Норманнская теория: версия происхождения древнерусского государства

Разумеется, племена эти не были изолированы друг от друга. Процесс  сложения племенных образований  протекал именно в порядке племенных  скрещений. С этой точки зрения, названный  выше племенной состав русского народа, как он зафиксирован на страницах  летописи, представляет собой лишь один из этапов истории этнографического становления народа. Ему предшествовал  длительный процесс сложения первичных  племенных образований на той  же территории.

Объединение родоплеменных союзов способствовало образованию ряда общих  аграрных, административных, судебных и прежде всего военных дел. Дальнейшее объединение нескольких родовых  союзов в организацию высшего  порядка приводит, по Карелю Карлецу, к возникновению небольшого государства, представляющего собой наивысшую  ступень первичной государственной  организации. Последующее объединение  племенных государств в союз государств приводило к созданию многоплеменного государства с великим князем во главе, который, говорит Карлец, сумел возвыситься над другими и навязать им свою власть. В этом плане личность Рюрика может быть исторической или легендарной, процесс образования государства восточными славянами от этого совершенно не зависит.

Нельзя сказать, что  уровень развития варягов был  выше, чем славян. И те и другие находились примерно на одной стадии социального развития - перехода от военной демократии к раннеклассовому  обществу. Синхронность развития позволяла  варягам активно включиться в  исторический процесс в Восточной  Европе. В выяснении реальной роли варягов много дают археологические  данные. В частности, раскопки Гнездова близ Смоленска, Тимиревского и Михайловского курганов под Ярославлем выявили большое число скандинавских погребений с характерными для скандинавов предметами, но местного производства. То есть практически доказано, что варяги жили среди местной, т. е. славянской, дружинной знати еще в IX в. и обращение к ним, если оно имело место, не было случайным, - связи между славянами и варягами были достаточно сильны.

В последние годы в исторической литературе российские исследователи  в поиске новых концептуальных подходов гораздо реже обращаются к проблемам  классовой борьбы. Прежние представления, когда классовой борьбе отдается решающая роль в создании государства, далеко не всем кажутся бесспорными. Сам процесс классообразования рассмотреть крайне трудно, и он лишен присутствовавшей в советской литературе прямолинейности.

С другой стороны, уделяется  большое внимание такой функции  государства, как его способность  быть универсальным регулятором  социальных отношений. С разложением  родового строя и возникновением более сложных социальных структур прежние средства регулирования  отношений оказались недостаточными.

Возникающее государство и восполняло этот пробел, разрешая социальные и  иные противоречия на другом уровне и  отличными средствами. При таком  подходе государство оказывается  социально-политическим организмом, в  существовании которого заинтересованы различные слои общества. Более естественной выглядит роль норманнов в этом случае: призвание варяжского князя было связано со сложной этнической ситуацией  в регионе, где жили славяне, угрофинны, балты. Варягу было легче подняться  над родовыми отношениями; местные  племена охотнее мирились с верховенством  чужеземцев, чем с властью, принадлежащей  представителям соседнего племени.

В отличие от государств Западной Европы, которые в своем становлении  унаследовали многие государственные  и правовые традиции античности, Восточная  Европа оказалась вне ее рамок. Этим, по-видимому, можно объяснить сравнительно медленные темпы вызревания государственных  институтов, их своеобразие. В частности, многие исследователи связывают с правящей варяжской династией следующую особенность Древнерусского государства: взгляд на государство как на коллективную родовую собственность князей- завоевателей. Этот момент достаточно четко прослеживается в политической истории. Преобладали тенденции к объединению. Это связывалось с централизованным характером сбора и распределения дани, когда верховная власть монополизировала право распределения благ. Знать не стремилась обособиться и предпочитала упрочить свой статус на службе могущественного киевского князя.

 2. Полемика  по вопросу

Поле́мика (греч. πολεμικά от πολέμιον, «вражда») — спор, в большинстве случаев при выяснении вопросов в политической, философской, литературной или художественной сферах. Наряду с этим понятием используются: прения и дискуссия.

Разновидность спора, отличающаяся тем, что основные усилия спорящих сторон направлены на утверждение своей точки зрения по обсуждаемому вопросу. Наряду с дискуссией полемика является одной из наиболее распространённых форм спора. С дискуссией её сближает наличие достаточно определённого тезиса, выступающего предметом разногласий, известная содержательная связность, предполагающая внимание к аргументам противной стороны, очерёдность выступлений спорящих, некоторая ограниченность приёмов, с помощью которых опровергается противная сторона и обосновывается собственная точка зрения.

Одним из ярых противников  норманнской теории был Дмитрий  Иловайский (1832-1920), выдающийся русский  историк, который увлеченно полемизировал  со сторонниками скандинавской системы. Он считал, что в норманнской теории ярко выступают всевозможные натяжки  и противоречия. И существовала норманнская  теория только из-за ее внешней стройности и показной логичности.

