Мишель Фуко. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук

Мишель Фуко. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук.

Фуко, Мишель-Поль (15.10.1926 - 25.06.1984) – французский философ, историк  и теоретик культуры. Родился в Пуатье в семье врача. Окончил парижскую Ecole Normale Superieure, где изучал философию под руководством философа-марксиста Луи Альтуссера. Уже в институте заинтересовался культурологией и феноменом культуры как таковым, с этим феноменом в той или иной степени связаны все работы Фуко. Создал первую во Франции кафедру психоанализа, был преподавателем психологии в Высшей нормальной школе и в университете города Лилль, заведовал кафедрой истории систем мышления в Коллеж де Франс. Работал в культурных представительствах Франции в Польше, ФРГ и Швеции. Является одним из наиболее известных представителей антипсихиатрии. Книги Фуко о социальных науках, медицине, тюрьмах, проблеме безумия и сексуальности сделали его одним из самых влиятельных мыслителей XX века. Преподавал в университетах Клермон-Феррана и Парижа. С 1970 г.- в Коллеж де Франс, на кафедре систем мысли.  Основные работы: "Психическая болезнь и личность" (1964); "Безумие и неразумие: история безумия и классический век" (1961); "Раймон Руссель. Опыт исследования" (1963); "Рождение клиники: археология взгляда медика" (1963); "Слова и вещи: археология гуманитарных наук" (1966); "Археология знания" (1969); "Порядок речи" (1970); "Надзор и наказание"(1975);

"Воля к знанию" (1976 -1 том  "История сексуальности).

Статьи и выступления : "Предисловие  к превзойдению" (1963); "Отстояние, вид, первоначало" (1963); "Мысль извне"(1966); "Философский театр" (1970); "Что такое автор" (1970); "Что такое автор" (1969); "Ницше, генеалогия,история" (1971); "Игра власти» (1976); "Запад и истина секса" (1976).

Работа Мишеля Фуко «Слова и вещи» посвящена исследованию эписистем – исторически изменяющихся структур которые определяют условия возможности мнений, теорий или даже наук в каждый исторический период.Фуко противопоставляет эпистемы историческому знанию, которое описывает те или иные мнения, не выясняя условий их возможности. Основной упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы - это соотношение "слов" и "вещей". Фуко вычленяет в европейской культуре нового времени три "эпистемы": ренессансную (16век), классическую (рационализм 17-18 веков)  и современную (с конца 18 – начала 19 века и по настоящее время).Возникают новые науки, не имеющие ничего общего с ранее существовавшими. Язык оказывается обычным объектом познания. Он превращается в строгую систему формальных элементов, замыкается на самом себе, развёртывая уже свою собственную историю, становясь вместилищем традиций и склада мышления.

История является специфической областью знания, внешней  для гуманитарных наук и более древней, чем они. В 19 веке история прекращает быть хроникой событий и деяний индивидов и превращается в изучение общих законов развития.

Фуко выдвигает гипотезу, согласно которой образ человека в современном  знании очерчивается тремя разновидностями  эмпирических объектов: Жизнь, Труд и  Язык. Таким образом, конечность человека определена и ограничена биологией его тела, экономическими механизмами труда и языковыми механизмами общения. Неустойчивость нынешнего образа человека вызвана тем, что неустойчивыми являются и образующие его позитивности — труд, жизнь и язык. Науки, изучающие человека, находятся в полной зависимости от наук, изучающих указанные три предмета. Формы познания, которые к ним обращаются, тоже обладают качеством неустойчивости. Перед человеческим познанием встают и более древние и постоянные проблемы, нежели человек. Очередной сдвиг в пространстве знания освободит культуру от известного нам образа человека.

Эпистемологическое поле, которое  охватывают гуманитарные науки, не дано им заранее: никакая философия, никакое  мнение политического или этического характера, никакая из уже существующих эмпирических наук, никакое наблюдение над человеческим телом, никакое исследование ощущения, воображения или страстей ни в XVII, ни в XVIII веке ни разу не столкнулось с таким предметом, как человек, поскольку человек и не существовал (как не существовали жизнь, язык и труд).

