История семьи - история России Рассказ Вадима Кожинова об истории его семи

Следует обратить внимание и на тот факт, что, помимо наших  прямых предков, имелось поистине необозримое  множество их (а значит, и наших) родственников - прежде всего братьев  и сестер этих прямых предков в  каждом их поколении. Поэтому никак нельзя сомневаться в том, что те или иные представители рода каждого из нас были причастны к тем или иным великим событиям и имели отношение к тем или иным выдающимся деятелям России, хотя современные люди об этом обычно не ведают.

Мой дед, сын псковского крестьянина Федор Яковлевич  Кожинов (1869-1922), в какой-то мере интересовался  своей родословной, и нет оснований  усомниться в достоверности переданных им моему отцу сведений о том, что  его дед, - то есть мой прямой предок в пятом поколении, отец супруги моего прапрадеда Анисима Фирсовича Кожинова (то есть отец моей прапрабабки), Федул Русаков сражался в качестве рядового гусара на Бородинском поле, и французская пуля прострелила его кивер.

Я считаю уместным излагать известные мне сведения о своем роде потому, что вижу в его судьбе прямое и яркое воплощение судьбы России XIX-XX веков. Разумеется, нельзя изучать историю страны в рамках истории одной семьи, однако в этой - имеющей вроде бы сугубо частный и "случайный" характер - сфере в самом деле нередко раскрывается весьма существенное содержание, которое невозможно уловить и понять на пути исследования истории страны "вообще".

Одной из главных (если не главной) причин Революции (прописная  буква здесь означает, что речь идет обо всех переворотных событиях истории России в XX веке, начиная с 1905 года) было невероятно бурное и стремительное развитие страны, начавшееся примерно с 1880-х годов и особенно с 1890-х (я подробно говорю об этом в № 1 "Нашего современника" за 1994 год). Это с очевидностью выразилось, в частности, в области образования. Из содержательного исследования В.Р. Лейкиной-Свирской "Интеллигенция в России во второй половине XIX века" (М" 1971) можно узнать, что всего за 17 лет - с 1880 по 1897 год-количество (годовое) учащихся в гимназиях возросло с 75 до 220 тысяч, то есть почти в три раза; к концу века в России было уже более миллиона (!) людей с гимназическим образованием.

До сих пор распространено внедренное в чисто идеологических целях представление, согласно которому до 1917 и уж, конечно, до 1900 года гимназии и, тем более, высшие учебные заведения заполняли дети дворян. В книге же В.Р. Лейкиной-Свирской на основе документов показано, что даже и в 1880-е годы дворянские дети составляли значительно менее половины и гимназистов (не говоря уже о "реалистах" - воспитанниках "реальных училищ"), и студентов.

И вот как это выражалось в истории одной семьи. Мой  прадед по материнской линии, Андрей Прохорович Пузицкий, был рядовым  ремесленником - мещанином городка  Белый Смоленской губернии (ныне - в Тверской области). Сохранился его фотоснимок, и поскольку тогда было принято фотографироваться в своей лучшей одежде, ясно, что перед нами - человек очень низкого социального статуса. Тем не менее его сын Василий Андреевич Пузицкий, родившийся в 1863 году, окончил в 1878 году Бельскую четырехклассную прогимназию (впоследствии в ней, между прочим, преподавал В.В. Розанов), а в 1885 - имевшую высокую репутацию Смоленскую гимназию (в обеих он, разумеется, учился на казенный счет) и в том же году поступил на историко-филологический факультет Московского университета, который окончил в 1889 году.

Дед мой умер за четыре года до моего рождения, и я получил  определенное представление о нем  лишь в шестнадцать лет, когда  среди старых вещей обнаружил многостраничную записную книжку, подаренную ему "за отличные успехи и отличное поведение" при окончании Бельской прогимназии. Дед пользовался этой книжкой до окончания университета, и его многочисленные разнообразные записи так или иначе открыли передо мной его юность.

Уже в гимназии, как  свидетельствуют записи, он давал  уроки детям из привилегированных  семей, а в университетские годы своим неустанным репетиторством не только целиком обеспечивал себя, но и фактически содержал оставшуюся в Белом семью. В один, как говорится, прекрасный день кто-то рекомендовал его очередному нанимателю, и появилась следующая запись: "С 22 августа 1887 года до 1 октября в селе Мураново Московской губернии и уезда у действительного статского советника Ивана Феодоровича Тютчева - 60 рублей в месяц, Ольга Николаевна (супруга И.Ф. Тютчева, урожденная Путята - В.К.), София Ивановна, Федя, Коля, Катя" (четверо детей И.Ф. Тютчева - внуков великого поэта).

Есть все основания  полагать, что в Муранове, где  мой дед был домашним учителем (и на следующее лето с 15 мая по 1 сентября, как явствует из другой записи), а затем постоянно поддерживал связь с его обитателями вплоть до своей кончины в 1926 году, Василий Андреевич не только учил, но и учился, - о чем еще пойдет речь.

