Феномен самозванчества в России

МИНОБРНАУКИ РОССИИ

 

ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ  БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ 
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ

«ЧЕЛЯБИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

 

ФАКУЛЬТЕТ ЗАОЧНОГО И  ДИСТАНЦИОННОГО ОБУЧЕНИЯ

 

 

 

 

 

 

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

 

ТЕМА: Феномен самозванчества в России

 

 

 

 

 

 

 

Кафедра теории и истории  государства и права   Направление «Юриспруденция»   Дисциплина «История отечественного государства и права»     Оценка

Выполнил:   Группа:   Проверил

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Челябинск 2012 
Содержание

 

Введение…………………………………………………………………………..3

1. Феномен самозванчества в России……………………………………………4

2 Воцарение Лжедмитрия. Первого на московский престол……………...….10

3. Емельян Пугачев………………………………………………………………17

Заключение…………………………………………...…………………………..20

Список использованной литературы…………………………………………...21

 

 

Введение

 

К числу наиболее трудных  и сложных эпох, которых в истории России было немало, относится и так называемое Смутное время – тридцатилетие с конца XVI в. по 20-е годы XVII в., время, ставшее переломным в судьбах страны. А также время возникновения феномена самозванчества в России.

Смутное время взяло свое начало и развитие с пресечение царской  династии. Ведь в России царь был не только держателем государственной власти, но и носителем традиционного идеала «правды». Именно благодаря сохранившимся еще языческим представлениям царь в России рассматривался как «Отец» народа, царь-батюшка. Русское православие знало не только небесный идеал христианства, но и земной идеал «святой Руси», и главную роль в нем играла фигура «настоящего», православного царя. Царский род оборвался, это была катастрофа которая означала крах всей системы ценностей.

И это же вызвало и социальное возмущение, беспокойство и нестабильность народных масс, были и выступления  народа против власти. Но если в Европе во главе таких движений, как правило стояли религиозные пророки-протестанты, то в России главной фигурой всех крестьянских войн стали самозванцы, люди, провозгласившие себя «настоящими» царями, готовыми восстановить социальную справедливость.

В русском самозванчестве много уникального. Сакрализация царской власти в общественном сознании русского средневековья не только не препятствовала распространению этого явления, но и способствовала ему. Уже при первом российском самозванце Лжедмитрии I проявляются элементы религиозной легенды о царе-избавителе, царе-искупителе.¹

 

 

1. Причины появления самозванчества

 

Несмотря на то, что  самозванчество издавна привлекало внимание историков, корни этого  явления до конца не выяснены. По большей части самозванчество трактуется как одна из форм «антифеодального протеста», а в плане политическом оно изображается исключительно как «борьба трудящихся за власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть в государстве.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии. Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует  группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Не менее примечательны и та огромная роль, которая принадлежит самозванцам в отечественной истории XVII—XVIII вв., и активная регенерация этого явления в конце XX в

Определенно можно указать  на несколько явлений как социального, так и внутриполитического характера, подготовивших самозванчество.² К.В.Чистов и Б.А.Успенский отметили, что социально-психологический фон широкого распространения самозванчества возник благодаря сакрализации царской власти и популярности утопических и эсхатологических представлений в XVII—XVIII вв.. Указывалось и на другие причины этого явления, например на «отречение» Ивана Грозного от трона и провозглашение царем Семена Бекбулатовича и на последовавшее через двадцать лет воцарение Бориса Годунова, рожденного быть подданным, а не царем.

В России примеры самозванчества до Григория Отрепьева неизвестны, однако можно указать на один примечательный случай из дипломатической практики конца XVI в., при котором одно лицо выдавалось за другое. Во время осады Нарвы в 1590 г. шведы вступили в переговоры с русской армией, которой командовал боярин Борис Годунов, и запросили «в заклад дворянина доброго», т.е. представителя знатного рода. Годунов приказал взять у шведов «в заклад» ротмистра Иволта Фриду, а в Нарву послать стрелецкого сотника Сульменя Грешнова, «а сказать ево дворянином добрым». Вел переговоры думный дворянин Игнатий Петрович Татищев — лицо довольно значительное при дворе. Вскоре был произведен еще один размен заложниками в обмен на сына нарвского воеводы Карла Индрикова в Нарву был послан псковский дворянин Иван Иванович Татищев, «а сказали ево Игнатью родным братом».

