Дом-музей Сергея Королева

 

Арест

Точкой отсчета этих страшных дней стало 27 июня 1938 года. Возвращаясь с работы, мать Натальи Королевой - Ксения Максимилиановна, первая жена будущего академика – увидела возле парадной двух мужчин. Они делали вид, что просто прогуливаются, но на самом деле тщательно приглядывались к прохожим. И это бросалось в глаза. «Мама рассказывала мне потом, как сжалось ее сердце, - Пишет Наталья Королева в автобиографических заметках. - Она бросилась бегом на шестой этаж и со страхом постучала в дверь. Открыл отец. (…) Увидев состояние жены, он обнял ее и тихо произнес: "Ну, это уже, видимо, за мной". На столе стоял патефон. Отец сказал, что продал облигацию и купил пластинку - на одной стороне "Метелица", на другой - "Во поле березонька стояла". Завел патефон, и они несколько раз послушали эти песни. А потом молча, не раздеваясь и не зажигая света, держа друг друга за руки, просидели до половины двенадцатого, когда среди ночной тишины раздался громкий стук в дверь. На вопрос "Кто?" сказали, что из НКВД. Отец открыл дверь. Вошли те двое, которых мама видела на улице…»

В это время Сергей Королев работал в Реактивном научно-исследовательском институте.  Жернова репрессий работали в полную силу: уже были арестованы маршал Тухачевский и начальник Осоавиахима Эйдеман, курировавшие институт. Забрали директора РНИИ, его зама, арестовали конструктора Глушко. Сергею Королеву вменили в вину стандартное для тех лет участие в антисоветской троцкистской  организации – это означало почти неминуемый расстрел – а также в обвинили в «лабораторных и конструкторских работ по оборонным объектам с целью срыва их ввода на вооружение Рабочее-крестьянской Красной Армии».

 

Гений и злодейство

Вскоре стало ясно, да в НКВД этого никто особенно и не скрывал, что формальным поводом для ареста стал донос на Сергея Королева и Валентина Глушко, написанный их коллегой, известному позже в качестве создателя «Катюш» Андреем Костиковым. В своем заявлении он, в частности, писал: «Раскрытие контрреволюционной троцкистской диверсионно-вредительской шайки их методов и тактики настойчиво требует, от нас, вновь еще глубже присмотреться к нашей работе, к людям возглавляющим и работающим на том или ином участке Института. (…) В основном мне кажется, что методы руководства работой и вся наша система направлены на заниженные темпы в работе и на неправильное ориентирование...»

Это было заявление, обрекающее коллег Костикова на верную гибель. «Читая, я не переставала удивляться: как могли люди, много лет работающие бок о бок, буквально добивать своих товарищей, зная, что им грозит? – рассказывала Наталья Королева. - А Костиков вскоре пришел к нам домой и... предложил маме поменяться жилплощадью. Оказывается, он жил в коммуналке. Мама изумилась: у нас осталась лишь маленькая комната, а другая была опечатана. Но Костиков заявил, что сумеет добиться снятия печати НКВД, а ей, мол, нечего рассчитывать на возвращение мужа».

Обвинения, предъявленные Сергею Королеву, означали приговор по наиболее страшным пунктам печально знаменитой 58 статьи, карающим за подрыв промышленности, транспорта, торговли, денежного обращения – иными словами, вредительство. Наиболее вероятный приговор по ним был расстрел, и сам Сергей Павлович это хорошо понимал.

После личного обыска сотрудники НКВД начали многочасовой обыск квартиры. Перебрали книги, белье, посуду, содержимое ящиков письменного стола. «Мама видела, как один из них потихоньку спрятал себе в карман малахитовые запонки, которые подарили отцу на свадьбу (…), но сказать об этом не решилась», - пишет Наталья Сергеевна. - Отцу предложили поставь подпись под протоколом и написать доверенность на получение последней зарплаты. Вставая с дивана, он повернулся к маме и обмер - перед ним сидела не молодая, красивая его жена с золотистыми волосами, а постаревшая за ночь женщина с измученным лицом и потухшим взглядом».

