Депортация немцев Поволжья на примере семьи Токмаковых

 Депортация  закончилась 21 сентября 1941 года. После неё, всё взрослое трудоспособное население было мобилизовано в трудармии. Где в лагерях за колючей проволокой, под конвоем всю войну и долгие годы после войны работали на строительстве оборонных предприятий, железных дорог, на лесоповалах, на шахтах, в рыболовецких хозяйствах на Севере, внеся своим трудом большой вклад в победу нашей страны, до которой не дожили и трети труд - армейцев.

             Глава 3. “Депортация немцев Поволжья в Алтайский край”

Сотни тысяч российских немцев были депортированы на Алтай в труд - армейские лагеря, где содержались в условиях близких к условиям конц- лагерей. Многие погибли от голода, трудовых нагрузок, болезней.

В сентябре 1941 года в село Сверчково прибыли переселенцы: немцы с Поволжья, вот их фамилии -Дейс, Риммер, Коберт, Фаллер, Фишер, Генинг, Вольф, Цитцер, Шмидт, Шауфлер, Борк. В основном это были женщины, старики и дети. Мужчин из этих семей забрали в труд - армию, многие там погибли. После войны некоторые из немецких переселенцев уехали из села, а некоторые прожили в селе Сверчково всю жизнь.

А так же в сентябре этого же года в село Сухая - Чемровка прибыли следующие депортированные: семьи Кейних, Гензе, Терре, Коплес, Бауэр, Гоппе, Шнегельберг, Мернер, Лидер, Фергерт, Шмидт, Рефегестр,

В целом в Алтайский край было депортировано примерно 80,4 тысяч человек. Сюда последние эшелоны пришли ещё до начала октября. Пришло 34 эшелона, и проводилось 14 станций разгрузок. По ниже приведённой таблице можно подробнее рассмотреть операцию по выселению на завершающем этапе немцев из Поволжья.

Переселенцы из Поволжья начали жить в новых, незнакомых большинству населения условиях. Сначала местные жители встретили их переселённых немцев настороженно, но спокойно, в основном без каких-либо эксцессов, хотя и были отдельные исключения. Так, например, в Алтайском крае председатель Травинского сельсовета Перепечаева в присутствии только что прибывших немцев в село, заявила сопровождавшим: “Зачем их прислали сюда, они будут здесь шпионить и вредить”, а в одном колхозе однажды дети жестоко избили камнями немецких людей, которые проезжали через село, и остановились, чтобы напоить лошадей.

В дальнейшем отношение местных жителей к немцам менялось. Наиболее быстро адаптировались к новым условиям жизни сельские труженики, колхозники, механизаторы. Многие их них буквально на второй третий день после прибытия включались в работу, показывая профессиональное мастерство. Например, комбайнёр Я. Шандрер, вселённый в колхоз Алтайского края, исправил не работавший весь сезон комбайн и за пол - дня скосил 15 гектар хлеба. Жизнь переселённых немцев была очень трудна, тем , кто работал, зарплату в срок не давали, да и платили немного, поэтому много голодали. Зимой положение было ещё хуже: было нечем топиться, дома были холодные. Берия в письме к Сталину сообщал в 1941 году” Во всех спец - посёлках Алтайского края бараки к зиме не  приготовлены: печи не сделаны, окна не застеклены”. Такое положение отмечалось как типичное для всего сибирского региона. В условиях долгой сибирской зимы с морозами 30-40 градусов, выжить переселёнцам было крайне трудно. Большинство из них не имело даже тёплой одежды и обуви.

Цвиго Александра Кузьмовна, жительница села рассказывает: “Почти все немцы тогда приехали с сундуками, а в них у многих были сухари, ведь когда их предупредили о том, что их переселяют, они начали печь хлеб, и сушить эти сухари. Приехали они, как на “голую кочку”: жилья хорошего не было, мёрзли, голодали, особенно в зиму 1941 года. Их спасало одно, что добрые люди находились, и помогали им, а некоторые привечали у себя и оставляли жить. За трассой жила баба Груня, и она забрала к себе жить семью Лидер, Софью и её детей, а её муж Николай Иванович был отослан в труд - армию. Многие жители говорили Бабе Груне, - “Зачем же ты этих немцев приютила у себя, ведь твой сын Алёшка на войне погиб, воюя с фашистами”. Но Груня была очень мудрая женщина, и считала, что люди не виноваты в том, что началась эта страшная война, а во всём виновато правительство. Так и прожила долгое время Софья с детьми у бабы Груни. Когда баба Груня умерла, её племянник продал избу, а семья Лидер переехали в другой дом. Помню, - говорит Александра Кузьмовна, - Софья уехала поправедовать своего мужа в труд - армию, хотя и нельзя было немцам покидать пределы деревни, но всё же она уехала, и потом её забрали с поезда и наказали. А мы с девчонками тем временем, когда она была в отъезде, носили её детям молоко, мама заставляла, уж больно жалко было их. Да, жить, конечно, было очень тяжело даже русским, а немцам и тем более. Подростки из семей нанимались копать огороды, помогать одиноким женщинам с тяжёлой работой, и за эту помощь им давали картошку. Те дети, которые были постарше, уже устраивались на работу на фермы, в коровник, в телятник.

