Хрущевские реформы

 Наконец 14 февраля  1956 года в Большом Кремлевском дворце открылся ХХ съезд КПСС. Он проходил как обычно: доклад, одобрение «ленинского курса», аплодисменты, шумные вставания и так далее. Съезд катился к благополучному финалу, а ясности не было. Известно, что Хрущев буквально жил этим докладом и был готов любой ценой довести его до делегатов съезда. Уже в ходе работы съезда он не раз вечерами приглашал к себе Поспелова и диктовал ему свои замечания и мысли в доклад, которые у него появлялись при чтении подготовленных материалов.

3.2 Причины выступления Хрущева

 И, в конце концов  во время одного из перерывов  между заседаниями Хрущев решился спросить других членов Президиума ЦК:

 — Товарищи, что  мы будем делать с отчетными  данными товарища Поспелова?

 Сразу же разгорелся  яростный спор. Те же Молотов, Каганович выставили вполне логичные политические аргументы:

 — Что тебя, Никита, заставляет действовать таким  образом?

 — А как съезд  поймет, как партия поймет?

И действительно, что  же побудило Хрущева действовать  таким образом? Как решился он выступить с докладом о Сталине, зная, что большинство делегатов будет против разоблачений? Откуда он почерпнул такое мужество и уверенность в конечном успехе? То был один из редчайших случаев в истории, когда политический руководитель поставил на карту свою личную судьбу и даже жизнь во имя высших общественных целей. В составе послесталинского руководства не было ни одного деятеля, который решился бы выступить с подобным докладом о культе личности. Наверное, только Хрущев мог сделать это — так смело, так эмоционально, а в некоторых отношениях и так необдуманно. Надо было обладать натурой Хрущева, надо было пройти через испытания страданием, страхом, приспособленчеством, чтобы решиться на такой шаг. Многие историки высказывали свои мнения по этому поводу. Вот, например, каково мнение доктора философских наук, профессора Дмитрия Антоновича Волкогонова по вопросу, почему же Хрущев все-таки решился сделать доклад:

«Поднявшись на вершину  власти в гигантской стране, Хрущев, однако, чувствовал, что тень Сталина все время была с ним рядом. Действовала (хотя и не так свирепо, как раньше) «карательная система», созданная «вождем народов», запретной была правда о множестве политических процессов, прокатившихся по стране накануне и после войны, на многих вопросах внутренней и внешней политики лежало сталинское табу. Хрущев много знал о прошлом, он был его активным участником. Теперь оно его страшило. Он, именно он, должен был либо сказать обо всем минувшем правду, или оставить все без изменения, как сложилось за треть века существования большевистского государства».¹ «Самого Хрущева тоже не раз охватывали сомнения. Но он вспоминал о письмах заключенных, возвращался памятью к безумию прошлых лет и все тверже приходил к выводу: результаты столь массового террора, беззакония, страшных злоупотреблений долго утаивать не удастся. Рано или поздно правда станет известна народу. Нужно взять инициативу в свои руки и сказать эту страшную правду народу».²

 Еще один известный  ученый — Федор Михайлович  Бурлацкий считает, что главная  причина того, что Хрущев стал тираноборцем и сокрушителем культа Сталина и режима его власти — это «первозданный, можно сказать, генетический гуманизм, не растраченный Хрущевым, несмотря на все испытания всей суровой эпохи». Самый нормальный человеческий страх удерживал его от защиты несправедливо казнимых людей в период сталинщины. Но тем сильнее накапливались в его душе боль, раскаяние, чувство вины и ответственности за все, что происходило.³

 Бесспорно, очень  важна и оценка самого Хрущева.  Вот что он сказал во время одной из встреч с зарубежными гостями:

 « Меня часто  спрашивают, как это я решился  сделать этот доклад на ХХ  съезде. Столько лет мы верили  этому человеку! Поднимали его.  Создавали культ. И вдруг такой  риск... Уж поскольку меня избрали  Первым, я должен, обязан был сказать правду. Сказать правду о прошлом, чего бы мне это не стоило, и как бы я ни рисковал. Еще Ленин нас учил, что партия, которая не боится говорить правду, никогда не погибнет». Хрущев считал, что если культ Сталина не будет осужден, его последствия не будут преодолены, а ленинские принципы партийной и государственной деятельности не будут восстановлены, то это грозит «отрывом партии от масс», замедлением экономического развития страны, ослаблением международных позиций Советского Союза и другими серьезными последствиями. К тому же, Хрущев сильно настаивал на оглашении доклада именно на ХХ съезде партии, так как это был первый съезд после смерти Сталина. Никита Сергеевич говорил: «Если ошибки и недостатки, которые имели место в период культа личности Сталина, не вскрыть и не осудить, то значит одобрить, узаконить их на будущее».