Впрочем, еще более  серьезный обман применили еще  раньше и сами шведы. В 1573 г. перед  царским гонцом В.Чихачевым предстал на королевском троне не Юхан III, а королевский советник Х.Флемминг. Сделано это было с тем, чтобы выманить у гонца царскую грамоту, король опасался принять в свои руки очередное «невежливое» послание Ивана Грозного. Конечно, в описанных случаях трудно усмотреть прямые аналогии с самозванчеством Лжедмитрия I, но, как можно видеть, практика обмана, подмены была принята в дипломатии XVI в.

Еще один элемент самозванчества легенда о потаенном младенце, грядущем на отмщение своим обидчикам, также проглядывает в определенном хронологическом отдалении от событий Смутного времени. Австрийский посол С.Герберштейн, посещавший Россию в 1514 и 1526 гг., рассказывая о разводе Василия III с его первой женой Соломонией Сабуровой, записал и придворную сплетню, будто Соломония, заточенная в Суздальском Покровском монастыре, родила сына, названного ею Георгием. Великий князь немедля снарядил комиссию для расследования этого слуха, но бывшая великая княгиня не допустила до себя монарших слуг: «она, говорят, ответила им, что они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери».

Приведенные параллели  хотя и расширяют представления  о питательной среде русского самозванчества, но, конечно, не разъясняют генезиса этого явления.

В литературе устоялось мнение, будто народ поддерживал самозванцев главным образом потому, что те обещали ему освобождение от крепостного-гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом допускается возможность того, что трудящиеся могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях. Подразумевается, что «толпе» все равно, кто взойдет с ее помощью на престол, главное, чтобы новый царь был «мужицким», «хорошим», чтобы он защищал интересы народа³.

Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Не секрет, что наряду с такими самозванцами, как Лжедмитрий I и Е. Пугачев, увлекавшими за собой тысячи людей, в России были и другие, которые в лучшем случае могли похвастаться несколькими десятками сторонников.

Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей степени соответствовали народным ожиданиям, а другие претенденты на престол не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали. «Праведным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

«Законность» правителя  определялась его богоизбранностью, можно сказать, что она и представляет основу российского самозванчества.Вряд ли правильно считать, что российские самозванцы были авантюристами и сознательными обманщиками. Скорее всего, суть самозванчества заключается в искреннем, «бесхитростном» отождествлении самого себя с тем лицом, имя которого принимаешь.

Б.А. Успенский выявил три обстоятельства, которые могли заставить простого человека поверить в то, что он «истинный» государь: Раз в народном сознании присутствовало представление о Божественном предназначении подлинного царя, которое воплощалось в поверье о неких «царских знаках», то нет ничего удивительного в том, что человек, обнаружив на своем теле какие-либо «знаки», начинал считать себя Божьим избранником. В случае нарушения родового порядка престолонаследия тот, кто занимает в итоге подобной комбинации трон царский трон, может сам восприниматься как самозванец. «Открытие» такого самозванца на троне провоцирует появление других: в народе происходит как бы конкурс самозванцев, каждый из которых претендует на свою отмеченность.⁴

Одним из факторов является такая черта традиционного сознания, как «мифологическое отождествление». Массовая поддержка могла опираться на признание претендента «подлинным государем» со стороны авторитетных лиц или свидетелей, которые-де знали его еще в бытность царем. Так, в 1732 году в селе Чуеве Тамбовской губернии объявился «царевич Алексей Петрович». Крестьяне поверили самозванцу после того, как его «признал» знахарь, который славился тем, что видел людей насквозь.

Крепость Оса сдалась  Пугачеву без боя после того, как  старик — отставной гвардеец, знавший  когда-то настоящего Петра III, «опознал» его в Пугачеве и сообщил обо всем гарнизону. Пугачевского полковника И. Н. Белобородова убедили в подлинности «царя» гвардейский унтер-офицер М. Т. Голев и солдат Тюмин.

История крестьянской войны 1773—1775 годов позволяет добавить еще один штрих к фольклорному портрету «благочестивого» царя. Среди причин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его императорском происхождении, была и его неграмотность. «Настоящий» государь должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет сразу же повешен, если проговорится, тайну сохранить оказалось невозможно. В результате «слухи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписывает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора, завершившегося несколькими неделями спустя арестом Пугачева и выдачей его властям».

