Иван Грозный. Жены Иоанна Иоанновича

     Прошел год. Неистовства начали утомлять Иоанна. Для удовлетворения своих страстей ему приходилось разъезжать, потому что, несмотря на все его строгости, бояре всеми мерами старались не допускать своих жен и дочерей в «холостой» дворец. Царь пришел к убеждению, что ему надо снова жениться. Однако, опыт четвертого брака показал, что на разрешение архипастырей надежды мало. Иоанн обошелся без такого разрешения. В Спасо-Преображенском соборе (Спас на Бору) в то время служил священник Никита, бывший опричник, возведенный в сан по настоянию царя. Этот Никита был готов подчиняться Иоанну во всем.  Он охотно согласился повенчать своего повелителя.

     В ноябре 1573 года состоялся брак Иоанна Васильевича с княжной Марией Долгоруковой. Этот брак, пятый по счету, оказался печальнее всех предыдущих.

     Несмотря на то, что бракосочетание было совершено без разрешения митрополита, обряд был обставлен очень пышно. В Москву собрались именитые люди со всех концов государства. Звонили колокола московских соборов и церквей, народу было выставлено щедрое угощение. Все ликовали.

     На следующее утро Иоанн вышел в приемную палату с нахмуренным лицом. Все насторожились, хотя никто не знал причины мрачного настроения новобрачного. Выслушав несколько докладов, царь махнул рукой и ушел к себе. Скоро по дворцу разнеслась весть, что царь с царицей уезжают. Скрипя полозьями по свежему снегу, царь покинул Кремль и направился в Александровскую слободу. Там в то время был обширный пруд, переполненный рыбой. Этот пруд носил название «царского», потому что из него поставляли рыбу для царского стола. Тесный, но уютный дворец Александровской слободы был любимым местом отдыха царя. Туда он уезжал нередко, а потому никто не удивился, узнав, что Иоанн отправился в «Александровку».

     Юная царица с любопытством глядела на народ, приветствовавший царскую «корету» низкими поклонами. Такие почести ей воздавались впервые. Скоро показались приземистые постройки Александровской слободы. Возки въехали в дворцовую ограду и остановились у узорчатого крыльца. Царь, не проронивший во время пути ни одного слова, молча вылез из возка и, не отвечая на поклоны дворцовых людей, прошел в свои хоромы. За ним последовал Скуратов.

     Через полчаса обитатели Александровской слободы шепотом передавали друг другу о новой, непонятной затее грозного царя: десятки людей собрались на не совсем окрепшем ледяном покрове царского пруда и стали вырубать огромную полынью. По слухам, царь выразил желание ловить в озере рыбу. Причуды царя давно перестали удивлять его подданных, но царская рыбная ловля зимой, при сильном морозе, все-таки показалась чересчур странной и к пруду начали стекаться толпы любопытных.

     К полудню добрая треть пруда была очищена от льда. У края полыньи поставили высокое кресло. Пешие и конные ратные окружили пруд, не допуская на лед никого постороннего. Уже близились сумерки, когда распахнулись ворота дворца и оттуда показалось странное шествие. Впереди на коне ехал царь. За ним следовали пошевни, на которых лежала царица Мария. Она была без памяти, но тем не менее, ее тело было крепко прикручено к пошевням веревкою. Шествие замыкали опричники, с неизменным Скуратовым во главе. Царь въехал на лед, сошел с коня и уселся в кресло. Пошевни остановились на берегу. Иоанн знаком подозвал к себе Малюту и сказал ему несколько слов. Скуратов вышел на середину пруда и обратился к собравшимся зрителям с речью.

— Православные! — громко сказал он.— Се узрите, как наш Великий Государь карает изменников, не щадя никого. Долгорукие изменили царю, повенчали его на княжне Марии, а княжна еще до венца слюбилась с кем-то, и о том государю ведомо не было. И решил государь ту Марию отдать на волю Божию.

     После этих слов Малюта подошел к пошевням, достал нож и уколол запряженную в них лошадь в круп. Лошадь сделала скачок. К ней подбежали опричники и стали осыпать ее ударами. Испуганное животное бросилось вперед, не разбирая дороги. Через несколько секунд раздался всплеск, полетели брызги, и лошадь, вместе с пошевнями и привязанной к ним царицей, погрузилась в ледяную воду.

     Зрители невольно ахнули. Затем наступило глубокое молчание. Все, как зачарованные, глядели на поверхность пруда, где расходились широкие круги и поднимались пузыри. Наконец, вода успокоилась и снова приняла вид зеркальной глади. Царь поднялся со своего кресла, снял шапку, перекрестился и сказал:

— Воля Господня свершилась.