 Но дело было  конечно не только в чувстве  справедливости и долга отечеству, о которых говорил Первый секретарь. Хрущев был глубоко ранен сталинизмом. Здесь перемешалось все: и мистический страх перед Сталиным, способным за один неверный шаг уничтожить любого человека, и ужас из-за невинно проливаемой крови. Здесь было и чувство личной вины, и накопленный десятилетиями протест, который рвался наружу, как пар из котла... Многие годы копил Хрущев зло на Сталина, слишком много раз ему приходилось переступать через себя за время работы в партии. Его партийная биография изобиловала подобными случаями. Очень часто партия разочаровывала Никиту Сергеевича. Было, например, так: приехал Хрущев в деревню к двоюродной сестре, которая жила в деревне, у нее было прежде несколько яблонь. Но они исчезли.

— А где же яблони?

— Я их вырубила!

— Как так «вырубила»? Зачем?

— Да на каждую яблоню надо налог платить...

Когда Хрущев рассказал  этот случай Сталину, тот обвинил его в стремлении отменить налог и закричал: «Ты — народник! Вот ты кто!.. Народник!»⁴ Нетрудно понять какие чувства у Хрущева вызывали подобные случаи к партии. Но Хрущев сам был партийцем и поэтому не мог обвинять систему в совершаемых злодеяниях, поэтому следовал вполне логичный вывод, что вина полностью лежит на рулевом партии — товарище Сталине. Таким образом, Хрущев видел целью доклада рассказать людям правду, свою правду о том, кто же был виноват в несчастьях страны.

 Все это дает нам достаточно полное представление о мотивах, побудивших Хрущева выступить с докладом, но вернемся к событиям съезда.

3.3 Положения  доклада и их анализ

 После долгих споров  все, наконец, согласились поставить  доклад «О культе личности и его последствиях» в повестку дня ХХ съезде КПСС, но прочесть его на закрытом заседании. Для входа на это заседание нужно было иметь специальный пропуск. Это было решено уже после официального закрытия съезда, то есть Хрущев уже официально считался Первым секретарем. Хрущев был авантюристом по натуре, но отнюдь не глупцом: он понимал, что человека, зачитавшего такой доклад могут и не допустить к руководству страной. С другой стороны, слова, вышедшие из уст первого секретаря будут иметь больший вес. Хрущев прочел свой сенсационный доклад на утреннем заседании 25 февраля. Во время чтения в зале отсутствовали гости, как отечественные, так и иностранные. Делегатам было запрещено делать какие-либо записи. Сам Хрущев так объяснил им это в конце своей обвинительной речи:

 «Мы не можем допустить, чтобы этот вопрос вышел за пределы кругов партии, в особенности же чтобы он попал в печать. Вот почему мы его обсуждаем здесь, на закрытом заседании съезда. Нам следует знать пределы, мы не должны давать оружие в руки нашим врагам, не должны полоскать наше грязное белье у них на глазах».

 Более четырех часов  делегаты слушали доклад. Как  вспоминал Хрущев, «делегаты слушали,  затаив дыхание. В огромном  зале стояла такая тишина, что  можно было слышать, как муха  пролетит. Трудно представить себе, насколько сильно были поражены люди, узнав о зверствах, чинившихся по отношению к членам партии...»

 По предложению  Н. А. Булганина было решено прений по докладу не открывать.

 Обратимся непосредственно  к докладу Хрущева на закрытом  заседании ХХ съезда КПСС 25 февраля 1956 года. Не стану подробно пересказывать его содержание, нас больше интересуют оценки Хрущевым Сталина, то, за что он его критиковал и за что не критиковал.

 Во многих пунктах  доклад строится на контрасте  идей Ленина с действиями Сталина. Хрущев сильно напирал на то, что Сталин отклонился от ленинской линии. Да сам культ личности является чуждым ленинским заветам. Подтверждение этому мы видим чуть ли не в самых первых строках доклада:

 «Духу марксизма-ленинизма  чуждо возвеличивание одной личности, превращение ее в какого-то сверхчеловека, обладающего сверхъестественными качествами, наподобие бога. Этот человек будто бы все знает, все видит, за всех думает, все может сделать, он непогрешим в своих поступках». А ведь именно так думал о себе Сталин.

 Главное содержание  доклада составляет рассказ о  чудовищных сталинских избиениях людей. Как раз это больше всего потрясло не только участников съезда, но и всех коммунистов в ту пору. Как говорил Хрущев, из 139 членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на XVII съезде, 98 человек, то есть 70 процентов, были арестованы и расстреляны. Из 1966 делегатов съезда с правом решающего или совещательного голоса 1108 были арестованы по обвинению в контрреволюционных преступлениях. Число арестов и обвинений в контрреволюционных преступлениях возросло в 1937 году по сравнению с предыдущим годом больше чем в десять раз.

