Нападение Гитлера на Польшу

Несмотря на неизменную приверженность своей внешнеполитической программе, особенно ее расовым компонентам¹⁰, несмотря на гипертрофированный антиславянский комплекс¹¹, Гитлер по тактическим соображениям, во имя реализации более важных планов, всегда был готов временно урегулировать отношения практически с любой страной, даже в том случае, если это требовало резкого изменения внешней политики Германии. Впервые он продемонстрировал эту способность именно в отношениях с Польшей, подписав с ней в январе 1934 г. соглашение о ненападении сроком на 10 лет, серьезно улучшившее позиции третьего рейха на континенте и тем самым его возможности по подготовке к войне. При этом проблемы, на протяжении полутора десятка лет обременявшие эти отношения - Данциг, Польский коридор, положение немецкого и польского национальных меньшинств, - никуда не исчезли, а были переведены Гитлером в категорию «отложенного спроса», время от времени в той или иной форме напоминая о себе.

Поэтому дальнейшее развитие германо-польских отношений в решающей степени зависело как от реализации внешнеполитических планов Гитлера, так и от готовности польского руководства содействовать или противодействовать воплощению их в жизнь. Стремление нацистского руководства максимально подключить Польшу к своей античехословацкой политике продемонстрировало как эту взаимосвязь, так и те пределы, за которые Гитлер ни при каких обстоятельствах не собирался выходить в отношениях с Варшавой.

В итоге «польский фактор» был в полной мере использован Гитлером в ходе чехословацкого кризиса. Вовлеченная за весьма умеренную цену (кстати сказать, из «чужого кармана») Польша вполне оправдала возложенные на нее в Берлине надежды. Правда, сама она, несмотря на «приобретение» важной в экономическом отношении Тешинской области, оказалась внешнеполитически крайне ослабленной. Соучастие в дележе «добычи», к тому же предпринятое вне согласованных в Мюнхене процедур, не могло не сказаться на ее международном положении. Отношения Польши с западными державами подверглись серьезному испытанию и на какое-то время значительно ухудшились, как, впрочем, и польско-советские отношения. При этом польско-германские отношения, несмотря на периодическую публичную похвалу в их адрес Гитлера, не претерпели кардинальных изменений. Они, по-прежнему, содержали в себе комплекс нерешенных проблем, как и в предшествовавшие годы. Между тем резко изменилось (не в пользу Польши) геостратегическое и военно-экономическое положение обоих государств и соответственно соотношение их сил и возможностей на международной арене.

К началу 1938 г. и прежде никогда не отличавшиеся теплотой отношения СССР и Польши несли на себе отпечаток явных «заморозков». На протяжении двух последних лет не прекращалась резкая полемика в печати обеих стран, порой выходившая за рамки приличия. Показателем явного неблагополучия в советско-польских отношениях являлось и отсутствие в Варшаве полпреда СССР (с ноября 1937 г. по июнь 1939 г.), что сужало и без того ограниченные возможности советской дипломатии. Среди причин, объясняющих позицию Советского Союза на польском направлении, на мой взгляд, можно выделить две основные: глубоко укоренившуюся неприязнь Сталина к Польше еще со времени поражения в польско-советской войне 1920 г. и прогерманский крен во внешней политике министра иностранных дел Польши Ю. Бека. Последнее, естественно, не могло не сказаться на оценках, поступавших по дипломатическим каналам. Согласно информации, поступавшей в Наркоминдел, «возможная тотализация и без того уже фашистского режима (в Польше), несомненно, будет толкать пилсудчиков еще больше, чем раньше, в объятия Гитлера»¹², отношения с которым представлялись важной частью «польских планов в сколачивании антисоветского блока и борьбы с Советским Союзом»¹³.

Сама по себе Польша не могла представлять угрозы для СССР. И это прекрасно понимали в Кремле, но доминировавшее во внешней политике советского государства влияние субъективного фактора наряду с усилением прогерманскихтенденций во внешней политике Варшавы и одновременно наличие в ней антисоветского комплекса сформировали у Сталина и соответственно в Наркоминделе устойчивый антипольский синдром, лишь слегка прикрытую враждебность к государству, существование которого отвечало насущным геостратегическим интересам Советского Союза. Однако для Сталина не существовало такого понятия, как «сбалансированный компромисс интересов». Для него значимыми величинами во внешней политике прежде всего были «сила» и «страх», что в полной мере проявилось в отношении Польши в 1938-1939 гг.

