Автор работы: Пользователь скрыл имя, 25 Апреля 2015 в 09:07, контрольная работа
Время правления Петра первого одно из значимых периодов для России и дальнейшего ее формирования. Чтобы выяснить взгляд иностранцев на Россию во времена Петра первого выделим ее крупнейшие этапы, в которых наша родина сыграла главную роль. Это даст нам возможность понять, чем она была в глазах всего мира и что представляет собой теперь. Величественная фигура Петра I, его кипучая деятельность, размах его преобразований, бранные дела - все получило страстную и весьма противоречивую оценку современников и потомства. Для одних он - антихрист, для других - земной бог. Предпосылками реформ Петра I являются два важных аспекта: объективное отставание России от стран Европы и личность Петра I, сумевшего взять на себя ответственность принятия столь кардинальных решений.
Иоганн-Готтгильф Фоккеродт (? –1750-е) — дипломат Пруссии в России в 1717–1733 гг. Составленные по наставлению прусского кронпринца Фридриха, записки о России включают темы: внутренняя политика России, внешнеполитические тенденции, реформы Петра I, народы, нравы, быт, обычаи, религия русского народа. «А если кто не хочет утруждать себя справкою в истории, так пусть возьмет простого русского горожанина или крестьянина, на которых никогда не простирались заботы Петра I об образовании его подданных, да и поиспытает, далеко ли простираются его умственные и нравственные силы.При этом исследовании вскоре окажется, что русский вообще во всех делах, где только не стесняет его предрассудок его отечества или вероисповедания, владеет очень здравым природным умом и ясным суждением; что вместе с тем у него необыкновенная способность понимать что бы то ни было, большая сноровка находить пригодные средства для своей цели и пользоваться к своей выгоде выпадающим ему случаем и что большинство между ними одарено достаточным природным красноречием, умением хорошо обделывать свои дела и рассудительно выбирать, что полезно для них, что вредно, да еще все это в гораздо большей степени, чем обыкновенно встречается в таких же простолюдинах Германии или в другой какой стране. Но кто пожелает взяться за такое исследование и из того составить для себя понятие о даровитости русского человека, тому надобно наперед отбросить совсем все свои предубеждения и смотреть на вещи, как они есть в природе, а не брать мерилом своих суждений нравы и обычаи, установившиеся в его отечестве. Потом ему надобно знать и язык русский и иметь дело, по крайней мере обращение, с ними. Потому что можно положить, наверное, что русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель — свою выгоду и не дает заходить в свою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать им выгодное понятие о самом себе. Оттого-то он и является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым, видом, но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему. А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человеком, у которого предполагают не много ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе. Это с большим вредом чувствовали многие из иноземцев, особливо нанимавшиеся в русскую службу: сверх всяких своих ожиданий, они видели, что их подчиненные, смотревшие простачками, так провели их, что сами они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою». [Россия при Петре Великом по рукописному известию И. Г. Фоккеродта и О. Плейера. М., 1874. С. 3–4].
Кристоф Герман Манштейн (1678–1747) — прусский офицер, перешедший на службу в Россию, затем бежал в Пруссию, в России — в 1736–1744 гг. В записках о России рассмотрено состояние страны в 1740-е гг., внутренняя политика, нравы, быт русский и т. д. «Вообще у русских нет недостатка в уме. Заботы Петра I об образовании народа не простирались никогда на мещан и на крестьян, однако стоит только поговорить с человеком этого сословия, чтобы найти в нем здравый смысл и рассудительность, сколько нужно, но только в таких вещах, которые не касаются укоренившихся в нем с детства предрассудков относительно его родины и религии; он весьма способен понимать все, что ему ни предлагают, легко умеет находить средства для достижения своей цели и пользуется представляющимися случайностями с большой сметливостью. Наконец, можно с уверенностью сказать, что русские мещане или крестьяне выкажут во всех обстоятельствах более смышлености, чем сколько она обыкновенно встречается у людей того же сословия в прочих странах Европы. Но подобные исследования невозможно делать, не зная языка страны, и немногие иностранцы приняли на себя труд изучать его; от этого и возникли столь неосновательные рассказы об этом народе». [Записки Манштейна о России. СПб. 1875. С. 327–328].