     Затем он сел на коня и в сопровождении опричников уехал во дворец, куда по его распоряжению уже были собраны все красивые женщины слободы. Там началась оргия, длившаяся до утра.  Обыватели Александровской слободы, потрясенные казнью новой царицы, пугливо ютились по домам. Но и через запертые окна до них доносились пьяные крики опричников, слонявшихся по улицам слободы и искавших случая «разгуляться». Только к утру все затихло, а вечером царь, сопровождаемый едва протрезвившейся ватагой, выехал в свой Кремлевский дворец.

     В Кремле настали унылые дни. С раннего утра до поздней ночи протяжно звонили колокола. В Москву переселились нравы Александровской слободы: царь снова превратился в игумена, его приближенные — в монахов. По крайней мере, по одежде. Опять начались долгие ночные богослужения, которые совершались в храме Спаса на Бору, и опять за службами следовали безобразные оргии. Но теперь Иоанн, по крайней мере, соблюдал внешние приличия. Он регулярно выходил утром в приемную палату, выслушивал доклады и клал резолюцию. В последних стала проявляться даже некоторая мягкость, которая до этого времени была совершенно чужда Грозному.

     Малюта, желая угодить царю, приказал схватить Петра Долгорукого, брата утопленной Марии. Княжича подвергли жестокой пытке, добиваясь, чтобы он назвал «лиходея, погубившего царицу». Несмотря на страшные мучения, Петр Долгорукий неизменно отвечал:

     «Сестру Марию погубил лишь один лиходей — царь Иоанн Васильевич».

     Скуратов доложил царю о неслыханном упорстве княжича.

Иоанн внимательно выслушал доклад и приказал:

— Отпустить Петра Долгорукова в его вотчину, да не поставятся ему в вину прегрешения его сестры, за кои он ответ держать не может.

     Все были поражены такой необычной снисходительностью царя, но Скуратов, лучше всех знавший изменчивый нрав грозного властелина, решил поступить по-своему: он отправился в застеночный каземат, где лежал полумертвый молодой Долгорукий, и собственноручно дорезал его. Царю он сообщил, что: «Княжич Петр скончался от неведомой хвори». Верный слуга исправлял ошибки своего господина.

Малюта не ошибся. Молитвенное настроение Иоанна продолжалось недолго. Через две недели после гибели Марии Долгоруковой в Кремлевском дворце началась иная жизнь. Замолкли соборные колокола, черные шлыки, мантии и рясы исчезли, и бешеным потоком понесся прежний разгул, воцарился откровенный разврат.

     Приспешники Иоанна никогда еще не доходили до такой бесшабашности, какая бурными волнами разлилась по Москве в начале 1574 года. Все более и менее зажиточные люди спешили покинуть столицу или, по крайней мере, увезти из нее своих жен и дочерей.

     Приемы во дворце прекратились. Все дела вершили дьяки и думные бояре. Царь, измученный бессонными ночами и попойками, вставал поздно, иногда после полудня. Страшно похудевший, с лицом, покрытым морщинистой кожей коричнево-зеленоватого цвета, он производил впечатление выходца из могилы, и внушал ужас даже своим приближенным. Его раздражительность достигла крайних пределов. Достаточно было одного слова, чтобы привести его в состояние ярости, граничившее с полной невменяемостью.

     Поднявшись с постели, царь требовал к себе «омывальщиц».

Это были выбранные им самим красивые женщины, на обязанности которых лежало обмывание хилого царского тела теплой водой и обтирание его душистым маслом. Во время обмывания царь сидел на табурете, сбросив с себя всякие покровы. Иногда он при этом ложился, и тогда получалось полное впечатление обряда обмывания покойника.

     За обмыванием следовало облачение, во время которого Иоанну тоже прислуживали женщины.

     Несмотря на видимую дряхлость, царь в это время ревностно занимался государственными делами. По его приказанию был основан город Уфа, все многочисленное население башкирских степей признало своим повелителем русского царя и присягнуло ему в верности. Русь росла.

 

АННА ВАСИЛЬЧИКОВА (шестая жена).

     Иоанн совсем невзлюбил Москву. Почти все время он проводил в Александровской слободе. У него все чаще случались истерические припадки, во время которых он был окончательно невменяем.  Тогда от него бежали все. За припадками обычно следовал полный упадок сил, а потом начинались галлюцинации. В один из таких моментов ему показалось, что на позолоченном куполе церкви Александровской слободы сидит утопленная Мария Долгорукая.  Это было ночью. Царь немедленно велел провести по куполу черные полосы. В другой раз ему показалось, что на паперти храма стоит замученный князь Вяземский. Полубезумный царь велел поставить вокруг паперти железную ограду, «чтобы не повадно было ходить туда кому не след».