Чехословацкий кризис и его кульминация в Мюнхене, откровенно экспансионистская политика Польши, ставшей по выражению одного немецкого дипломата, «гиеной поля боя»¹⁴, хотя и обострили советско-польские отношения, но не привели к их резкому ухудшению. Прошло несколько недель после Мюнхена и сначала Варшава, а затем и Москва начали демонстрировать стремление к улучшению двусторонних отношений. Правда, произошло это лишь тогда, когда и польское, и советское руководство обнаружили в некоторой стабилизации между двумя странами или в ее только видимости дополнительные возможности каждой из сторон в сложной игре с нацистской Германией.

15 мая 1939 года Германия оккупировала то, что осталось от чехословацкого государства. Невилл Чемберлен, выступая в британском парламенте, объяснил отказ Англии и Франции от своих обязательств, данных Чехословакии в Мюнхене тем, что Чехословакия распалась из-за «внутреннего кризиса». Теперь Польша была с трёх сторон окружена немецкой территорией.

Эффективная военная помощь Польше была возможна лишь при поддержке со стороны СССР. В апреле—августе 1939 года в Москве проходили переговоры между представителями СССР, Великобритании и Франции о заключении тройственного договора о взаимопомощи, направленного против Германии, однако они продвигались очень медленно. Главной точкой преткновения стал вопрос о проходе советских войск через территорию Польши в случае конфликта с Германией, с чем польская сторона была категорически не согласна. В этих условиях руководство СССР приняло решение заключить договор с Германией. Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом был подписан 23 августа 1939 года. Обезопасив себя от угрозы вмешательства со стороны СССР в возможной войне против Польши, а также посчитав, что Великобритания и Франция не станут втягиваться в конфликт, Гитлер принял решение о начале операции.

3. Нападение Гитлера на Польшу

Сталин, ликвидировав к 1939 г. всех инакомыслящих соратников, переключил свое внимание с дел внутренних на внешнюю политику. Видимо, идея возвращения потерянных в ходе революции и гражданской войны территорий бывшей Российской империи импонировала одержимому гигантоманией «отцу народов». К тому же представлялось заманчивым столкнуть западные демократии и державы «Оси», а самому ждать, когда эти страны истощат друг друга.

С другой стороны, Мюнхенское соглашение убедило Гитлера в том, что  он может и дальше проводить политику ультиматумов и захватов, не встречая сопротивления со стороны западных держав. Реанимируя политику Рапалло, фюрер намеревался предотвратить альянс СССР с Англией и Францией, обеспечить на определенное время поддержку Москвы в его экспансионистских устремлениях и таким образом решить извечную для Германии проблему войны на два фронта.

Действия гитлеровской Германии и  сталинского СССР, заключивших 23 августа 1939 г. договор о ненападении с секретным дополнительным протоколом к нему, были направлены на ликвидацию государственного суверенитета и территориальной целостности четырех стран и как таковые грубо нарушали общепринятые нормы международного права.

1 сентября 1939 г. гитлеровцы напали  на Польшу, два дня спустя Великобритания  и Франция объявили войну агрессору. Встревоженные подписанием советско-германского пакта и не зная как поведет себя сталинская Россия в условиях войны, послы Франции и других стран при встречах с руководящими деятелями НКИД пытались прояснить позицию СССР. Так, поверенный в делах Франции в Москве Ж. Пайяр поставил перед В. П. Потемкиным следующие вопросы: «1. Сохраняет ли в наших [т.е. советских глазах силу франко-советский пакт о взаимопомощи после того, как мы ратифицировали советско-германский договор о ненападении... 2. Посылаем ли нашу делегацию на предстоящую сессию Лиги Наций... 3. Совместимо ли наше участие в Лиге Наций обязательство статьи 4-й советско-германского договора о ненападении».

31 августа Молотов заявил в своей речи на IV внеочередной сессии Верховного Совета, что СССР и Германия «перестали быть врагами», а договор о ненападении между ними «является поворотным пунктом в истории Европы, да и не только Европы». На следующий день Гитлер, выступая в Рейхстаге, указал, что он «может присоединиться к каждому слову, прозвучавшему в речи русского народного комиссара иностранных дел Молотова». И. фон Риббентроп, в свою очередь, просил передать советской стороне, что он горячо приветствует сказанное наркомом и очень доволен предельной ясностью его речи.