Сигизмунд Герберштейн (1486–1566) — словенец, дипломат, императорский посол в России в 1516–1517, 1525–1526 гг. «Князь имеет власть как над светскими, так и над духовными особами, и свободно, по своему произволу, распоряжается жизнью и имуществом всех. Между советниками, которых он имеет, никто не пользуется таким значением, чтобы осмелиться в чем-нибудь противоречить ему, или быть другого мнения. Они открыто признают, что воля князя есть воля Бога. Неизвестно, такая ли загрубелость народа требует тирана государя или от тирании князя этот народ сделался таким грубым и жестоким. Народ в Москве, как говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих и в особенности вероломен при исполнении обязательств». [Записки о Московии. СПб. 1886. С. 28, 74].
Якоб Рейтенфельс — уроженец Курляндии, жил в Москве в 1670–1673 гг. «Дабы открыто явить себя ревностными хранителями стародавних обычаев, русские не допускают всех, без разбора, чужестранцев во внутрь страны, а тех, кои допущены и кои начнут говорить об изменении существующего порядка, тех они выслушивают не благосклонно, не выезжают, наконец, за пределы отечества, с целью попутешествовать. Мало того: говоря об иностранных делах, они обыкновенно упорно твердят: хорошо это у них делается, да только не по нашему обычаю. Ибо они легковерно ласкают себя льстивым убеждением, что кроме Московии нигде ничего хорошего не делается и что людям хорошо только у них». [Сказания светлейшему герцогу Тосканскому Козьме III о Московии. М., 1906. С. 104]
Даниил Принтц фон Бухау (1546–1608) — советник императорского апелляционного суда в Чехии, австрийский посланник в Москве в 1576–1578 гг. «Народ Московский по природе горд и надменен: так как своего Князя они предпочитают всем Государям, то и себя также считают выше всех других народов. Не редко, преступая пределы истины, чрезвычайно превозносят все свое, и этим хвастовством и тщеславием думают придать много достоинства своему Князю». [Начало и возвышение Московии. М., 1877. С. 67].
Томас Смит (1558–1625) — глава английского посольства в Россию в 1604–1605 гг.
«… чванство, самомнение и произвол составляют присущие свойства каждого русского, занимающего более или менее почетную должность». [Сэра Томаса Смита путешествие и пребывание в России. СПб., 1893. С. 21].
Адам Олеарий (1599–1671) — немецкий путешественник, историк, математик, географ, физик. В России — в 1634–1635, 1636–1639 гг. В книге содержатся обширные сведения всех сторон жизни России 1630-х гг. «Когда наблюдаешь русских в отношении их нравов и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам. Русские вовсе не любят свободных искусств и высоких наук и не имеют никакой охоты заниматься ими. Что касается ума, русские, правда, отличаются смышлёностью и хитростью, но пользуются умом своим не для того, чтобы стремиться к добродетели и похвальной жизни, но чтобы искать выгод и пользы и угождать страстям своим. Они лукавы, упрямы, необузданны, недружелюбны, извращены, бесстыдны, склонны ко всему дурному, пользуются силою вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду. Их смышлёность и хитрость, наряду с другими поступками, особенно выделяются в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего. Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи, да к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо. Того, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером. Они вообще весьма бранчливый народ и наскакивают друг на друга с неистовыми и суровыми словами, точно псы. Чтобы проявить свое лукавство, обманы и надругательство по отношению к ближним, на которых они злы или которых ненавидят, они, между прочим, поступают таким образом: так как кража у них считается пороком серьезно караемым, то они стараются того или иного обвинить в ней. Они идут и занимают деньги у своих знакомых, оставляя взамен одежду, утварь или другие предметы. При этом они иногда тайно подкидывают что-либо в дом или суют в сапоги, в которых они обыкновенно носят свои письма, ножи, деньги и другие мелкие вещи, — а затем обвиняют и доносят, будто эти вещи тайно украдены. Как только вещи найдены и узнаны, обвиняемый должен быть привлечен к ответственности. Так как, однако, подобные обманы и лживость сильно стали распространяться и стали всем известны, то великий князь в наше время, в 1634 г., в день Нового года, велел публично возвестить новый указ свой: «Чтобы никто, ни даже отец с сыном, не занимали денег, не давали друг другу залогов или вступали в иные обязательства без записей за собственными руками с обеих сторон; в противном случае все выступающие с требованиями признаются подозрительными и могут лишиться своих прав на требуемое». Имеются и лживые судьи, которые сами подстрекают своих близких к подобным злоупотреблениям, надеясь получить отсюда выгод. Ниже мы узнаем подробности об этом деле. Вероломство и лживость у них столь велики, что опасность от этих свойств угрожает не только чужим людям и соседям, но и брату от брата или одному супругу от другого». [Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб., 1905. С. 178, 184–188, 207].