Таким образом, далеко не всякий, кто стремился помочь народу, кто играл роль «справедливого» царя, мог получить массовую поддержку. В 1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «царевичей», с которыми сами же пришли к Москве. Если бы для казаков главным было то, насколько государь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных «царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло наоборот. Из этого следует, что царистские представления народа не могли быть объектом сознательного манипулирования.

В своих исследованиях  самозванчества Р.Г. Скрынников акцентирует  внимание на реакции населения на появление самозванца. На том, как его воспринимали разные слои общества. Если брать Лжедмитрия I, то у Скрынникова можно увидеть, как отнеслись к появлению самозванца бояре, например Шуйские, возглавившие «боярскую оппозицию», простой народ. Препологается, что самым важным фактором в раскрытие феномена самозванчества Скрынников считал действия лжецарей на народное сознание⁵.

Б.А. Успенский в большей  степени обращает внимание на особенности  сознания русского народа. По мнению Успенского русские люди XVII – XVIII вв. обладали такой чертой традиционного сознания, как «мифологическое отождествление». «Мифологическое мышление» с помощью признака не выделяет в целом какой-либо аспект, а сливает, отождествляет признак и объект в целом. Например, уже сама постановка вопроса: какое имя в паре «Петр III – Пугачев» является истинным, для носителей «мифологического сознания» была абсурдной, некорректной. Так как для такого человека верно утверждение Емельян Пугачев – это государь Петр Федорович. Таким образом, можно сказать, что, возможно, самозванцы искренне считали себя царями, не преследуя корыстных целей.

Ключевский так же говорит о роли народа в процветании  самозванчества. Если бы самозванцы не получили поддержки со стороны народонаселения, то они бы не смогли даже претендовать на трон и корону.⁶

Таким образом, среди, выше приведенных, мнений можно увидеть, что немалую роль в превознесении  лжецарей играют различные слои населения. Но все-таки большая роль досталась  простому народу. Народ продолжал верить в царя-спасителя и, поэтому признавал самозванцев, надеясь на лучшее будущее.

 

 

2. Воцарение Лжедмитрия Первого  на московский престол

 

С такой поддержкой, с войском  из поляков, а главным образом  казаков, Дмитрий выступил на Русь и  имел успех в южных областях ее: там его охотно признавали.

16 октября 1604 г. самозванец с  40-тысячным отрядом польско-литовской  шляхты, русских дворян-эмигрантов, запорожских и донских казаков  неожиданно появился на юго-западной  окраине России, в Северской земле.  «Украинные люди», среди которых было много беглых крестьян и холопов, толпами присоединялись к самозванцу: они видели в «царевиче Дмитрии» своего «заступника», тем более что самозванец не скупился на обещания. Присущая средневековому крестьянству вера в «хорошего царя» помогла Лжедмитрию I увеличить свое войско.

Как только до Бориса Годунова дошли вести об этом. Немедля велел  он тайно доставить во дворец давным-давно  постриженную в монахини вдову Ивана  Грозного мать царевича Дмитрия- Марию  Нагую, Марфу. И потребовал от старухи ответа: жив ее сын или нет? Старуха то ничуть в смерти сына не сомневалась, но она относилась к Годунову без всяких симпатий и славилась железным характером, потому видимо решила потрепать Годунову нервы. И заявила: «Не знаю»! И как говорят свидетели Мария Годунова пришла в такую ярость что схватила зажженную свечу и пыталась выжечь старухе глаза с площадной бранью накинулась на нее. Царица-то ведь была дочерью самого Малюты Скуратова, видимо отцовские гены перешли к доченьке. Борис едва успел отнять свечу. И тогда Годунов решил подослать тайно убийцу к Отрепьеву. Он вызвал ближнего боярина Басманова и обещая ему дочь в жены и в приданое - Казань, Астрахань и Сибирь, лишь бы тот убил самозванца. Но Басманов, отправившись на это дело, вдруг в Путивле, где стоял лагерем Лжедмитрий поверил, что он настоящий царевич Дмитрий, и так поверил, что стал его преданным слугой и потом не покинул его и даже погиб вместе с ним. Тогда Борис отправил трех монахов отравить Отрепьева, но монахов быстро разоблачили и повесили, но Борис Годунов об этом уже не узнал.