Формирование личности Александра II

Николай I не боялся подобного резкого расхождения мнения наставника с его собственным – он знал, что его влияние на сына всегда перевесит любое другое. Он был хорошим отцом. Внимательным и восприимчивым, добрым, но требовательным. Он, повторим, очень серьезно отнесся к воспитанию горячо своих любимых отпрысков. Но… именно эта серьезность, помноженная на огромные искренние старания педагогов, понимавших всю важность возложенной на них задачи, в конце концов легла нелегким бременем на маленького Александра.

Талантливый, богато одаренный, как большинство Романовых, и  физически, и умственно, и духовно, Александр, по всеобщему мнению, в то же время не обладал качествами, присущими его отцу – упорством, сильной волей, уверенностью в себе, усидчивостью и прилежанием к делам²⁸. Впоследствии в его жизни многое изменится, но в детстве маленький Александр совершенно искреннее, из-за доброго желания никого не расстраивать – ни Мендера, ни Жуковского, ни, конечно же, отца – старался угодить и одному, и другому, и третьему. Поверхностность – вот основное понятие, характеризующее все, чем бы ни занимался Наследник в детские и юные годы вплоть до совершеннолетия.

Николая II волновало, что сын сильно увлечен внешней стороной военного воспитания – парады, смотры, игры в войну, выработка офицерской выправки, гарцевание на коне – все это очень нравилось мальчику, приводило его в восторг. В двенадцать лет Александр был замечательным наездником. Государь Николай же хмурился, опасаясь, что сын никогда не постигнет истинную суть такого серьезного дела как военное, вырастет лишь внешне блестящим офицером-фанфароном – «что он любит только мелочные подробности военного дела»²⁹.

Как мы уже отмечали, Жуковского это не волновало – он был бы рад, если бы военной темы вообще не существовало в жизни царственного ученика. Но его огорчало иное. Как и других учителей.

Ученый К. И. Арсеньев от сочинения великого князя по истории России «захотел плакать с досады» - «начало было сделано хорошее, но остальное с величайшим нерадением»³⁰.

Мердер писал о десятилетнем воспитаннике: «Великий Князь, от природы готовый на все хорошее, одаренный щедрою рукою природы всеми способностями необыкновенно здравого ума, борется теперь со склонностью, до сих пор его одолевавшую, которая при встрече малейшей трудности, малейшего препятствия приводит его в некоторый род усыпления и бездействия»³¹.

По мнению наставника, наследнику недостает «постоянной деятельности», к работе его слишком часто приходится «понуждать»³². Того же мнения придерживался и Жуковский.

А между тем этот «ленивый» и «вялый» Александр был мальчишкой чувствительным до сентиментальности, восторженным, прыгал от радости, слушая пение птиц. Ему была свойственна, по выражению Мердера «милая веселость», быстрота и подвижность. Он был общителен и естественен в отношениях с людьми, при этом с ранних лет демонстрируя всем безукоризненные манеры и знание этикета. Старший сын Николая I любил светскую жизнь и всякого рода развлечения, при этом охотно отдавался душой различным поэтическим чувствам. И в то же время… «лень у Александра Николаевича есть главный недостаток, от которого проистекают все прочие».³³

Но так ли уж прав был  Мердер? Можно ли было обвинять этого мальчика не только в лености, но также в отсутствии воли и твердости? Не скрывалась ли за подобным небрежением к тому, что Наследник обязан был исполнять «из чувства долга», самая обыкновенная усталость?

Желая дать будущему царю России идеальное воспитание, никто не учел того, что требования к ребенку должны быть соотнесены с его возрастом. Что даже монарх имеет право в иные минуты быть просто человеком – тем более имеет на это право ребенок. У Александра же, склонного порой к унынию и меланхолии (что нередко, впрочем, происходит с живыми и впечатлительными натурами), отнималось право грустить и уставать, он не мог побыть наедине с собой, не мог о чем-то опечалиться или задуматься, так, чтобы каждое его душевное движение не разбиралось наставниками – полезно ли оно или нет для нравственного развития Великого Князя. Великий Князь не был обособлен от сверстников – у него были товарищи среди детей знати, и, как и всякий мальчишка, он порой устраивал с ними стычки. Кроме того, склонность к вспыльчивости, видимо, передалась Александру по наследству от отца, а особенно от деда. И подобные вспышки рассматривались воспитателями очень серьезно, как проявление «гнусного чувства мести»³⁴. От мальчика постоянно требовали быть идеалом – во всем. Всегда быть первым, быть образцовым человеком, образцовым принцем, быть почти святым, не имея права на маленькие слабости... Жить так, что каждое твое движение – на виду у всех, такое не под силу взрослому человеку – какого же было ребенку?