С 1 сентября началось непосредственное военно-политическое сотрудничество СССР с Германией. В этот день сотрудник  германского посольства в Москве Г. Хильгер передал НКИД просьбу  начальника Генштаба германских военно-воздушных сил, чтобы советская радиостанция в Минске служила радиомаяком для действий люфтваффе против Польши. Добро на это дал сам Молотов". Германские суда в Северной Атлантике получили приказ следовать в Мурманск, придерживаясь как можно более северного курса. В своем обращении в Москву германский МИД информировал: «Мы намереваемся и далее направлять немецкие торговые суда в Мурманск и ожидаем, что советское правительство облегчит разгрузку, погрузку и транспортировку грузов по железной дороге в Ленинград, куда будут заходить для погрузки немецкие суда». Москва сообщила о своем согласии. В результате за первые 17 дней сентября 18 германских судов прибыли в Мурманск.

3 сентября новый полпред  СССР в Берлине А. А. Шкварцев  в торжественной обстановке вручил верительную грамоту А. Гитлеру и произнес речь, составленную в Москве и утвержденную В. М. Молотовым. В ней указывалось: «...Народы Советского Союза с глубоким удовлетворением встретили улучшение отношений между Советским Союзом и Германией, которое нашло свое торжественное выражение в ратификации советско-германского пакта о ненападении, подписанного в Москве и ратифицированного Верховным Советом Союза Советских Социалистических Республик в заседании 31 августа сего года... Советско-германский договор о ненападении кладет прочную основу для дружественного и плодотворного сотрудничества двух великих европейских государств в экономической и политической областях, суживает поле возможных военных столкновений в Европе и, отвечая интересам всех народов, служит делу всеобщего мира». Фюрер в ответ заявил: «Немецкий народ счастлив, что заключен Советско-германский договор о ненападении. Этот договор послужит делу содружества обоих народов, как в политической, так и в экономической областях». Он заверил советского полпреда, что в результате войны будут разгромлена Польша и ликвидировано положение, существовавшее с 1919 г. по Версальскому договору. «При этой ревизии Россия и Германия установят границы, существовавшие до мировой войны», — подчеркнул Гитлер.

4 сентября Шуленбург  довел до сведения Молотова  основное содержание телеграммы  Риббентропа, датированной предыдущим  днем. В ней указывалось, что  разгром польской армии займет  несколько недель; в результате  будут оккупированы области, входящие  в сферу германских интересов. При этом подчеркивалось: «Естественно, однако, что мы будем вынуждены по причинам военного характера продолжать боевые действия против тех польских вооруженных сил, которые будут находиться в тот момент на польской территории, принадлежащей к сфере русских интересов. Пожалуйста, немедленно обсудите это с Молотовым и выясните, не считает ли Советский Союз желательным, чтобы русские вооруженные силы выступили в соответствующий момент против польских вооруженных сил в районе сферы русских интересов и со своей стороны оккупировали эту территорию». Намереваясь втянуть СССР в операции против Польши практически одновременно с германским наступлением, гитлеровское руководство рассчитывало сделать его соучастником нового раздела Польши и тем самым свести на нет отношения Москвы с Англией и Францией. Видный российский историк А. О. Чубарьян отмечает, что «в Берлине, несомненно, отдавали себе отчет о том резонансе, который вызовет в мире фактически новый раздел Польши». Вето монографии констатируется также, что советские лидеры, учитывая общественное мнение в мире и в СССР, не хотели выглядеть воюющим союзником Германии. Были предприняты определенные шаги, чтобы оттянуть время введения советских войск в Польшу, пока не будет очевидным ее скорое поражение, а также закамуфлировать истинные намерения советского руководства. Молотов, в частности, сказал 5 сентября польскому послу В. Гжибовскому: «В войне уже участвуют Германия, Польша, Англия и Франция, а Советский Союз не хочет быть втянутым в эту войну на той или другой стороне».

4 сентября советский  нарком ответил Берлину: «Мы  согласны, что в подходящий момент  обязательно придется нам начать  конкретные действия. Но мы считаем,  что этот момент пока еще  не назрел... Мы понимаем, что в  ходе операций одна из сторон или обе стороны могут оказаться вынужденными временно переступить линию соприкосновения интересов обеих сторон, но такие случаи не могут помешать точному выполнению принятого плана». В таком же духе ответил и советский военный атташе М. А. Пуркаев главнокомандующему германскими сухопутными силами В. Браухичу.