 

Плашка

Отражение

«Москва. Кремль. Сталину. Дополнительно моему письму 15 июля сего года.

По делу сына  Королева   Сергея  Павловича, работавшего институте номер 3 НКОП арестованного органами НКВД 27 июня сего года. Убедительно прошу срочно ознакомиться письмом. Сын мой недавно раненый с сотрясением мозга исполнении служебных обязанностей находится условиях заключения, каковые смертельно отразятся его здоровье. Умоляю спасении единственного сына молодого талантливого специалиста инженера ракетчика и летчика, принять неотложные меры расследования дела. Мать  Королева  Мария Баланина. Москва, Октябрьская, 38, кв. 236. 22 июля 1938 года».

 

Жена – сексот?

И начались долгие мытарства семьи. Почти два года, до отправки на колымские прииски, Сергей Королев просидел в одиночной камере. В это время его мать оббивала пороги начальства, а жена Ксения Максимилиановна работала, чтобы семье было, на что существовать, и вела хозяйство. Так было решено на семейном совете: жен врагов народа арестовали гораздо чаще, чем матерей. Однако в самом начале 1939 года Ксению Королеву вызвали в милицию.

Явившись по повестке, Ксения Максимилиановна, в сопровождении сотрудника НКВД, прошла к зданию Биологического музея имени Тимирязева на Малой Грузинской и спустилась в подвал, где в одном из помещений ее ждали. «Сдевший там мужчина с любезной улыбкой предложил ей чай, а затем в довольно деликатной форме стал убеждать ее согласиться помогать НКВД. Он говорил, что она, красивая, интересная, сможет войти в доверие к любому человеку, что она и ее дочь ни в чем не будут нуждаться, что ее «оденут», снабдят билетами в любые театры, концерты, кино, но она должна будет ходить туда с тем, кого ей назовут. «Ну что вам стоит? - убеждал он. - Вы только расскажете нам потом, о чем там был разговор, мы же от вас ничего другого не требуем. Вы должны помочь нам, мы вам верим».

Ксения Королева отказалась… Даже спустя много, очень много лет, она ни разу не переступала порога Тимирязевского музея, какие бы интересные, известные всей пресвященной Москве мероприятия там не поводились.

 

Признание

А тем временем было уже известно, что Сергей Королев уже 4 августа 1938 года признался в том, что он действительно является участником «антисоветской организации». Протокол этого «признательного» допроса будущего конструктора и по сей день хранится в лубянских архивах. Почему Сергей Павлович признал эти абсурдные обвинения – он, который потом, в 1955 году, в своем заявлении о реабилитации напишет, что «более неправдоподобное и нелепое обвинение трудно себе представить, так как работа в области новой техники всегда была для меня целью всей моей жизни и любимым делом»? Сейчас, когда, благодаря доступности архивов, мы знаем о «методах дознания», которыми пользовались следователи в 1938 году, ответы на этот вопрос более чем очевидны. «Следователи Шестаков и Быков подвергли меня физическим репрессиям и издевательствам», - пишет сам Королев. Известно, что один из них графином сломал арестованному челюсть, которая срослась неправильно и впоследствии Сергей Павлович всегда нервничал перед визитом к зубному врачу. Но самое главное, что, как сам он признавался в 1945 году первой жене Ксении Максимилиановне -

- Я подписал, потому что мне  сказали: если не подпишу, вас  с Наташкой погубят...

 

Где золото моют в горах

Но самое страшное было – не подписать самооговор, не провести два года в одиночной камере, не разлука с родными. Самое страшное оказалась – Колыма, золотой прииск Мальдяк, тяжелая физическая работа на шестидесятиградусном морозе, без выходных, по 14 часов в сутки, угрозы и издевательства уголовников и обрекающий на смерть паек: 200 граммов каши без масла и чай с двумя кусками сахара.

