Эволюция понимания коммунистической идеи в СССР: послесталинское десятилетие

Будучи мастером аппаратных интриг, Л.И. Брежнев к 1966 году упрочил  свое лидерство в партии, что подтверждает избрание его Генеральным секретарем ЦК КПСС. После закрепления Л.И. Брежнева на вершине власти, несомненно, должен был встать вопрос о новой государственной  идеологии.

Ситуация в экономической, социальной и политической сферах жизнедеятельности  общества демонстрировала несоответствие между их реальным состоянием и идеологией первой половины 60-х годов. Ставка на скачок, обеспеченный очередной мобилизацией усилий всего общества, не удалась. Если раньше политика экстренных экстенсивных мер приносила свои плоды, то новый  виток научно-технического прогресса  поставил на повестку дня иные методы: увеличение роли интеллектуального  труда и, как следствие, значения личностного компонента в производстве, высокий уровень квалификации специалистов всех уровней, интенсивный способ развития экономики, быстроту и оперативность  принятия решений. Предложенная мифология, направлявшая энергию людей на строительство  социализма, не учитывала этих изменений. Неудача реформы 1965 года лишь подтвердила  несовместимость административно-командной  системы и научно-технической  революции. Советская экономика  не справлялась в новых условиях с выполнением поставленной задачи - обойти США по производству продукции  на душу населения и создать материально-техническую  базу коммунизма.

Экономическая несостоятельность  идеологии непосредственного строительства  коммунизма усугублялась психологической  атмосферой советского общества, тяготевшего  к стабильности, прочности, гарантированности  спокойствия мирной жизни. Среди  представителей правящей элиты 70-х  годов также было мало людей, склонных к радикальным преобразованиям, требовавших гибкого и оперативного реагирования на новые вызовы истории.

Кроме несоответствия условиям эволюции советского общества, идеологии, предложенной XXII съездом КПСС, были присущи имманентные недостатки: неясность долгосрочных перспектив развития советского общества и невнимание к насущной ситуации в стране. С  одной стороны, провозглашение непосредственной близости коммунизма означало, что  миссия государства будет выполнена, а цель общества - достигнута. Вполне закономерно, что в сознании людей  возникали вопросы: что будет  дальше, к чему следует стремиться, с чем соизмерять свои личные цели? Но ответа на этот вопрос в идеологии  не было. С другой стороны, близость коммунизма, общества, идеального для  приверженцев социализма, способствовала более критическому осмыслению предупреждающих  его экономических, социальных и  политических условий. Однако такое  отношение, даже принимающее позитивную направленность на устранение факторов, мешающих строительству коммунизма, никак не предусматривалось государственной  идеологией, провозгласившей полную и окончательную победу социализма в СССР. Обнаружение в окружающей действительности не соответствующих  принципам социализма черт, объяснение которых в основном заключалось  в незрелости первой фазы коммунистической формации и ошибками предыдущего  руководства, делало перспективу строительства  коммунистического общества менее  заманчивой для советского общества. Таким образом, попытка перескочить  через проблемы, стоящие перед  социалистическим обществом, путем  постановки новых задач, загоняло государственную  идеологию в тупик. Политические мифы пробуксовывали в условиях, когда стало формироваться общественное мнение. Тем не менее, теоретическая основа - социалистическая идеология - сохранила свою привлекательность как в СССР, так и во многих странах мира. Свидетельством этому является наличие и распространение в 60-х годах различных концепций социализма (демократический социализм, рыночный социализм, "социализм с человеческим лицом" и другие) и существование в СССР такого направления диссидентского движения, как социалисты.

Во второй половине 60-х  годов стало заметно, что идеология  строителей коммунизма становится тормозом на пути решения страной насущных задач модернизации. Вновь внимание власти обратилось к общественным наукам. От них требовалось исследование "фундаментальных теоретических  проблем, всесторонне раскрывающих механизм действия закономерностей  современной эпохи". Это означало, что власти требовалась новая  государственная идеология, наиболее оптимально сочетающая основные векторы  развития современной цивилизации  и социалистической идеологии. Эта  идеология должна была предложить обществу свои политические мифы, обеспечивающие его устойчивое развитие.

Обращение к идее развернутого строительства коммунизма было предопределено отсутствием у политической элиты  альтернативных программ развития страны, ее нежеланием реформирования общества, действительной ликвидации последствий  культа личности, связанной с боязнью  потери своего положения. Процесс десталинизации в какой-то степени стал символом очищения общества, партии, готовности страны к осуществлению великой цели. "Коммунизм" остался тем символом, который не подвергся сомнению и мог обеспечить общественное согласие. В условиях "холодной войны", когда социально-экономический фактор имел существенное значение, возвращение обществу перспективы настраивало его на выполнение задач, поставленных модернизацией. "Коммунистический ореол" призван был обеспечить поддержку реформам Н.С. Хрущева. Возникновение мифа развернутого строительства коммунизма обуславливалось уже сформировавшейся логикой развития коммунистической идеи в советском обществе.

Утопизм коммунистического  мифа позволил ему подняться над  реальностью, подменяя рефлексию верой  в "светлое будущее". Он вошел  в политическую практику, прежде всего, как слово. Эволюция советской мифологии  в сторону вербального воздействия  на массовое сознание предопределило большую идеологическую нагрузку партийного аппарата и общественных наук.

В своем утверждении в  качестве государственной идеологии  и дальнейшем формировании идея развернутого строительства коммунизма была конкретизирована в виде программы действий, нормативно-правовых положений, ценностных установок, принципов  бытия советского человека. Сложившиеся  политические и социальные мифы отличались приверженностью к теориям, которые  разрабатывались в 30-40-е годы, однако послевоенная ситуация и имманентный  утопизм коммунистической идеи внесли свои коррективы. В результате государственная  идеология носила более демократический характер, демонстрируя отличие двух фаз коммунистической формации. Но необходимость решения задач модернизации требовала опоры на реальные возможности и потенциал страны, что вновь возвращало правящую элиту к привычным методам управления, обесценивало гуманистические ценности коммунистического общества.

Политические мифы были связаны  с доказательством возможности  перехода к непосредственному коммунистическому  строительству (миф о полной и  окончательной победе социализма в  СССР); с экономической и политической практикой коммунистического строительства (мифы о приоритете тяжелой промышленности, руководящей роли коммунистической партии); с вступлением общества в новый этап (мифы об общенародном государстве, расцвете и сближении  наций). Однако большевистский вариант модернизации в 60-е годы не мог ответить на вызовы мирового экономического развития, ставка на очередной рывок не нашла поддержки в советском обществе. Подобная политика ставила под угрозу легитимацию власти, и победа консервативного крыла в партии окончательно предопределила отказ от идеи развернутого строительства коммунизма.