Контрреформы Александра 3

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

6. Печать при Александре III

Затем, разумеется, в это реакционное время и даже раньше, чем последовали все эти изменения реформ 60,-х годов, чрезвычайно, конечно, ухудшилось и без того тяжелое положение печати. В этом отношении, как только Толстой вступил в должность, уже в 1882 г. он озаботился изданием новых дополнительных Временных правил 27 августа 1882 г., которые прибавляли целый ряд в высшей степени стеснительных по отношению к печати мер к тем мерам, которые были установлены Временными правилами 1865 г. и тимашевскими к ним добавлениями. По этим новым Правилам, во-первых, вводилось такое положение, что те органы печати, которые были временно приостановлены после трех предостережений, могли вновь начать выходить исключительно только под особого рода предварительной цензурой, именно: для газет устанавливалось, что каждая подвергшаяся этой каре газета вновь может выходить только с таким условием, чтобы каждый ее номер накануне выхода в свет, не позже 11 часов вечера, представлялся в цензуру. Это, разумеется, было почти совершенно неосуществимо для ежедневных газет, потому что, как вы знаете, газеты, на обязанности которых лежит именно сообщать самые последние новости, печатаются ночью, вплоть до самого момента рассылки, и, таким образом, не могут быть готовы к 11 часам вечера накануне или же должны поступаться новизной сведений. Поэтому, как только это правило было применено к «Голосу» Краевского и «Стране» Полонского, которые выходили в Петербурге и являлись тогда наиболее резкими либеральными газетами, то этим газетам пришлось прекратить свое существование. Вторым правилом, которое было вновь введено, являлось учреждение особого ареопага из четырех министров: министра народного просвещения, министра внутренних, дел, министра юстиции и обер-прокурора Святейшего Синода, которым предоставлялось право в случае обнаружения вредного направления какого-нибудь журнала или газеты навсегда прекращать это издание, причем они могли вместе с тем и совершенно лишать права также навсегда редактора этой газеты или журнала издавать какие бы то ни было органы печати.

С особенной строгостью применялись к журналам и газетам, в особенности в первые годы толстовского режима, все те драконовские меры, которые устанавливались и новым и прежним законодательством о печати. Так, на органы печати сыпались такие кары, как лишение права печатать объявления, как многочисленные предостережения, которые вели в конце концов к приостановке и затем, по новому закону, к отдаче под предварительную цензуру, как лишение права розничной продажи, что больно било газеты в экономическом отношении. Очень скоро применен был и новый способ окончательного прекращения журнала по решению четырех министров: именно таким образом были прекращены «Отечественные записки» с января 1884 г. и некоторые другие либеральные органы печати того времени.

В конце толстовского режима, именно в 80-х годах, в последние два-три года жизни Толстого число таких кар значительно уменьшилось, и можно было, как замечает К. К. Арсеньев, даже подумать, что это являлось симптомом смягчения режима; но такое уменьшение числа кар на деле, как объясняет тот же историк цензуры, зависело от того, что не на кого и не за что было их налагать, так как значительное число либеральных независимых органов печати было или совершенно прекращено, или поставлено в такое положение, что они не смели пикнуть, и в случаях сомнения сами редакторы наперед объяснялись с цензорами и выторговывали себе ту небольшую область свободы, которая им представлялась самою цензурою. В таких обстоятельствах выжили в этот трудный момент лишь немногие из либеральных органов печати, как, например, «Вестник Европы», «Русская мысль» и «Русские ведомости», которые, впрочем, постоянно чувствовали над собой дамоклов меч, и их существование висело также все это время на ниточке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

7. Образование

Поскольку студенчество считалось главным источником вольнодумства, рассадником республиканских и идей и всякого рода смуты, российские университеты стали одной из первых жертв охранительного курса. Новый университетский устав 1884 г. упразднял их автономию. Был ликвидирован университетский суд, запрещены любые студенческие объединения. Преподаватели, избранные учёными советами, обязательно утверждались в должности министром просвещения. Всей университетской жизнью теперь руководил государственный чиновник – попечитель учебного округа: он назначал деканов (одна из высших выборных должностей университета), обладал правом созывать учёный совет, присутствовать на его заседаниях, наблюдать за преподавателем. Государство не забыло напомнить студентам и об «обязанности по выполнению воинского долга»: льготы по призыву в армию для лиц, имеющих высшее образование, были ограничены, а минимальный срок военной службы увеличен.