Вот вкратце  основания, на которых держалась  Скандинавская система:

1. Известие русских летописных источников.
2. Путь из варяг в греки и связанные с ним имена днепровских порогов, приведенные Константином  Багрянородным.
3. Имена князей и дружины, особенно по договорам Олега и Игоря.
4. Известия византийских писателей о варягах и руссах.
5. Финское название шведов «руотсы» и название шведской Упландии Рослагеном.
6. Известие Бертинских летописей о трех русских послах и известие Лиутпранда о руссах-норманнах.
7. Известия арабских писателей.
8. Скандинавские саги.
9. Позднейшие связи русских князей со Скандинавией.

Первым и самым главным  основанием теории норманистов служит известие русской летописи о призвании  князей из-за моря. Противники норманнской  теории почти не трогали этого  основания. Большей частью они принимали  пришествие князей за исходный пункт  русской истории и расходились  только в решении вопроса: откуда они пришли и к какому народу принадлежали? Татищев и Болтин выводили их из Финляндии, Ломоносов - из славянской Пруссии, Эверс - из Хазарии, Гольман - из Фрисландии. Никто из исследователей не обращал внимания на фактическую достоверность самого известия о призвании варягов и об иноземном происхождении княжеских династий. Напротив, почти все исследователи идут от летописной легенды и только различным образом толкуют ее текст. А между тем весь этот текст, по размышлениям Иловайского, не в состоянии выдержать исторической критики.

Есть ли малейшая вероятность, чтобы  несколько племен (как указано  выше, восточные славяне существовали в нескольких племенах, достаточно обособленных, пусть и связанных  племенными отношениями) сговорились  разом и призвали для господства над собой целый другой народ, т. е. добровольно наложили бы на себя чуждое иго? Таких примеров нет в  истории, да они и немыслимы.

Некоторые писатели, поддерживающие скандинавское происхождение народа Руси, не настаивают на добровольном призвании  варягов, а склоняются к тому, чтобы  предположить завоевание. Варяги, как  выходит из самой летописи, были народом сильным, завоевавшим в  короткое время обширные территории. Но это движение не оставило следа ни в скандинавских, ни в немецких, ни в византийских источниках.

Норманисты много опирались  на договоры Олега и Игоря для  подтверждения своей системы, и  некоторые из них отстаивали подлинность  договоров. Действительно, нет серьезных  поводов сомневаться в их подлинности; это почти единственные документальные источники, занесенные на первые страницы летописи. Потому их содержание во многом противоречит тем легендарным рассказам, которыми они обставлены. При внимательном рассмотрении они могут служить одним из важнейших доказательств не истинности, а ложности норманнской теории. Если Олег был норманн, пришедший в Россию с Рюриком, и дружина его состояла из норманнов, то как же, по свидетельству договора, они клянутся славянскими божествами Перуном и Волосом, а не скандинавскими Одином и Тором? Та же клятва повторяется в договорах Игоря и Святослава. Русь, по всем несомненным признакам, была сильным, многочисленным народом. Если бы это был народ, пришедший из Скандинавии, то как мог он так быстро изменить своей религии и кто мог его принудить? Откуда взялась легенда о призвании князей и о призвании именно из Скандинавии? Известно, что средневековые летописи любили приписывать своим народам какое-нибудь отдаленное происхождение, льстящее народному самолюбию. Самым обычным приемом было выводить народы из Скандинавии.

Этот столь распространенный обычай выводить своих предков из Скандинавии, по всей вероятности, отразился и  в нашем летописном предании о  выходе оттуда варяжской руси. Но все  убеждает в том, что отечество  руси было не на севере, а на юге, владычество  свое она распространяла с юга  на север и что русь и варяги - два различных народа. Сама летопись Черное море называет Русским, а Балтийское Варяжским.

Начало русской истории  приурочивает к Новгороду только легенда о призвании князей. Даже в названии «Повести временных лет» говорится о Киеве. Хронологические  данные также относят начало нашей  истории к Киеву.

Несторова летопись в том виде, в каком она дошла до нас, есть собственно летописный свод, который  нарастал постепенно и подвергался  разным редакциям. Переписчики же не всегда довольствовались буквальным воспроизведением оригинала по многим причинам: они  сокращали или распространяли то или иное событие, прилагали свою долю авторства, вставляли от себя рассуждения  и даже целые эпизоды. Здесь же играют роль ошибки, описки, недоразумения, связанные с устареванием языка.

Летописный свод дошел до нас  в списках, которые не восходят ранее  второй половины XIV в.; от Киевского  периода не сохранилось ни рукописи, ни одного летописного сборника.

Помимо этого, история каждого  народа начинается мифами. Откуда главным  образом берутся эти сказания? Из простой, естественной потребности  объяснить свое начало, начало народа и особенности своей государственной  жизни, что логически осмыслить  всегда достаточно сложно.

Наша легенда о призвании  князей из-за моря имеет все признаки сказочного свойства. Во-первых, три  брата.

Число «три» служит любимым  сказочным мотивом не только у  славян. Прослеживаются параллели со скифскими, ирландскими и другими  мифами.