Структуралистский метод в применении к истории подводит Фуко к мысли, что прогресса на самом деле нет. Смысла в истории также нет, как нет и конечных целей. Что же касается истории культуры, то ее формируют эпистемы, действующие на бессознательном уровне и качественно определяющие разные области знания. Культура типизируется именно на базе ее эпистемической структуры, которую историограф выделяет при помощи дискурсивных практик. Дискурсивные практики, образуются благодаря определенному набору знаков, Науку, изучающую эти дискурсы и эпистемы, Фуко называет археологией знания. Дискурс - одно из самых употребительных слов у Фуко. Оно не подается однозначному переводу на русский язык. Там, где оно не имеет явного терминологического смысла, его переводят как "речь","рассуждение". В "Словах и вещах" дискурс обычно относится к языку классической эпохи с его способностью расчленять мыслительные представления, выражать их в последовательности словесных знаков.

Фуко противопоставляет "археологию", которая вычленяет эти структуры, эти эпистемы, историческому знанию кумулятивистского типа, которое описывает те или иные мнения, не выясняя условий их возможности. Основной упорядочивающий принцип внутри каждой эпистемы - это соотношение "слов" и "вещей".

Гуманитарные науки появились в тот момент, когда в западной культуре появился человек — как то, что следует помыслить, и одновременно как то, что надлежит познать. Гуманитарные науки получили в наследство область не только не очерченную и не промеренную насквозь, но, напротив, совершенно нетронутую, которую им еще только предстояло разрабатывать с помощью научных понятий и позитивных методов. Под именем человека или человеческой природы XVIII век передал им некоторое очерченное извне, но пока еще пустое изнутри пространство, которое они должны были объять и исследовать.

Впервые за все время существования  человеческих существ и их жизни  в обществе человек стал объектом познания. Это событие было результатом  общей перестройки эпистемы: покинув  пространство представления, живые существа поместились в глубине жизни со всей ее спецификой, богатства — во все большем развитии форм производства, слова — в становлении языков.

Возникла необходимость поставить  вопрос о бытии человека как основе всякой позитивности, при этом равновесие неминуемо нарушилось: человек отныне становился той основой, на которой могло бы быть построено всякое познание в его непосредственной и несомненной очевидности, более того, он становился тем, что санкционирует саму постановку вопроса о всяком познании человека.

Поле современной эпистемы, по мнению Фуко, делится на три измерения. В  одном из его измерений помещаются математические и физические науки, в другом находятся науки,например, о языке, о жизни, о производстве и распределении богатств. Между этими двумя измерениями находится некая общая плоскость. Третье измерение - философская рефлексия, у уоторой есть общая плоскость с областью лингвистики, биологии и экономии.

Гуманитарные науки нельзя обнаружить ни в одном из этих измерений, ни на одной из наметившихся плоскостей. В объеме, который очерчен этими тремя измерениям, находят свое место гуманитарные науки. Такое положение ставит их в связь со всеми другими формами знания: распыление в трехмерном пространстве делает задачу определения места гуманитарных наук столь сложной, по мнению Фуко, обрекает их на некую существенную неустойчивость. Сложность,непрочность,неуверенность в своей научности, опора на другие области знания,вторичный и производный характер гуманитарных наук – следствие сложности эпистемологической конфигурации, в которой они оказались помещенными, их постоянное отношение к тем трем измерениям, в которых они находят свое собственное пространство.

С математикой у гуманитарных наук установились наиболее ясные, спокойные, прозрачные отношения. Применение математики в той или иной форме всегда было самым простым способом придать позитивному знанию о человеке научный стиль, форму и обоснование. Главные трудности, больше всего способствующие определению сущности гуманитарных наук, заключаются в двух других измерениях знания: аналитика конечного человеческого бытия, и эмпирические науки, имеющие объектами язык, жизнь и труд. Гуманитарные науки обращаются к человеку постольку, поскольку он живет, говорит, производит. Будучи живым существом, человек растет, функционирует.

Обладая языком, он может построить себе символический мир, внутри которого он вступает в отношения со своим собственным прошлым, с вещами, с другими людьми, на основе которого он только и может построить какое-то знание (и особенно знание о самом себе, одной из возможных форм которого являются гуманитарные науки). Можно определить местоположение гуманитарных наук по соседству, смежности и соприкосновению с теми науками, которые ставят вопрос о жизни, труде, языке.

Гуманитарные науки  — это исследование, простирающееся между тем, что есть человек в  своей позитивности (существо, которое  живет, трудится, говорит), и тем, что  позволяет этому самому существу знать (или по крайней мере стремиться узнать), что же такое жизнь, в чем заключается сущность и законы человеческого труда и как вообще возможно говорить. Таким образом, гуманитарные науки занимают пространство, разделяющее (и одновременно объединяющее) биологию, экономию, филологию и то, что определяет их возможность в самом бытии человека.