Про учителя русской словесности Петра Плетнева великая княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «С нами, детьми, он обращался так, как это надлежало педагогу. В Мэри он поддерживал ее воображение, Сашу – в доброте сердца, и всегда обращался с подрастающими как со взрослыми... Из всех наших преподавателей он был тем, который особенно глубоко указывал и разъяснял нам ту цель жизни, к которой мы готовились»³⁵.

Все это отлично, спору  нет – беда была лишь в том, что  с Александром всегда обращались как со взрослым и ни на минуту не давали забывать о той цели жизни, к которой его готовили.

Александр любил тех, кто его воспитывал. Он не сомневался в их правоте. Он винил себя в том, в чем винили его они, и прилагал все усилия, чтобы не быть – а  выглядеть. От него требовали идеального поведения во всех сферах жизни – он и старался выглядеть идеалом. Знал, что должен преодолеть те качества, которые не нравятся воспитателям, потому что это его «обязанность». Быть наследником престола – тоже обязанность.

Если проанализировать все это, то совсем в ином свете представляются слова Мердера, который отмечает, что воспитаннику «случается весьма часто не на шутку сердиться на тех, которые ему напоминают его долг». Долг – слово священное для благородного человека – чем оно было для ребенка, кроме оков, сковывающих живость и непосредственность его детства?

«Ты думаешь, что я по доброй воле на своем месте?» - горько и гневно скажет в будущем Александр II своему сыну Александру, которому придет фантазия отказаться от права престолонаследия ради женитьбы на фрейлине Мещерской…³⁶

Впрочем, как бы то ни было – но юному Александру Николаевичу  все-таки очень повезло. В его  жизни было главное – любовь. Еще совсем ребенком, едва научившись писать, он вывел в тетрадке: «Люблю Мердера моего». И это отношение к воспитателю не изменилось за много лет. Александр видел, что Мердер и Жуковский не допускают и тени соперничества за влияние на него – своего высокородного воспитанника. Жуковский отзывался о Мердере с восхищением: «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его... Его питомец... слышал один голос правды, видел одно бескорыстие... могла ли душа его не полюбить добра, могла ли в то же время не приобрести и уважения к человечеству, столь необходимого во всякой жизни, особливо в жизни близ трона и на троне...».³⁷

Сам Александр платил близким самой искренней любовью. Наследник очень любил братьев  и сестер, устраивал для них  фейерверки, играл с ними, делал  подарки, писал письма во время разлуки.

И если поначалу обремененный постоянным напоминанием о чувстве  долга ребенок не мечтал и не стремился  быть императором, то в повзрослевшем юноше произошла воистину взрослая перемена – и произошла она благодаря принесению присяги достигшим совершеннолетия великим князем. И во время последующего путешествия по России он напишет отцу, что «чувствует в себе новую силу подвизаться на дело, на которое Бог меня предназначил»³⁸.

Когда придет час, Александру II принять престол почившего отца, он поступит в соответствии с тем, что сам написал в сочинении о святом своем покровителе – благоверном князе Александре Невском, который понял «таинственное знаменование, сложил руки, пал на колени и, решившись в глубине души быть для народа своего тем, что солнце сие для всего мира, смиренно произнес: «Да будет воля Твоя»…».

1.2 Женитьба и воцарение

Цесаревича стали привлекать к государственным делам. С 1834 года он должен был присутствовать на заседаниях Сената, в 1835 году был введен в состав Синода, а в 1836 году произведен в генерал-майоры и причислен к свите Николая. Эти годы явились и «окончательным периодом учения», когда высшие государственные сановники читали будущему императору курсы практического характера. Сперанский в течение полутора лет вел «беседы о законах», известный русский финансист Канкрин сделал «краткое обозрение русских финансов», советник Министерства иностранных дел барон Врунов знакомил наследника с основными принципами внешней политики России, начиная с царствования Екатерины II, наконец, военный историк и теоретик генерал Жомини преподавал на французском языке военную политику России³⁹. Весной 1837 года вместе со своими соучениками Паткулем и Виельгорским Александр сдал выпускные экзамены, заняв среди своих способных сверстников твердое первое место.