Через много лет внук И.Ф. Тютчева Кирилл Васильевич Пигарев передал мне фотографию моего деда с такой надписью на обороте: "Дорогому Феде на память от В. Пузицкого. 21 сентября 1888 г. Мураново", а также любительский снимок, на обороте которого Н.И. Тютчев (Коля- в дедовой записи) впоследствии начертал: "Ф.И. Тютчев-младший [Федор Иванович был первым внуком поэта, ставшего его крестным отцом и с удовлетворением написавшего об его рождении: "Я уже не предпоследний" (то есть меня "продолжает" не только сын, но и внук).] (тот самый Федя - В.К.) и В.А. Пузицкий. Большая Молчановка, дом князя Оболенского" (тесен мир: я уже много лет живу на этой самой Молчановке, в двух шагах от места, где стоял дом Оболенских).

Окончив университет, дед  мой преподавал в гимназиях различных городов - от Ломжи до Владимира, издал ряд учебных пособий, имевших широкое распространение, занимался общественной деятельностью. Вершиной его "карьеры" была должность инспектора достославной 2-й Московской гимназии на Разгуляе; к тому времени он дослужился до "генеральского" чина действительного статского советника. Достаточно просто сравнить его портрет с портретом его отца, чтобы увидеть, какое "превращение" могло свершиться тогда, в конце XIX - начале XX века.

Кто-либо воспримет это как некий  исключительный случай, - и глубоко ошибется. Подобные "превращения" пережили в то время сотни тысяч людей (напомню, что более полумиллиона людей, имевших к концу XIX века гимназическое образование, не принадлежали к дворянству), и "карьера" моего деда совершенно незначительна, скажем, в сравнении с карьерой родившегося пятью годами ранее, в конце 1857, М.В. Алексеева, ибо этот сын простого солдата, окончив Тверскую гимназию, а затем Московское юнкерское училище, достиг высшего чина генерала от инфантерии и должности начальника штаба Верховного главнокомандующего во время войны 1914-1917 годов; после Февраля 1917 он сам стал Верховным главнокомандующим.

Но этот человек шел иной дорогой, чем мой дед. Как и резко  возвысившиеся в Феврале 1917 более  молодые генералы А.И. Деникин (он родился пятнадцатью годами позднее Алексеева, в семье крепостного крестьянина и затем солдата, который, в данном случае, уже сам совершил рывок вверх, став офицером) и Л.Г. Корнилов (сын казачьего хорунжего - то есть всего-навсего унтер-офицера), Михаил Васильевич Алексеев исповедовал сугубо либеральные убеждения, которые безусловно господствовали в среде выходцев из "низших" сословий, получивших в конце XIX - начале XX века солидное образование.

Упомянутая записная книжка моего деда свидетельствует, что в юные годы и он не был чужд либеральных веяний - вплоть до религиозных сомнений. Но длительное время, проведенное им в доме Ивана Федоровича Тютчева, явно оказало на него сильное воздействие. Общеизвестно, что отец Ивана Федоровича был убежденным консерватором. Но он, великий поэт и великий мыслитель (вторая сторона его творчества, к сожалению, известна до сих пор немногим), глубоко и объективно понимал реальный исторический путь России, и еще с 1850-х годов ясно предвидел неизбежность Революции (это показано в моей книге "Тютчев", изданной в 1988 и затем в 1994 году).

Между тем консерватизм его сына Ивана был, так сказать, прямолинейным и как бы не считающимся  с реальностью. Иван Федорович, в  частности, был слишком тесно  связан с императорским двором, в котором он состоял в звании гофмейстера (что соответствовало чину тайного советника); позднее получили придворные звания и все его четверо детей - Федор и Николай, Софья и Екатерина.

Федор Тютчев-младший  умер в 1931 году, а с другим внуком и внучками поэта я познакомился в 1946 году, когда, узнав из записной книжки деда о его пребывании шестью десятилетиями ранее в Муранове, не раз приезжал туда, чтобы отыскать какие-либо его следы. Впрочем, об этих поездках я рассказал на страницах журнала "Москва" (ноябрьский номер за 1993 год).

Василий Андреевич в  зрелые свои годы предстает как последовательнейший  монархист ("более роялист, чем  сам король") и догматически церковный  человек. Едва ли случайно, что вскоре после окончания университета он женился на дочери священника Ильи Михайловича Флерина, служившего в храме Дмитрия Солунского на углу Тверской и Тверского бульвара (на этом месте давно построен дом с известным в Москве магазином "Армения"); эта моя бабушка, Евгения Ильинична, до конца своих дней (она умерла в 1943 году) сохраняла глубочайшую религиозность.

Естественно, многое из того, что происходило в стране в 1900-1910-х  годах, никак не устраивало Василия  Андреевича. И дело кончилось тем, что после одной из его публичных  речей, в которой он весьма резко критиковал Николая II за "либерализм", его уволили из 2-й Московской гимназии, и он вынужден был отправиться в городок Егорьевск (недалеко от Коломны) в качестве директора местной гимназии.