Конечно, находились и те люди, которые плохо относились к депортированным немцам. У нас был председатель колхоза Сковородник, которого почему то не забрали тогда на войну, так вот он постоянно издевался над немецкими женщинами. Например, тем кто работали в бригаде, он даже не разрешал ходить домой, а если они уходили, и он об этом узнавал, то, конечно очень сильно ругался, материл, в общем были всякие случаи. От людей обзываниям в сторону немцев не было и конца, обзывали всякими словами, но самое обидное для них было слово “фашисты”. Помню, когда  я училась в школе, к нам в класс пришла немецкая девочка , мы с ней сидели за одной партой. И в нашем классе были мальчишки, Толька малькин и Лёнька, так они её постоянно донимали, доводили до слёз. Если мы все вместе после школы шли домой, то некоторые мальчики немецких девчонок и обзывали, и за косы дёргали, и в обрывы с репьём толкали. Но находились и такие мальчики, которые всячески за них заступались. И даже те, которые влюблялись в немецких девушек. Ведь у немцев были красивые девушки, и одним из первых русских парней, который влюбился в немочку, это Бирчиков Пётр Максимович, он влюбился в Шмидт Эллу, которая потом стала Еленой Ивановной. И к большой редкости родители Петра не были против его женитьбы. Многие люди отговаривали родителей Петра от того, что бы свадьба состоялась, и что она немка, и много гадостей говорили. На что отец Максим отвечал: ”Вы бы видели её, она ведь никогда пешком не ходит, всё бегом, всё старается успеть, она рукодельница, в её руках “ всё горит”, а какая она красивая, и глаза большие голубые”. А ещё был случай, когда немецкий парень Гензе Володя полюбил русскую девушку Наталью, и она его полюбила, но её родители были категорически против их отношений, и им пришлось расстаться. Володя уехал, Наташа вышла замуж за другого, но часто вспоминала её, и своим близким людям признавалась, что всю жизнь прожила без любви.

Помню, -говорит Александра Кузьмовна, как мы с девчонками бегали на свинарник, смотрели как Фрида Густовна пасла свиней. Они все разбегались, заходили в болото, были ужасно грязные, а Фрида за ними ходила. Она тогда ещё очень  плохо говорила по-русски, но со временем стала разговаривать лучше. Почти все приехавшие  немцы плохо говорили по-русски, и над ними постоянно смеялись, что те не могут выговорить какое-то слово, или ставят не в тот падеж. А вообще немцы очень чистоплотные, трудолюбивые, и многому у них стоит поучиться. Одна женщина немка была очень хорошей портнихой, она шила всем одежду, а Фрида Густовна, Валентина Гензе они вязали красивейшие шали.

                         Глава 4.” Депортация моей семьи”.

                                          жизнь на родине  
До войны и до начала депортации моя семья проживала в селе Боаро(сейчас село Бородаевка, Марксовского района Саратовской области) До 1941 года село Боаро являлось административным центром  Боарского сельского совета Марксштадтского кантона республики немцев Поволжья. По переписи населения  на 1926 год село насчитывало 523 домохозяйства с населением – 3064 человек (1454 мужского пола, 1610 женского пола), в том числе немецкое население составляло 3061 человек . Расстояние до ближайшей железно - дорожной станции Покровская – 58 верст. 
Колония была населена колонистами немцами, лютеранами и имела церковь, 3 школы: 2 земских и 1 церковно-приходскую, 2 паровых мельницы, овчинный завод и маслобойню. 
Село было  основано 7 июня 1767 г. вызывателем бароном Борегардом. По указу от 26 февраля 1768 г. о переименованиях немецких колоний сохранила прежнее название. Русское название Бородаевка получила после 1915 г. По ведомости колоний иностранных поселенцев, состоящих в ведении Министерства Государственных Имуществ, колония Боаро принадлежала к Екатериненштадтскому округу Николаевского уезда.

 Именно в этом достаточно  развитом в то время селе, жили  мои родные: пропробабушка Олинда Густовна, прапрадедушка Иван Иванович, пробабушка Фрида Густовна и прадедушка Иван Иванович, бабушка Ланда Ивановна  и её сёстра Елизовета и Лилия. Жили они хорошо, в достатке, у всех были свои занятия: кто работал, кто дома хозяйством занимался. Вот например Олинда Густовна работала в больнице, медсестрой, а ёё муж был конюхом, Фрида Густовна работала посезонно в огородной бригаде, ну и была домохозяйкой, ведь дома тоже было немало работы. Иван Густович – её муж, был разнорабочим, подрабатывал там, где попросят помочь. Жили все в достатке, и покушать было что, не голодали, дома было всегда тепло, топились дровами. Мой прапрадедушка Иван  сам сложил дом из глиняных кирпичей, даже пол и тот был глиняный, бабушка рассказывала, что каждую субботу они наводили глину и замазывали ею все щёлочки и трещины. Так же разводили хозяйство, было всё: и корова, и свиньи, и овцы, и куры. Вроде всё было хорошо, но одним днём вся былая жизнь оборвалась.