Вдохновителю и главному организатору контрреформ в сфере образования графу И.Д.Делянову (1818-1897), министру народного просвещения с 1882 г., принадлежит и авторство печально знаменитого циркуляра «о кухаркиных детях». В этом документе рекомендовалось ограничить поступление в гимназии и прогимназии «детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких торговых лавочников и тому подобных людей, детей коих, за исключением разве одарённых необыкновенными способностями, вовсе не следует выводить из среды, к коей они принадлежат». В средние и высшие учебные заведения сокращался приём лиц еврейской национальности. Каких-либо реальных последствий циркуляр, впрочем, так и не возымел, оставшись в истории российского образования примером исключительной ограниченности государственных чиновников.

1884 год был ознаменован введением  нового университетского устава  – военные гимназии преобразовывались  в кадетские корпуса. С отставкой  министра внутренних дел графа  Н.И.Игнатьева (1882 г.) и назначением  на этот пост графа Д.А.Толстого  начался период открытой реакции.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

8. Контрреформы в военном министерстве

Реакционный дух, который повсеместно и многообразно давал себя в это время чувствовать, отразился и на порядках в армии. Здесь те гуманные принципы, которые стремился ввести и укрепить Д. А. Милютин в течение своего двадцатилетнего управления военным министерством, мало-помалу исчезали. Правительство, которое во многих отношениях старалось улучшить материальный быт офицерства, которое устанавливало для офицеров льготные условия получения билетов в театры и т. п., в то же время стремилось воспитать офицерство в духе определенно кастовом, так, чтобы оно чувствовало себя совершенно отделенным от остального населения. Чтобы сильнее развить в офицерстве этот дух, для него издаваемы были даже особые законодательные нормы. Так, специально для офицеров отменено было действительное для всего населения запрещение уголовным законом дуэлей. Вообще участие в дуэли у нас наказывается довольно существенной карой; между тем для офицеров дуэли в известном порядке не только были разрешены между собой, но по новому закону им разрешалось прибегать к дуэлям даже в их столкновениях с лицами гражданского звания; в известных случаях кодекс чести, установленный в это время для офицеров, даже требует вызова на дуэль.

Стремясь воспитывать в кастовом духе лиц, предназначенных их родителями к офицерской карьере с малолетства, военное министерство вновь перестроило и те военно-учебные заведения, которые были преобразованы при Милютине в духе гуманности и разумных педагогических приемов: при Ванновском, новом военном министре, они были вновь преобразованы из военных гимназий в кадетские корпуса и начальство старалось вновь восстановить в них тот режим закрытых военно-учебных заведений, который царил в них при императоре Николае I.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

9. Заключение.

Все мероприятия, проводимые в противовес предыдущим реформам, обладали одной общей ярко выраженной чертой. Государство, построенное по принципу пирамиды, вершиной которой является императорский трон, стремилось ничего не оставлять вне своего контроля. Отсюда и всегдашнее стремление властей повсюду иметь за всем следящего и всем руководящего «государева чиновника – будь то губернатор, земский начальник, цензор или попечитель учебного округа. Это стало итогом развития российской самодержавной государственности, достигшей при Александре III своей вершины.

Не следует думать, что ужесточение контроля со стороны государства было следствием недобрых намерений людей, озабоченных лишь тем, чтобы удержать власть в своих руках. Напротив, представление о сильной государственной власти как единственном условии самосохранения общества исходило от деятелей, искренне заботившихся о спокойствии и благе России. Одним из них был Победоносцев, всесильный обер-прокурор Синода, детально разработавший идею русской национальной государственности.

