Автор работы: Пользователь скрыл имя, 14 Октября 2012 в 22:34, доклад
2011 год объединил две памятные даты в российской истории – уход историка В.О. Ключевского и российского «государственного человека» начала XX в. П.А. Столыпина. В реальной жизни они не встречались. В наследии В.О. Ключевского имя П.А. Столыпина упоминается всего лишь один раз в дневниковых записях осенью 1906 г. в связи с закрытием Московского университета за студенческую сходку в лекционные часы и не в указанном месте.
Век Просвещения изменил направление российской жизни. Но какой ценой? Историк пришёл к выводу, что затруднения, вызванные непониманием дворянства сути изменявшихся условий и своего положения, оказали решительное влияние на дальнейшую судьбу этого сословия, а через него и на все русское общество [Подробнее см.: 8, с.319]. В результате в век XIX российское государство входило с «новым орудием», порожденным эпохой Просвещения. «Время с 1796 по 1855 г. можно назвать эпохой господства или усиленного развития бюрократии в нашей истории»[7,с.188].
Представляя главные события российской жизни конца XVIII – первой половины XIX в., Ключевский пришел к заключению, что «государственный и общественный порядок остается на прежних основаниях, действуют прежние отношения, но из-под этих старых основ и отношений начинают пробиваться новые стремления или, по крайней мере, новые потребности, которые подготовляют переход государственного порядка на новые основания»[7,с.170]. Всплеском идей реформаторства этого периода российской истории стала эпоха Александра I. А уникальным культурным феноменом времени стал М.М. Сперанский, реформатор, «светило русской бюрократии» [9].
Личность М.М. Сперанского, соединившая в себе черты энциклопедически образованного и «государственного человека». Он олицетворял собой не только эпоху, но и идейное наследство XVII –XVIII вв. С предшественниками его объединяло то, что он был выходцем из провинциального мира, принявшим правила общения с государственной властью. М.М. Сперанский был сыном священника, «выходцем из общественной среды, которой не знали прежние государственные дельцы». Потомственное дворянство он получил уже на государственной службе, но «своим» это сословие его не признавало. С эпохой Александра, по мнению Ключевского, Сперанского объединяло то, что с начала XIX в. «правительственный кругозор» расширился и теперь был устремлен в две стороны «за границу и вглубь страны, в умы и сердца обывателей» [7,с.438].
Для историка Сперанский был «идеологом» или «теоретиком», который создавал свою программу, ориентируясь на западные идеи и запросы императорской власти. Его «Введение к Уложению государственных законов» было направлено на то, чтобы «посредством законов учредить власть правительства на началах постоянных и тем сообщить действию этой власти более достоинства и истинной силы». Все законодательные, исполнительные и судебные учреждения «сверху до низу, с сельской общины до вершины управления в планах Сперанского имели земский выборный характер». Комментируя начавший осуществляться преобразовательный план реформ, поддержанный императором, Ключевский исходил из того, что Сперанский «заплатил щедрую дань политическим идеям XVIII в., а потому «этот план не мог быть осуществлен в полном объеме, ибо нисколько не был рассчитан на наличные политические средства страны».
Однако реформаторская мысль Сперанского, вызревавшая на идеях просвещения, столкнулась с реальностями российской жизни: «Он был способен к удивительно правильным политическим построениям, но ему туго давалось тогда понимание действительности, т.е. истории». В результате «когда пришлось осуществлять этот план, – заметил историк, – ни государь, ни министр никак не могли подогнать его к уровню действительных потребностей и наличных средств России» [7,с. 218,219].
М.М. Сперанский разделил судьбу своих предшественников. «И досталось же подданному за непривычную и непосильную работу, заданную им уму и сердцу своего государя! При первой же ошибке, как только представился случай совлечь его с тягостной высоты и поставить в уровень подданного, с каким самодовольным и мстительным великодушием прочитал он Сперанскому свой царственный урок и, ласково простившись с ним, велел врагу его, министру полиции Балашову, сослать его как провинившегося чиновника в Нижний Новгород»[7, с.450]. Сперанский получил отставку в марте 1912 г. «Она сопровождалась бранью со стороны высшего общества и ожесточенной озлобленностью со стороны народа». Причиной народного недовольства стал план финансовой реформы Сперанского, который предусматривал «подоходный прогрессивный налог». Этим не замедлили воспользоваться «его враги из высшего общества» [7, с. 225, 226]. На своем опыте реформатор убедился «как неудобно резать по живому и кроить из цельного куска, что в устроении народной жизни лучше уметь находить, чем изобретать вновь»[7, с. 446].