 

Плашка

Отражение

Приказ N 765 по Дальстрою «О выполнении августовского плана»:

Принять решительные меры к максимальному повышению производительности труда и лучшему, бесперебойному использованию механизмов. Использовать все меры поощрения лучших лагерников, работающих по-стахановски и по-ударному... Одновременно злостных отказчиков строго наказывать, сажая в карцер на штрафной паек и предавая суду»

1 августа 1939 года

 

«На любые жалобы заключенных от лагерного начальства следовал ответ: «Вы отбываете наказание и обязаны работать. За вашу жизнь мы не отвечаем. Нам нужен план, а вас не станет, привезут в навигацию других», - пересказывала Наталья Королева воспоминания отца. - Заключенные, люди разных возрастов, различного здоровья и физической силы, жили бригадами в черных палатках размерами 7X21 м из брезента, натянутого на деревянные каркасы, спали на деревянных двухъярусных нарах с матрасами, набитыми сухой травой…. Нечего и говорить, что моральное состояние политзаключенных было подавленным. Безвинно осужденных, оторванных от любимой работы и семьи, этих людей - участников революции, военачальников, специалистов народного хозяйства - обрекли на жалкое существование бесправных рабов, вынужденных подчиняться приказам грубых полуграмотных охранников и матерых преступников, почти без надежды на избавление».

Уже через несколько месяцев такой жизни будущий конструктор стал полным «доходягой», истощенным и надломленным каторжанином, измученным цингой, дистрофией и голодом, от которого опухали руки и ноги. Он уже не ждет от жизни ничего для себя хорошего. «Я сильно, очень сильно устал от жизни. Я не вижу в ней для себя почти ничего из того, что влекло меня раньше... – пишет он жене из лагеря. - Тебя, может быть, огорчит столь резкое падение моего интереса к жизни вообще, но должен тебе сказать, что это вполне обоснованное положение. Во-первых, я не вижу конца своему ужасному положению. Будет ли ему конец скоро, в этом году? Никто не знает и, быть может, еще год, два и более суждено мне томиться здесь. Во всяком случае рассчитывать почти, наверное, нечего, затем, вообще на что можно рассчитывать дальше мне, ибо я всегда снова вероятный кандидат. Да, кроме того, это значит всегда отягощать твою и Наташкину судьбу. Я даже не знаю, сможем ли мы снова жить вместе, вернее, могу ли я и должен ли я жить вместе. Я боюсь об этом говорить и думать...»

Уголовный почтальон

Ему оставалось только одно – вновь и вновь напоминать начальству о себе, настаивая на своей невиновности (от прежних, признательных показаний Сергей Королев отказался еще на суде, что не помешало судьям приговорить его к 10 годам лагерей). 15 октября 1939 года он составляет очередное заявление на имя Верховного Прокурора СССР, в котором настаивает снять с него все обвинения и дать возможность продолжить работу в области конструирования ракетных самолетов «для укрепления обороноспособности страны». Ответа на это заявление Королев не получил – было подозрение, что руководство лагеря просто не дало бумаге ход - и в 1940 году он предпринимает новую попытку достучаться до Верховного прокурора, отправив копию своего заявления «вольной почтой», воспользовавшись помощью освободившегося солагерника. «Однажды рано утром в дверь постучал красивый молодой парень и передал от отца короткое, полное грусти письмо. Звали парня Василий. Он отбывал срок за уголовное преступление и жил в одной палатке с отцом. Между ними возникла взаимная симпатия, и отец делился с ним своими мыслями о работе и семье. Василий рассказал, что условия жизни в лагере очень тяжелые, работа изнурительная, питание плохое, письма от родных не приходят. Сергей болеет цингой, но стимулом к жизни для него являются образы дочери и жены - Наташки и Ляльки. Маме этот парень понравился. Она накормила его и дала на первое время какие-то оставшиеся вещи отца», - так вспоминала об этом человеке Наталья Королева.