 Приведя и другие  данные о чудовищных массовых  репрессиях, Хрущев подробно остановился на подозрительных обстоятельствах убийства Кирова. В частности, сообщил, что после этого убийства руководящим работникам ленинградского НКВД были вынесены очень легкие приговоры, а в 1937 году их расстреляли. Можно предполагать, что они были расстреляны, чтобы скрыть следы истинных организаторов убийства Кирова. Он подробно рассказал о трагической судьбе Постышева, Эйхе, Рудзутака и многих других деятелей. Рудзутак, кандидат в члены Политбюро, член партии с 1905 года, проведший десять лет на царской каторге, категорически отказался на суде от вынужденных признаний, «выбитых» из него в ходе следствия.

 Когда в 1939 году  волна массовых арестов стала  спадать, когда руководители партийных органов с периферии стали обвинять работников НКВД в том, что к арестованным применялись меры физического воздействия, Сталин 10 января 1939 года отправил телеграмму секретарям областных и краевых комитетов, ЦК компартий республик, народным комиссарам внутренних дел и руководителям органов НКВД. В этой телеграмме говорилось: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)». Это «правильный и целесообразный метод».

 Сталин же, по словам  Хрущева, ввел понятие «враг  народа». Этот термин сразу  освобождал от необходимости  всяческих доказательств идейной  неправоты человека: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности.

 Конечно, Хрущев  тогда не сказал, да и не  мог сказать всей правды о  сталинских репрессиях. Сейчас называют цифру в 40 миллионов пострадавших, включая мнимых «кулаков» в 30-х годах и репрессированные народы во время Отечественной войны.

 Анализируя причины  массовых репрессий, Хрущев видел  их в том, что Сталин настолько  возвысил себя над партией  и народом, что перестал считаться и с Центральным Комитетом, и с партией. Сталин имел обыкновение связывать всех круговой порукой. Они должны были разделить с ним ответственность за уничтожение своих бывших друзей и соратников.

«Когда заканчивали  следственное дело, — вспоминал Хрущев,— и Сталин считал, чтобы другие его подписали, он тут же на заседании подписывал сам... и сейчас же вкруговую давал, кто тут сидел, и те, не глядя, по информации, которую давал Сталин, как он характеризовал преступление, подписывали; тем самым вроде коллективный приговор был...»⁵

 Если до XVII съезда  он еще прислушивался к коллективу, то после полной политической  ликвидации троцкистов, зиновьевцев  и бухаринцев, когда в партии в результате этой борьбы и социалистических побед было достигнуто полное единство, Сталин начал все больше и больше пренебрегать мнением членов ЦК и даже членов Политбюро. Сталин думал, что теперь может решать все один и все, кто ему еще нужен,— это статисты; со всеми другими он обходился так, что им только оставалось слушаться и восхвалять его.

 Итак, Хрущев видел  главную причину репрессий в  совершенно неумеренном и беспрецедентном насаждении Сталиным своего культа личности. Хрущев привел материалы из «Краткой биографии» Сталина и «Истории ВКП(б). Краткий курс», написанных группой авторов. Сталин делал свои вставки в эти книги. Вот что он писал о себе: «Мастерски выполняя задачи вождя партии и народа, имея полную поддержку всего советского народа, Сталин, однако, не допускал в своей деятельности ни тени самомнения, зазнайства, самолюбования». В первоначальном тексте биографии была такая фраза: «Сталин — это Ленин сегодня». Но Сталину это предложение показалось слишком слабым, поэтому он изменил его так: «Сталин — достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин сегодня».

 Хрущев рассказал  о том, что книга «История  ВКП(б). Краткий курс» была написана  группой авторов. Но Сталин  отсек всех авторов и так  написал об этом в «Краткой биографии»: «В 1938 году вышла в свет книга «История ВКП (б). Краткий курс», написанная товарищем Сталиным и одобренная Комиссией ЦК ВКП(б)». И, наконец, даже цари, по словам Хрущева, не создавали премий, которые они называли своими именами. Апофеозом превозношения Сталина стал текст Государственного гимна СССР, одобренного им самим. В этом гимне — парадокс! — нет ни одного слова о Коммунистической партии, но зато есть подобные славословия в адрес Сталина: «Нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил». Представьте себе, как это все звучало, если учесть, что Хрущев еще и подчеркивал «величайшую скромность гения революции Ленина»!