Его "реакционность" отозвалась и через много лет. В 1980 году известный исследователь "Слова о полку Игореве" В.И. Стеллецкий готовил к изданию его текст в сопровождении целого ряда переводов и переложений. Я предложил ему включить в книгу весьма удачный, на мой взгляд, перевод В.А. Пузицкого, вошедший в составленное им учебное пособие.

Стоит сообщить, что 2-я  гимназия помещалась во дворце, построенном  в свое время М.Ф. Казаковым для  графа А.И. Мусина-Пушкина, открывшего "Слово о полку Игореве", рукопись которого, увы, и сгорела  в этом самом дворце во время московского пожара 1812 года.

Но вернемся в наши дни. Познакомившись с переводом "Слова", сделанным В.А. Пузицким, В.И. Стеллецкий очень высоко его оценил, заметив, что превосходит этот перевод  только один - сделанный им самим (Владимир Иванович, как говорится, знал себе цену), и включил его в свое издание. Однако книга вышла в свет в 1981 году все же без перевода моего деда, и Стеллецкий, принеся извинения, сказал мне, что Пузицкий, как ему стало известно, был ярый монархист, и воскрешение его имени могло вызвать страшный скандал.

Но прошло всего десятилетие  с небольшим, и в 1994 году совершенно неожиданно для меня в Саратове переиздали (50-тысячным тиражом!) другое произведение В.А. Пузицкого - учебное пособие "Отечественная  история" - под измененным названием Родная история". Эта книга выдержала в свое время 16 изданий (последнее - в 1916 году), но ее переиздание в наше время, признаюсь, не очень меня порадовало, ибо она представляет собой не столько воссоздание исторической жизни России, сколько благостное "житие"; учащиеся начала XX века, усвоившие это пособие, никак не могли бы на его основе вообразить себе, что в России возможна Революция (замечу в скобках, что в Муранове, тем не менее, как мне точно известно, знакомили с историей детей - уже правнуков поэта - именно по этой книге моего деда).

В.А. Пузицкий был - по крайней  мере в своей среде - скорее исключительным, нежели типичным человеком. Преобладающее  большинство образованных людей  склонялось тогда к "прогрессивности" и либерализму, а многие - в той  или иной степени к открытой революционности. Характерный факт: младшая сестра его жены, Софья Ильинична Флерина, вышла замуж за сына купца, к тому же учившегося в Коммерческом институте, Семена Ивановича Аралова (1880- 1969). Однако этот человек уже тогда состоял в РСДРП, правда, в ее меньшевистской фракции, а после 1917 стал большевиком и заведовал военным отделом ЦК РКП(б) (поскольку ранее служил в армии), был членом Реввоенсовета Республики (и тесно сблизился с Л.Д. Троцким), - а затем видным дипломатом (в частности, послом в Турции). Трудно представить себе, как общался Василий Андреевич с этим достаточно близким "свойственником".

И всецело закономерен  семейный "крах" Василия Андреевича: он ни в коей мере не смог воспитать  в своем духе любимого сына Сергея (брата моей матери). В Егорьевске юный Сергей сблизился с гимназистом Георгием Благонравовым (1896- 1938), который в Октябре 1917 стал комиссаром Петропавловской крепости и руководил обстрелом Зимнего дворца, ас 1918 года был видным деятелем ВЧК и затем ГПУ. И этот новый сотоварищ сумел вырвать Сергея из-под духовной власти отца, - о чем, между прочим, с одобрением рассказано в изданной в недавнее время книжке о Г.И. Благонравове. С 1921 года Сергей Васильевич, к ужасу своего отца, стал служить в ВЧК и затем ГПУ (правда, впоследствии он вместе со своим непосредственным начальником, знаменитым А.Х. Артузовым, перешел на службу в армейский "Разведупр").

С.В. Пузицкий (1896-1937), в  частности, играл первостепенную роль в операциях по захвату широко известных "контрреволюционеров" - Б.В. Савинкова и генерала А.П. Куте-пова (еще раз скажу о том, как тесен мир: через много лет я нежданно встретился и сблизился с сыном Куте-пова, Павлом Александровичем, после долгих жизненных перипетий служившим в Московской патриархии). Два ордена Красного Знамени были получены за эти операции; любопытна сохранившаяся фотография - Ф.Э. Дзержинский (совсем незадолго до смерти) на отдыхе вместе с близкими соратниками; Сергей Васильевич сидит через два человека по правую руку Дзержинского. Впоследствии образ Пузицкого не раз появлялся на страницах романов о чекистах и на киноэкране.

Отец Сергея Васильевича  скончался в 1926 году почти одновременно с Дзержинским (задача для проницательного  писателя - как воспринял чекист это двойное осиротение). За несколько дней до смерти Василий Андреевич счел нужным написать послание своей семье: "Жду кончины с каждымъ днемъ. Простите меня и прощайте". Он высказался - в смиренном христианском духе - о каждом из своих четырех детей; о руководящем сотруднике ГПУ он написал: "Сережа добрый человекъ и скоро вернется на путь истины и тогда Господь благословить его на все доброе и пошлетъ ему благополучие во всемъ. А пока заблуждается во многомъ". И далее: "Похороните меня подальше отъ красныхъ."