Рафаэль Барберини прибыл в Россию в 1565 году с целью получения торговых привилегий. «Сверх того, нашел я в этом крае людей чрезвычайно корыстолюбивыми и бессовестными. Корыстолюбие же их простирается до той степени, что если не подарить им чего-нибудь, нельзя ничего от них получить, ни совершить никакой с ними сделки. А то очевидно они очень наклонны ко злу. Даже все вообще большие плуты, чуть только могут как-нибудь скрытно сплутовать; и поэтому чрезвычайно как надо остерегаться, в своих сделках с ними». [Путешествие в Московию Рафаэля Барберини в 1565 г. // Сказания иностранцев о России в XVI и XVII вв. СПб., 1843. С. 33].
Адольф Лизек — секретарь австрийского посольства А. Ф. Баттони, в России — в 1670-е гг. «Но простой народ, подобно как и других странах, склонен к порокам. Скифский жесток, в делах торговых хитер и оборотлив, презирает все иностранное, а все свое считает превосходным; в обращении, исключая немногих, груб; к крепким напиткам так пристрастен, что пропивает обувь, одежду, верхнее и даже исподнее платье. Но справедливость требует сказать, что гостеприимство есть общая добродетель русских; так что ничем нельзя скорее рассердить их, как отказавшись от угощения». [Сказания Адольфа Лизека о посольстве от Римского императора к царю Алексею Михайловичу в 1675 году // Журнал Министерства народного просвещения, 1837].
Якоб Ульфельд (? –1593) — датский дипломат, участник посольства в Москву в 1578–1579 гг. «Как варвары сии превозносят себя. […] Сверх того они хитры, лукавы, упрямы, невоздержанны, сопротивляющиеся и гнусны, развращенные, не говорю бесстыдные, ко всякому злу склонные, употребляющие вместо рассуждения насилие, и такие, которые от всех добродетелей воистину далеко отступили». [Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в XVI в. М., 1889. С. 32–33].
Джильс Флетчер (1548–1611) — доктор гражданского права, посланник английской королевы Елизаветы в Россию в 1586–1589 гг. «Что касается до других качеств простолюдинов, то, хотя и заметна в них некоторая способность к искусствам (как можно судить по природному здравому рассудку людей взрослых и самых детей), однако они не отличаются никаким даже ремесленным производством, тем менее в науках или какими-либо сведениями в литературе, от коих, так точно, как и ото всех воинственных упражнений, их с намерением стараются отклонить для того, чтобы легче было удержать их в том рабском состоянии, в каком они теперь находятся, и чтобы они не имели ни способности, ни бодрости решиться на какое-либо нововведение.Что касается до их свойств и образа жизни, то они обладают хорошими умственными способностями, не имея, однако, тех средств, какие есть у других народов для развития их дарований воспитанием и наукой. Правда, они могли бы заимствоваться в этом случае от поляков и других соседей своих; но уклоняются от них из тщеславия, предпочитая свои обычаи обычаям всех других стран. Отчасти причина этому заключается и в том (как было замечено мною выше), что образ их воспитания (чуждый всякого основательного образования и гражданственности) признается их властями самым лучшим для их государства и наиболее согласным с их образом правления, которое народ едва ли бы стал переносить, если бы получил какое-нибудь образование и лучшее понятие о Боге, равно как и хорошее устройство.С этою целью цари уничтожают все средства к его улучшению и стараются не допускать ничего иноземного, что могло бы изменить туземные обычаи. Такие действия можно бы было сколько-нибудь извинить, если б они не налагали особый отпечаток на самый характер жителей. Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц и других начальников, они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин (как они называют простолюдина), унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль у ног его, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх. От этого бывает здесь множество грабежей и убийств. Жизнь человека считается ни по чем. Часто грабят в самих городах на улицах, когда кто запоздает вечером, но на крик ни один человек не выйдет из дому подать помощь, хотя бы и слышал вопли. Я не хочу говорить о страшных убийствах и других жестокостях, какие у них случаются. Едва ли кто поверит, чтобы подобные злодейства могли происходить между людьми, особенно такими, которые называют себя христианами. Что касается до верности слову, то русские большей частью считают его почти ни по чем, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание. Поистине, можно сказать (как вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле), что от большого до малого (за исключением весьма немногих, которых очень трудно отыскать) всякий русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться. Эти свойства делают их презренными в глазах всех их соседей, особенно татар, которые считают себя гораздо честнее и справедливее русских. Те, которые внимательно обсуждали состояние обоих народов, полагают, что ненависть к образу правления и поступкам русских была до сих пор главной причиной язычества татар и их отвращения от христианской веры». [О государстве Русском или Образ правления русского царя (обыкновенно называемого царем Московским) с описанием нравов и обычаев жителей этой страны // О государстве Русском. СПб., 1906. С. 55–56, 127–129].
