городов для осмотра картинных  галерей. В Париже художник с семьей задержался надолго. Кроме сокровищ Лувра, Сурикова интересовало современное французское искусство. Есть свидетельство Натальи Поленовой, что уже в свой первый приезд в Париж Суриков видел и оценил картины импрессионистов: "Пришел Суриков, уже две недели живущий тут без всякого знакомства... Первый раз ему пришлось вчера вылить свою душу человеку, вполне ему сочувствующему... Все твердит, что для него графин Manet выше всякой идеи". Интерес к современному французскому искусству не мог затмить искреннего восхищения Суриковым картинами великих итальянских и испанских мастеров: Тициана, Веронезе, Веласкеса. Он писал Чистякову: "Видевши теперь массу картин, я пришел к тому заключению, что только колорит вечное, неизменяемое наслаждение может доставлять, если он непосредственно, горячо передан с природы. В этой тайне меня особенно убеждают старые итальянские и испанские мастера..."     

 Из Франции Суриковы  отправились в Италию. Они посетили  Милан, Флоренцию, Неаполь, Рим,  Венецию, Помпею. Всюду художник часами пропадал в музеях. И в поездке Суриков много работал. Его итальянские акварели удивительно красивы. Художник избегал резкого солнечного света, открытых цветов, предпочитая рассеянное освещение, серебристый "холодок". Вместе с тем особое внимание уделено влиянию световоздушной среды на цвет и форму предметов.    

 После приезда в  Москву Суриков начал писать "Боярыню  Морозову". Эта тема жила в  душе художника уже давно. Мальчиком  слышал он от своей крестной  О.М. Дурандиной рассказ о неистовой раскольнице боярыне Морозовой, которая, отстаивая старую веру, пошла против самого царя и патриарха Никона, за что была подвергнута страшным мучениям и заточена в земляную тюрьму в Боровске.