Гуманитарным наукам свойственна не столько установка  на какое-то определенное содержание (на тот особый объект, которым является человеческое бытие), сколько свойства чисто формального порядка, а  именно тот факт, что они как бы дублируют науки, в которых человеческое бытие дается как объект (экономия и филология занимаются только им, биология — отчасти им), и что это дублирование тем более имеет значение и для них самих.

Во-первых, гуманитарные науки рассматривают жизнь, труд, язык на уровне уже осуществленных действий, поступков, отношений, жестов, устных или письменных фраз, в которых они даются тем, кто действует, совершает поступки, обменивается товарами, трудится и говорит. Во-вторых всегда имеется возможность рассматривать в стиле гуманитарных наук тот факт, что у некоторых индивидов и в некоторых обществах существует некое знание о жизни, производстве и языке, то есть, в конечном счете, биология, экономия и филология.

Впечатление расплывчатости, неточности, неопределенности, которое производят почти все гуманитарные науки, является, по мнению Фуко, поверхностным следствием того, что дает возможность им определиться в их позитивности.

Существуют темы,которые живут на уровне мнений и не входят в эпистемологическую сетку культуры. Начиная с XVIII века естественная магия исчезла из западной эпистемы, однако она еще долго жила в верованиях и эмоциональных оценках. Существуют такие эпистемологические образы, чьи очертания, расположение и функционирование могут быть восстановлены во всей их позитивности посредством археологического анализа, причем они могут подчиняться двум различным типам организации; одни обнаруживают свойства объективности и систематичности, позволяющие определить их как науки, другие не отвечают этим критериям, а значит, форма их внутренней связности и отношение их к своим объектам определяются только их позитивностью.

Задачи археологии - определить способ их расположения в эпистеме, где  они укоренены, показать, в чем  именно их конфигурация принципиально отлична от конфигурации наук в строгом смысле слова.

История возникла гораздо раньше гуманитарных наук. С эллинских времен она выполняла  в западной культуре ряд важных функций: памяти, мифа, передачи Речи и Образца, носителя традиций, критического осознания современности, расшифровки судьбы человечества, предвосхищения будущего или предварения возврата. Отличительный признак этой Истории — по крайней мере в самых общих чертах и в противопоставлении нашей истории — в том, что, мы везде видим обширную историю. Однако это самое единство раскололось в начале XIX века при великом перевороте западной эпистемы: в природе обнаружилась собственная историчность, для каждого типа живых существ определились особые формы их приспособления к окружению, позволяющие далее определить направление их эволюции. Кроме того, обнаружилось, что столь специфичные для человека виды деятельности, как труд или язык, сами обладают историчностью, которая уже более не может уместиться в пространственном общем повествовании о вещах и людях; производство имеет свои собственные способы развития, капитал — свои способы накопления, цены — свои законы колебания и изменения, которые не сводятся ни к природным законам, ни к общей поступи человечества. Точно так же и язык изменяется не столько переселениями, торговлей и войнами, не столько по воле событий, которые случаются с человеком или измышляются им, сколько под влиянием специфических условий, составляющих его фонетические или грамматические формы: если и можно сказать, что различные языки рождаются, живут, слабеют в старости и в конце концов умирают, то эта биологическая метафора вовсе не означает растворения истории языков во времени жизни, скорее, подчеркивает, что и они также имеют внутренние законы функционирования и что их хронология развертывается сообразно времени, которое выявляет прежде всего их собственную связность.

Вещи первыми приобрели свою собственную историчность, которая  высвободила их из того непрерывного пространства, которое принуждало их к той же самой хронологии, что и людей. При этом человек оказался как бы лишенным того, что ранее было самым очевидным содержанием его Истории: природа уже более не говорит ему о сотворении или о конце мира, о его подвластности или о предстоящем судном дне — теперь она говорит лишь о своем природном времени; богатства уже более не свидетельствуют ни о прошлом, ни о будущем золотом веке, они говорят лишь об условиях производства, изменяющихся в Истории; в языке уже не различимы более ни приметы довавилонских времен, ни первобытные крики, звучавшие в девственных лесах, но лишь знаки его собственной родовой принадлежности. У человека нет больше истории: точнее, поскольку он говорит, трудится и живет, бытие его оказывается сплетением многих историй, которые ему чужды и неподвластны.