                                           условия депортации

“Ранним утром, - вспоминает Ланда Ивановна, - мы ребятёшки ещё дремали, маленькие были, мне 4 года, сестрёнке Лилии 3 годика, а Елизаветке и вовсе 6 месяцев было. Сквозь сон я слышала, как мама суетится на кухне, готовит кушать, поставила выпекать хлеб, в общем делала все привычные по утрам дела. В друг в дом забежала какая-то женщина, я точно не помню, но кажется это была соседка, она была очень испуганна, и сообщила о страшном известии, что всех немцев из Поволжья собираются куда-то увести. И ещё сказала, что нужно успеть собраться всего лишь за пару часов. Мама была ошарашена таким известием, но быстро взяла себя в руки и мы начали собираться. Брали с собой всё самое необходимое, мама была одна, а нас детей ещё трое, причём Лиза была ещё грудным ребёнком. Мама взяла с собой буханку хлеба, который как раз к тому моменту подоспел, немного одёжки, одела нас и мы вышли из дома”.

 В тот момент, по  рассказам бабушки, на улице собрались уже толпы людей, все повыходили из своих домов. Конечно же была паника, крики, разговоры, вопросы за вопросами, слёзы маленьких детей, да и взрослых. Была страшная неизвестность, никто не понимал зачем? куда? и почему? всех немцев хотят увести, в чём же они провинились. В селе Боаро все семьи поостовляли свои дома, хозяйство, имущество, в том числе и моя семья. Конечно, было очень тяжело и мучительно уезжать из своего родного села, из дома, оставлять скотину. “Я даже помню тот момент, - вспоминает бабушка, - когда мы выходили из своей ограды, мама Фрида побежала в загон, там стояла, ещё не отогнанная в пас наша кормилица, корова, мама отвязала её, поцеловала и сказала: “Иди, доча, больше мы с тобой не увидимся!”. Потом она наказала, живущей с нами по соседству казашке, чтобы она корову не бросала, встретила вечером с паса, подоила и загнала”.

Когда все немцы были в сборе, то их посадили на пароход, и повезли, даже не сказав куда, как арестованных. Места на пароходе было очень мало, бабушка помнит, как смотрела в дырочку, как течёт вода. Было  очень страшно. Ехали примерно трое суток, и все эти дни почти не кушали, ту еду которую взяли из дома быстро съели, а больше ничего не давали. Сидели и спали в одном положении, потому что там не было места даже повернуться. По пароходу ходили слухи, что всех немцев повезли топить, и от этого становилось ещё ужаснее. Но слава богу все эти слухи не оправдались, и через некоторое время пароход причалил к берегу. Всех высадили. Это была какая то деревенька, название бабушка не помнит. На каждые семь-восемь семей дали по одному дому. В доме моей семьи жило восемь семей. Домик был двухкомнатный, было мало места, но не смотря на это жили все семьи дружно: и одна беда сплотила, да  и ругаться и конфликтовать времени не было.

Через несколько дней пришли люди, и стали распределять, кого куда отправить. И все поняли, что это ещё не конечный пункт назначения. Кого отправили в Красноярский край, кого в Новосибирскую область, кого в Омскую область, кого в Павлодарскую область, а вот мою семью и ещё многих переселенцев отправили в Алтайский край. Всех рассадили по машинам, и повезли на Алтай. В машине тоже было тесно, в каждой  находилось по много человек. Ехали долго, спали как и на пароходе сидя, впритык. Мою прабабушку  Фриду Густовну с детьми привезли на отделение, а Олинду  Густовну увезли в Сухую-Чемровку, эта деревня находилась неподалёку от отделения. На отделении семье выделили дом, в готором жили Фрида Густовна с детьми, и ещё несколько семей.

                                                 жизнь на новом месте

“Все очень сильно голодали, кушать было почти нечего, - рассказывает Ланда Ивановна, - где кто подкалымит, где добрые люди что- нибудь дадут, так и питались. В доме было холодно, зима была морозная, а топились сухой полынью. В доме стояла печка-буржуйка, и труба выходила в окно. Полыни нужно было очень много, чтобы натопить дом. Света не было, поэтому жгли по вечерам лучинки. После трудного дня, перед сном кто пел, кто вязал, так же мы разговаривали про войну, о том куда нас ещё повезут, как будем дальше жить, что будем кушать, и о ещё о многом другом. Так мы и прожили на отделении всю зиму”.

А весной Олинда Густовна приехала за ними на коне, и увезла в Сухую- Чемровку. В деревне им дали трёхкомнатный дом, хоть он был и старый, но всё же был пригодный для проживания. На всё село был один комендант, он приходил каждый месяц и все переселённые росписывались, что бы убедиться, что не кто не сбежал.

Первые года Фрида Густовна с братом Албертом нанимались пасти коров. А давали им каждый месяц по ведру картошки и по литру молока за каждую корову.