Победоносцев считал, что западные парламентарные демократии изначально порочны, ибо постоянно обсуждают, толкуют и изменяют государственный закон в угоду времени, а так же интересам тех или иных групп людей. Между тем такие интересы могут быть временными, к тому же они не всегда совпадают с интересами всего народа. Идея же российского самодержавной государственности, освящённой самой Церковью, предполагает, с точки зрения Победоносцева, лишь один вариант толкования государственных законов – заботу о благе и спокойствии народа. Собственно закон своим первоначальным источником имеет, как писал Победоносцев, «жизнь народа и её хозяйственные условия». Изначальное содержание закона, не облачённое в слова, несёт в себе народ. Формулирует же закон и следит за его исполнением государство. Именно оно – в силу священной природы царской власти – исходит при толковании законов из единственно правильной, никем не оспариваемой точки зрения. В этом и состоит, по мнению Победоносцева, главное преимущество российского государственного устройства перед западным. Российская государственность воплощает в себе идею совершенной государственной власти, которая охраняет благо народа и в своей законодательной деятельности исходит из реальных условий народной жизни.

Правительство Александра III считало, что реформа должна лишь следовать за жизнью, а не менять её. Приверженцы охранительного курса полагали, что Россия ещё не готова к тем преобразованиям, которые проводил в жизнь Александр II. Поэтому 80-е – начало 90-х гг. ХIXв. Запомнились современникам как пора выжидания, затишья, «болезненного спокойствия». «Болезненного» потому, что Россия требовала продолжения реформ.

Проводимые в «жизненных интересах народа» контрреформы оказались бессильными перед самим течением жизни: она брала своё. Земская контрреформа не остановила земского движения, но настроила значительную часть земцев против самодержавия. Увеличенный избирательный ценз при проведении городской реформы стал ещё одним стимулом для деловых людей, чтобы задуматься о повышении уровня своих доходов. Это в свою очередь способствовало развитию городской экономики, усилению городской буржуазии, требующей от самодержавия предоставления ей всё новых и новых прав.

Контрреформы в сфере образования также дали результат, прямо противоположный ожидаемому: в университетах усилился дух свободомыслия. Не имели успеха и мероприятия правительства в области печати: количество изданий в России год от года увеличивалось. Росло и число желающих вставить где-нибудь свою статейку – за всем не уследишь, как бы не мечтали об этом сторонники российской державности.

Реальные итоги контрреформ в полной мере дали знать о себе тяжелейшими социальными потрясениями в начале XX в. Однако в последние годы ХIХ в., на исходе царствования главного «контрреформатора» Александра III, власти предержащие могли быть довольны: основные цели, намеченные в царском манифесте 1881 г., казались достигнутыми или близкими к достижению. Самодержавие находилось в зените, территория империи увеличивалась за счёт завершившегося присоединения среднеазиатских земель, международное положении России упрочилось, а внутренний мир, хоть и прозрачный, всё же поддерживался. И лишь два крупных события омрачили последние годы царствования Александра III. Они приподняли завесу над реальным положением вещей в империи. Неурожай и голод 1891 г., а также последовавшая вскоре эпидемия холеры обнаружили неспособность государства справляться с результатами стихийных бедствий, страшную и безысходную нищету народа.

«Неподвижные газетчики на углах, без выкриков, без движений, неуклюже приросшие к тротуарам, узкие пролётки с маленькой откидной скамеечкой для третьего, и, одно к одному, - девяностые годы, - вспоминал Мандельштам, - слагаются из картин разорванных, но внутренне связанных тихим убожеством и болезненной, обречённой провинциальностью умирающей жизни». Забудутся конкретные исторические имена, канут в лету издававшиеся указы, но два последних десятилетия XIX в. останутся в памяти потомков как эпоха, обладавшая особым историческим ароматом, своим, пусть еле слышным в мировой истории, «шумом» («Шум времени»- такое название дал своим воспоминаниям О.Э.Мандельштам.)[3]

Однако спокойствие и тишина уходящего века не означали молчания, некоего исторического провала, упадка. Жизнь вопреки диктуемым ей правилам, продолжалась, заставляя каждого совершать собственный неповторимый выбор. Прислушаться к тишине этой эпохи стоит хотя бы потому, что именно в последние десятилетия XIX столетия росли и воспитывались люди, которые в недалёком будущем станут вершителями судеб России.

Александр III скончался осенью 1894 года от болезни почек, усилившейся из-за ушибов, полученных во время железнодорожной катастрофы под Харьковом, и постоянного неумеренного употребления спиртного. Он похоронен в Петропавловском соборе.