     Во дворце Александровской слободы был настоящий гарем. От восточных гаремов он отличался только тем, что находившиеся в нем женщины пользовались широкой свободой. У них не было евнухов, доступ к ним был открыт всем приближенным царя. Сам Иоанн уже пресытился. Придворные одалиски его не удовлетворяли. Он искал развлечений на стороне. Однажды он заехал к своему любимцу, князю Петру Васильчикову. У князя была семнадцатилетняя дочь Анна, славившаяся своей красотой. Царю она очень понравилась и он предложил князю послать дочь во дворец. Гордый Васильчиков отказался. Тогда Иоанн заявил, что он женится на Анне, и на другой день прислал к Васильчикову сватов. Отказать царю было немыслимо. Анна Васильчикова стала женою царя. Неизвестно, кто их венчал, но во всяком случае, царицей Анну не признавал никто. Митрополит и епископы не признали этот брак. Впрочем, Иоанн и сам не добивался такого признания.

      С Анной Иоанн прожил всего три месяца. Затем она как-то таинственно скончалась. Всем было объявлено, что она умерла от «грудной болезни», хотя до брака Васильчикова была совершенно здорова. Ее тело тайком, ночью, было вывезено из дворца и отправлено в Суздальский девичий монастырь для погребения. Вообще, этот брак носил очень странный характер. Подняв до себя Анну Васильчикову, Иоанн не приблизил ко двору ни одного из ее родственников, что совершенно противоречило традициям русских царей.

     Иоанн не счел нужным проводить прах Анны до могилы. После похорон царь был очень весел.

Придворная жизнь потекла обычным порядком.

 

ВАСИЛИСА МЕЛЕНТЬЕВА (седьмая жена).

 

     После казни князя Вяземского царь, наряду с молодым Басмановым, приблизил к себе стремянного Никиту Мелентьева. Это был пронырливый человек, завоевавший расположение Иоанна своей готовностью делать по царскому приказу все, что угодно.  Однажды Иоанн, желая оказать своему любимцу особое внимание, заехал к нему. Это посещение было совершенно неожиданным для Мелентьева. Он, конечно, засуетился. Через несколько минут в горнице, где посадили царя, появилась жена Мелентьева, красавица Василиса.

 Она внесла поднос с чарками и стопой заморского вина. Василиса низко поклонилась. Царь поднялся, взял предназначенную для него чарку и сказал:

— Здрава буди, хозяюшка. А хозяину твоему укор за то, что такую красоту до сей поры от нас скрывал.

     Лицо Василисы покрылось густым румянцем. Скромная жена стремянного не смела мечтать о присутствии во дворце. Милостивые слова царя открывали ей доступ туда. Совершенно иное впечатление произвели слова Иоанна на Мелентьева. Он пригляделся к дворцовой жизни и понимал, что его семейной жизни грозит серьезная опасность. Он побледнел. В глазах сверкнул недобрый огонек. Но он сдержался, отвесил низкий поклон и сказал:

— Благодарим на ласке, великий государь. Да продлит Господь твои лета. А насчет Василисы скажу, что негоже бабе стремянного пред царскими очами быть. Ступай, Василиса!—Строго добавил он, обращаясь к жене.

     Василиса еще раз поклонилась и вышла. При этом она успела бросить на Иоанна лукавый вызывающий взгляд, который у женщин является одним из самых сильных оружий.

     Когда она ушла, царь, не спускавший с нее глаз, сказал Мелентьеву:

— Сегодня же пришли Василису во дворец. Нечего ей здесь губить свою молодость.

     Мелентьев молча поклонился. Царь скоро уехал.

Ни в тот, ни в следующий день Василиса во дворец не явилась.  Не появлялся там и сам Мелентьев. На третий день Иоанн вспомнил о нем. На вопрос, почему не видно стремянного, Скуратов ответил, что Мелентьев болен.

— А Василиса? — спросил царь.

— Тоже сказывается хворой,— ответил Малюта, и по губам его скользнула легкая улыбка.

— Послать к ним немца-лекаря,—распорядился царь.—Да приказать ему, чтоб прямо от них ко мне пришел.

     Через два часа лекарь Бомелиус явился к царю. Он сообщил, что Мелентьев, точно, слегка нездоров, но что к Василисе его,.  лекаря, не пустили.

— Надо навестить хворого,— сказал Иоанн и добавил: — Малюта, захвати с собой фляжку вина.

     Царь в сопровождении Малюты и Басманова отправился к Мелентьеву. Тот лежал на постели. Последнее посещение Иоанна его потрясло, и он заболел легкой формой нервной горячки.

     Новое посещение царя было настолько неожиданно, что челядь совершенно растерялась и даже не успела уведомить Мелентьева.  Иоанн прямо прошел в его спальню.

— Хвороба одолела, Никита? — спросил царь, стараясь придать своему голосу оттенок ласкового участия.

— Недужен, великий государь,— ответил Мелентьев, с трудом поднимаясь на постели.

— Ничего, Никитушка, вылечим, Малюта! Дай-ка ему нашего вина. Авось ему от него полегчает.

     Мелентьев пристально взглянул на царя, посмотрел на Малюту и понял все.

— Государь! — дрожащим голосом сказал он.— Суди тебя Господь. Я противиться не смею. А только... коли поднимется у тебя рука обидеть Василису, с того света приду к тебе.