Если обратиться ко всем уцелевшим памятникам русской словесности, поражает следующее явление. Нигде  в этих памятниках нет почти никакого намека на призвание варяжских князей. А между тем поводов к тому предостаточно. Возьмем «Слово о  полку Игореве». Оно не раз вспоминает о старых временах, но о варяжских  князьях упоминаний нет.

Норманнская теория оттирает из истории целый могучий народ, с незапамятных времен обитавший  в южной России, а на место его  вызывает из-за моря какую-то тень, которую  она не знает как назвать: не то народом, не то дружиной, и утверждает, что эта тень и была настоящей русью и что она в несколько лет покрыла собой все пространство «от финских хладных скал до пламенной Колхиды». Вместе с небывалым народом варяго-руссов создан в нашей истории и небывалый норманнский период, и затем чуть ли не все основные явления нашей государственной жизни объявляются не своими, а чуждыми, привнесенными из-за моря причинами и традициями.

Археологическая наука, положась на выводы историков-норманистов, шла  доселе тем же ложным путем при  объяснении многих древностей. Если некоторые  предметы, отрытые в русской почве, походят на предметы, найденные в  Дании или Швеции, то для наших  памятников объяснение готово: это  норманнское влияние. При этом не берутся в расчет два простейших обстоятельства: многие вещи одной  и той же фабрикации с помощью торговли распространялись на весьма обширное пространство, помимо всяких политических влияний; многие сходные предметы встречаются нередко совершенно у разных народов, не находившихся никогда в сношениях между собой.

2.1. Итоги полемики Дмитрия Иловайского

Дмитрий Иловайский подводит следующие  итоги своей полемик с норманнской  теорией и ее представителями: «В подтверждение летописной легенды  о призвании варягов и своей  теории о происхождении руси из Скандинавии  норманисты приводят разные свидетельства: но между ними нет ни одного несомненного.

1. Из массы византийских свидетельств норманисты нашли в свою пользу одно неясное выражение: «Русь, так называемые Дромиты, из рода Франков». Выражение это не имеет определенного значения; оно употреблено в смысле народа европейского, с чем согласны и сами норманисты. И притом оно принадлежит не Константину Багрянородному, не Фотию или Льву Диакону, а продолжателям Феофана и Амартола. И что может значить это выражение в сравнении со многими другими указаниями византийцев, что русь - народ скифский или тавро-скифский? Можно ли говорить о франках после известных слов Льва Диакона, очевидца Руси Святославовой: «Тавро-скифы, которые на своем языке именуют себя Русь». Он же по поводу погребальных обрядов у руссов говорит, что эллинским таинствам научили их философы Анахарсис и Замолксис, и причисляет к тому же племени самого Ахиллеса.
2. Из массы арабских свидетельств о руссах норманисты отыскали только одно выражение в свою пользу: «В 844 году язычники, именуемые Русью, разграбили Севилью». Но это явная ошибка, как уже давно доказано, и умеренные норманисты не стоят за такое странное свидетельство. Арабские писатели IX и X веков имели до того темные понятия о географии и этнографии северной Европы, что причисляли ее жителей к известному им ближайшему народу Русь; а Балтийское море считали рукавом, соединяющим Черное море с Западным океаном, и потому слух о нападении каких-то северных варваров на Испанию, Аль-Катиб или его позднейший писатель отнес к Руси, т. к. имя народа около того времени сделалось громким вследствие набегов на берега Черного и Каспийского морей. Эта севильская Русь теряет всякий смысл в ряду многих других арабских известий, указывающих на Русь туземную и славянскую.
3. Из всех средневековых латинских хроник, упоминающих о Руси, норманисты извлекли в свою пользу два свидетельства, Лиутпранда и Пруденция. Лиутпранд, епископ Кремонский, замечает о руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя, между хазарами и булгарами, что греки по наружному качеству называют
4. Известие Бертинских летописей (Пруденций) о руси «из племени Свеонов» невозможно толковать шведами. Само отсутствие золотых византийских монет того времени в кладах Швеции противоречит существованию шведской Руси.
5. Путь из варяг в Грецию, описанный в летописи, не может подкрепить норманнскую теорию, потому что описание это относится не к IX, а к XI в. Константин Багрянородный, описывая тот же путь в X в., начинает его от Новгорода и о варягах нигде не упоминает. Приведенные им русские имена порогов не могут быть объяснены из скандинавских языков исключительно. Норманны могли плавать по Днепру только после основания Русского государства, находясь в службе русских князей или под покровительством, следовательно, тогда, когда русские имена порогов уже существовали.
6. Некоторые имена первых князей и дружинников похожи на скандинавские. Это совершенно естественно при общности многих имен у славянских и германских народов, при долгом сожительстве готтов и руссов в Восточной Европе, а также при исконном сожительстве готтов и славян на южном берегу Балтийского моря. Но доказать, что они не только исключительно, но и преимущественно скандинавские, не могут никакие натяжки.