Сперанский был возвращен Александром I на государственную службу в 1816 г., однако в столицу вернулся только в 1821 г. Второй период государственной деятельности М.М. Сперанского проходил в правление Николая I, которое Ключевский назвал временем «развития чиновничества, знати, табели о рангах»[7, с. 271]. Императору нужен был чиновник, который хорошо разбирался в законодательстве.
Начинал М.М. Сперанский этот период своей деятельности с работы в составе Верховного суда над декабристами. По воспоминания дочери, Сперанский «испытывал невообразимые муки сердца» и порывался несколько раз оставить службу, но какая-то сила останавливала его. Можно сказать, что в нем окончательно победил чиновник. Оставив после себя «Свод законов Российской империи», приведя в порядок целый ряд специальных и местных законодательств, М.М. Сперанский покидал историю как состоявшийся администратор, раскаявшийся в политических затеях начала XIX в.
Несмотря на всю симпатию к личности М.М. Сперанского, Ключевский назвал его в дневниковых записях начала XX в. человеком, который выполнял задание императоров: «В продолжение всего XIX в. , с1801 г., со вступления на престол Александра I, русское правительство вело чисто провокаторскую деятельность: оно давало обществу ровно столько свободы, сколько было нужно, и потом накрывало и карало неосторожных простаков. Так было при Александре I; Сперанский со своими конституционными проектами стал таким невольным провокатором, чтобы вывести на свежую воду декабристов и потом в составе следственной комиссии иметь несчастье плакать при допросе своих попавшихся политических воспитанников»[1, с. 341].
Исследование феномена реформаторства В.О. Ключевский завершил эпохой Александра II. Историк пришел к выводу, что в это время появились условия для того, чтобы преодолеть главное противоречие в российской истории, влиявшее на судьбу реформ и реформаторов. Он его видел в том, что «идеи политические и нравственные составляли один порядок; жизнь, отношения, которые устанавливались в русском обществе, составляли другой порядок, и не было никакой связи между тем и другим» [7, с. 306]. Однако свой «Курс русской истории» В.О. Ключевский заканчивал на пессимистической ноте, поскольку поколение, воспитанное под влиянием либеральных реформ Александра II оказалось не готовым к решению этой задачи. Во-первых, потому, что «царю-реформатору грозила роль самодержавного провокатора: Александр II вступал на путь первого Александра. Одной рукой он дарил реформы, возбуждавшие в обществе самые отважные ожидания, а с другой выдвигал и поддерживал слуг, которые их разрушали»[1, с.342]. Да и сами «реформаторы 60-х годов очень любили свои идеалы, но не знали психологии своего времени, и потому их дух не сошелся с душой времени»[1.с. 445]. «С душой времени» не сходились интересы уходящего в прошлое дворянства и самодержавной власти. Освобождение крестьян стало для дворян великим потрясением, «Всякое движение свободного духа заподозривается как подкоп под основы существующего порядка, – отмечал В.О. Ключевский в своих записях о XIX в. И продолжал: «С 1801 г. два параллельных интереса: постройка европейского госуд[арственного] фасада и самоохрана династии» [1,с. 433]. Не удивительно, что в этих условиях в стороне от общественной жизни находилась и большая часть купечества и промышленников. В очередной раз создавалась ситуация разрыва в самосознании общества, вылившаяся в революционные события 1905-1907 гг.
В результате сложившихся исторических условий, которые в начале XX в.не претерпели существенных изменений, российское общество оказалось не готовом к программе реформирования, предложенной П.А. Столыпиным. Состояние общественного настроения В.О. Ключевский отразил в дневниковой записи 8 сентября 1905 г.: «Перестраиваются не политические понятия и общественные интересы, а политические чувства и социальные отношения; думают не т том, что делать и как устроиться, а о том, что можно сделать и захватить и чего нельзя, кто враг и кого потому надо побить и кого нельзя и опасно бить»[1, с.343].
По мнению стороннего наблюдателя в лице американского историка Роберта Мэсси, императорский манифест 17 октября 1905 года лишь превратил страну «из абсолютной монархии в полуконституционную», хотя и «продвинул Россию с огромной быстротой по тернистому ландшафту исторического прогресса, который стоил Западной Европе нескольких веков нелегкой истории» [11,с.100].
Преодолеть сложившиеся исторические традиции, влиявшие на идеи рождавшихся реформ и образ реформатора, оказалось невозможным даже для такой сильной личности как П.А. Столыпин.
Список литературы
Информация о работе Исторические традиции реформаторства в России в наследии В.О. Ключевского