Сразу вслед за этим 2 мая Александр отправился в первое большое путешествие по родной стране, которую ему предстояло если и не узнать, то хотя бы увидеть, чтобы представлять, чем и кем суждено ему управлять, когда наступит его время. Поездка продолжалась до конца года. За это время Александр посетил множество городов, был на юге, доезжал до Урала и самой Сибири. Следующие три месяца цесаревич усиленно занимался военным делом, финансами и дипломатией, готовясь к заграничному путешествию. В то же время он пережил очень сильное любовное увлечение. Предметом его страсти стала фрейлина Ольга Калиновская. По свидетельству графини Ферзен, она вовсе не отличалась красотой, но обладала вкрадчивостью и нежностью. Александр уже готов был отказаться от трона, чтобы жениться на ней. Узнав об этом, Николай посчитал за лучшее поспешить с заграничной поездкой сына, тем более что одна из целей ее состояла как раз в поисках невесты для наследника. В конце апреля Александр вновь отправился в дальний путь. В продолжение года он посетил Скандинавию, Австрию, объехал все итальянские и германские государства.⁴⁰

13 марта 1839 года наследник  остановился на ночлег в маленьком,  окруженном садами и парками  Дармштадте, где по его маршруту  остановка не была предусмотрена. Специально для цесаревича был снят отель «Траубе», так как Александр категорически отказался ночевать в замке герцога Гессенского (он был сильно утомлен визитами к многочисленным германским князьям и мечтал быстрее добраться до Голландии). Однако вечером он отправился на оперу, и здесь в зале театра его встретила вся герцогская семья. Дочь герцога Мария, которой было тогда всего 15 лет, сильно поразила Александра своей красотой и грацией. После представления он принял приглашение к ужину, много разговаривал, смеялся и, вместо того чтобы спешить с отъездом, согласился завтракать у наследного принца. За эти часы Мария совершенно очаровала цесаревича и, отправляясь спать, он сказал сопровождавшим его адъютантам Каверину и Орлову: «Вот о ком я мечтал всю жизнь. Я женюсь только на ней»⁴¹. Он тут же написал отцу и матери, прося у них позволения сделать предложение юной принцессе Гессенской. Николай согласился.⁴²

Май месяц Александр  провел в Лондоне, где был радушно  принят английской аристократией, побывал в парламенте, на скачках, в Оксфорде, Тауэре, в доках на Темзе, в Английском банке и Вестминстерском аббатстве. Но самые яркие воспоминания были связаны у него с 19-летней королевой Викторией. 23 июня он вернулся в Петербург и здесь опять увлекся Ольгой Калиновской: он был очень влюбчив, и родителям приходилось с этим считаться. Император поспешил выдать Калиновскую за мужа ее покойной сестры богатого польского магната графа Иринея Огинского. Только тогда, 4 марта 1840 года, Александр поехал за своей невестой в Дармштадт. Он возвратился в Россию вместе с ней и своими родителями, встретившими их в Польше в начале сентября. 5 декабря Мария была крещена по православному обряду и стала великой княжной Марией Алексеевной. Венчание состоялось 16 апреля 1841 года. Все, кто писал о жене Александра, отдавали должное ее красоте и прекрасным душевным качествам. Тютчева, познакомившаяся с ней спустя 12 лет, вспоминала: «Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатления красавицы; но она была необычайно изящна тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющих некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движениях и позе, благодаря чему во всем их существе чувствуется неуловимая прелесть и как бы проблеск души сквозь оболочку тела. Ни в ком никогда не наблюдала я в большей мере, чем в цесаревне, это одухотворенное и целомудренное изящество идеальной отвлеченности. Черты ее не были правильны. Прекрасны были ее чудные волосы, ее нежный цвет лица, ее большие голубые, немного навыкат глаза, смотревшие кротко и проникновенно... Это прежде всего была душа чрезвычайно искренняя и глубоко религиозная... Ум цесаревны был подобен ее душе: тонкий, изящный, проницательный, очень иронический...»⁴³.

По возвращении из путешествия Александр включился  в государственную деятельность. С 1839 года он присутствует на заседаниях Государственного совета, а с 1840-го - еще и на заседаниях Комитета министров⁴⁴. В 1841 - 1842 годах он уже был членом этих высших государственных учреждений. Наконец, в 1842 году по случаю двухмесячного отъезда Николая 1 из столицы, на Александра было возложено решение всех государственных дел. В последующие годы это стало правилом. В 1846 году Николай сделал сына председателем Секретного комитета по крестьянскому вопросу⁴⁵. Одновременно наследник исполнял военные должности. В 1844 году он получил полного генерала, в 1849 году сделался главным начальником военно-учебных заведений и принял командование над Гвардейским корпусом, а в 1852 году был произведен в главнокомандующие Гвардейским и Гренадерским корпусами⁴⁶. В 1850 году для ознакомления с военными действиями Александр поехал на Кавказ. В целом, как всегда, это была парадная поездка по гарнизонам. Только в Дагестане цесаревич стал свидетелем боевой схватки с чеченцами, он не утерпел и поскакал за цепь под огнем неприятеля.