Военные, экономические  и идеологические меры по подготовке к вступлению частей Красной Армии  в Польшу советское руководство  предпринимало с первых дней войны.

1 сентября 1939 г. Верховный  Совет СССР принял закон о всеобщей повинности. В тот же день Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение увеличить количество стрелковых дивизий в РККА с 51 до 173. 3 сентября этот орган продлил на месяц службу в РККА для красноармейцев и сержантов, отслуживших свой срок и подлежавших демобилизации (всего 310 632 человека), а также о поднятии на учебные сборы сроком на 1 месяц приписного состава Ленинградского, Калининского, Белорусского особого и Киевского особого военных округов, частей воздушного наблюдения связи, автотранспорта, лошадей, тракторов, приведении в готовность пунктов противовоздушной обороны Ленинграда, Великих Лук, Минска и Киева. 6 сентября в семи военных округах была получена директива наркома обороны о проведении Больших учебных сборов, что означало скрытую мобилизацию.

8 сентября Политбюро  утвердило совместное постановление  ЦК ВКП(6) и Совета народных  комиссаров (СНК) СССР о сокращении  на срок с 10 по 20 сентября гражданских  грузоперевозок с 66 448 вагонов  до 46 243 в среднем в сутки и  на треть — пассажирских составов, дабы высвободить их для военных целей. 10 сентября высшая партийная инстанция поручила Экономсовету обеспечить бесперебойное снабжение армии и флота продовольствием, вещевым, обозным, санитарно-ветеринарным и топливным довольствием, а также политико-просветительным имуществом; Комитету обороны — вооружением, техникой, боеприпасами и транспортом, включая железнодорожный. Председателем Экономсовета назначался А. И. Микоян, его постоянным заместителем — Н. А. Булганин. Комитет обороны возглавил Молотов, его заместителем, на которого возлагались обязанности подготовки вопросов и наблюдение за исполнением решений, стал Н. А. Вознесенский. Оба этих органа были расширены путем включения в них самых влиятельных в стране лиц. Их обязывали заседать ежедневно.

ЦК ВКП(б) принял и другие меры, связанные с подготовкой  широкомасштабной операции — так  называемого «освободительного  похода» в Западную Белоруссию и  Западную Украину, то есть на те территории, которые в Польше назывались Восточными воеводствами. Наркоматам внутренних и иностранных дел было, в частности, предложено срочно систематизировать сведения о Польше и представить свои записки секретарю ЦК ВКП(6) А. А. Жданову. Именно в его адрес направил справку, подписанную начальником Особого бюро НКВД СССР П. Шарией, нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия. В ней характеризовались государственное устройство Речи Посполитой, ее национальный состав, экономика, вооруженные силы, транспорт. Указывалось, что во главе Польши стоит президент, наделенный властью в таких размерах, которые «далеко выходят за пределы функций и прав президента любого буржуазно-демократического государства». Подчеркивалось, что «польская конституция ничего не обещает ни в области социального обеспечения, ни в области охраны труда, она не гарантирует никаких свобод, не запрещает эксплуатации малолетних, не предусматривает никаких обязательств в охране материнства и младенчества». Сообщалось, что, по данным на 1938 г., население страны составляло 34,5 млн человек, причем по переписи 1931 г. 69% граждан называли себя поляками, 14,3% — украинцами, 3,9% — белорусами, 3,9% — немцами, 7% — евреями. Однако отмечалось, что официальная статистика преуменьшает количество национальных меньшинств, которое, по мнению ведомства Берии, составляло 40% (7 млн украинцев, 2 млн белорусов, 3 млн евреев, 1 млн немцев, 100 тыс. литовцев и т.д.). Указывалось, что в Станиславовском, Тарнопольском, Новогрудском, Брестском и Волынском воеводствах поляки составляли менее 25% населения, в Львовском и Виленском — до 50%, в Белостокском — свыше 50%. Тем самым обосновывалась правомерность «возвращения» этих земель в состав советских Украины и Белоруссии. Подробно освещался вопрос о внешних задолженностях страны, о доле иностранного капитала в акционерных обществах (42,9%), приводились сведения о всех родах вооруженных сил Польши, о ее оборонительных сооружениях.