 

Освобождение

Счастливая случайность спасла Сергея Королева от бесславной смерти и безымянной братской могилы в вечной мерзлоте на колымских берегах. Судьба распорядилась так, что в его лагере появился старый знакомый - бывший директор Московского авиазавода Михаил Усачев. Решительный характер и крепкое физическое здоровье позволили ему быстро завоевать авторитет у заключенных, в том числе и у уголовников, которые обычно относились к «Укропам Помидоровичам», как они презрительно называли интеллигенцию, с нескрываемым презрением. Поняв, что Михаил Усачев действительно «человек серьезный», кто-то из «блатных» сообщил ему, что здесь, в бараке, валяется доходяга по кличке Король – «из этих, из ваших». Усачев приподнял шевелящиеся от обилия вшей грязные тряпки и…

«Рассказывая через много лет эту историю заместителям отца - Б.Е. Чертоку и П.В. Цыбину, Усачев вспоминал, что в тот момент у него словно что-то оборвалось внутри: перед ним в немыслимых лохмотьях лежал страшно худой, бледный, безжизненный человек, - пишет биграф Королева Ярослав Голованов. - Почему, как он попал в такое положение? Усачев провел едва ли не целое следствие. Выяснилось, что именно староста довел его до такого состояния. Отец вначале показывал свой характер, не хотел мириться с тем, что творили уголовники, не подчинялся старосте, ну а тот применил свои приемы: оставлял его практически без пайки, а когда он уже совершенно обессилел, стал гонять на непосильные для голодного человека работы. В конце концов отец свалился. Усачев обнаружил его вовремя - отвел в медсанчасть (…) Лагерный врач Татьяна Дмитриевна Репьева приносила из дома сырую картошку, из которой отец и другие больные цингой выжимали сок и натирали им свои десны.…»

В начале 60-х годов, уже будучи Главным конструктором, Сергей Королев разыскал Михаила Усачева и принял его на работу заместителем главного инженера опытного завода.

В июне 1939  года с метерика пришла весть, которую Королев уже отчаялся дождаться: его приговор  был отменен, дело направлено на новое доследование. Год спустя ему обхявили, что прежний, десятилетний срок, сократили до восьми «за вредительство в области военной техники». Осужденный Королев был переведен с прииска в так называемую «шарашку Туполева» - спецтюрьму, которая носила официальное название  «Московское ЦКБ-29 при НКВД». Здесь Сергей Павлович работал под началом знаменитого конструктора самолетов Андрея Туполева, сначала в Москве, а во время войны – в Казани и Омске.  27 июля 1944  года Сергей Павлович Королев за отлдичную работу был досрочно освобожден со снятием судимости. Но весть о полной его реабилитации пришла к знаменитому конструктору лишь в 1957 году, всего за несколько месяцев до того, как в космос улетел запущенный им первый искусственный спутник Земли…

 

Плашка

Сюжет

«Впоследствии, вознесенный на Эверест лести,  орденов , званий и почета, он сохранил старых друзей. Было весьма любопытно, когда на бывшей даче Калинина возле Останкина, за рюмкой коньяка он, оглядевшись и перейдя на шепот, вспоминал: «А помните, ребята, «трехтактного», Гришку Кутепова, обезьянник, свидания и прочее!» Особенную пикантность всему этому придавала охрана его дачи, которую несли точно такие же попки, что  в  ЦКБ-29.

«Знаете, ребята, самое сейчас трагическое состоит в том, что как все-таки много общего между этой нынешней обстановкой и тогдашней. Иной раз проснешься ночью, лежишь и думаешь: вот, может, какой-нибудь, уже дал команду, и  эти  же охранники нагло войдут сюда и бросят: «А ну, падло, собирайся с вещами!»