Эрик Пальмквист (1650–1676) — шведский фортификатор, в России — в составе посольства в 1673 г. «Русские обладают необыкновенной физической крепостью, очень способны к труду, но при этом крайне ленивы и охотнее всего предаются разгулу, до тех пор, пока нужда не заставить их взяться за дело. Ничто не идет более к русскому характеру, как торговать, барышничать, обманывать, потому что честность русского редко может устоять перед деньгами; он так жаден и корыстолюбив, что считает всякую прибыль честной. Русский не имеет понятия о правдивости и видит во лжи только прикрасу; он столь искусно умеет притворяться, что большею частью нужно употребить много усилий, чтобы не быть им обманутым. Русский по природе очень способен ко всем ремеслам и может изворачиваться при самых скудных средствах». [Несколько замечаний о России, о ее дорогах, укреплениях, крепостях и границах во время последнего Королевского посольства к Московскому царю // Шубинский С. Н. Очерки из жизни и быта прошлого времени. СПб., 1888. С. 99].
Рейнгольд Гейденштейн — польский дипломат XVI века. «Они отличаются лживым характером, вследствие дурной привычки, чрезвычайно изворотливы во всякого рода обманах и кознях; но, может быть, столько же способны к быстрому усвоению и добрых художеств, если бы кто наставил их в таковых. У них не позволяется священнослужителям говорить никаких проповедей к народу, которыми он бы наставлялся в вере, но они перевели на свой язык для этого употребления то, что передано им древними греческим отцами и, тщательно сделав выборку, всенародно читают по писанному; так делается ради того, что люди, не обученные никаким наукам, не полагаются на свои способности, или же, что кажется ближе к правде, для того, чтобы стремление находить новое, при пытливости человеческого ума, не повело к отступлению от старины и истины».[Записки о Московской войне 1578–1582 гг. В 5 кн. СПб., 1889. Кн. 1. С. 31; кн. 2. С. 71–72]
Баронесса де Сталь (1766–1817) — французская писательница, в России — в 1812 году. В своей книге описала нравы русского народа, характер, общество и др. «В народе этом есть что-то исполинское, обычными мерами его не измерить. Я не хочу сказать, что там нет ни истинного величия, ни постоянства, но отвага, пылкое воображение русских не знают редела; у них все более колоссально, чем соразмерно, во всем более смелости, чем благоразумия; и если они достигают цели, которую себе поставили, то это потому, что они перешли ее. Народ этот создан из противоположностей поразительно резких. Быть может, совмещающиеся в нем европейская культура и азиатский характер тому причина. При встрече русские так ласковы, что с первых же дней чувствуешь себя с ними другом. Молчаливость русских совершенно особенная: они молчат тогда, когда предмет их живо занимает. Впрочем, иногда они очень разговорчивы; но разговор их не больше как любезность: в нем они не выражают ни своих чувств, ни своих мнений. Гибкость их природы делает русских способными подражать во всем. Сообразно с обстоятельствами они могут держать себя как англичане, французы, немцы, но никогда они не перестают быть русскими, т. е. пылкими и в то же время осторожными, более способными к страсти, чем к дружбе, более гордыми, чем мягкими, более склонными к набожности, чем к добродетели, более храбрыми, чем рыцарски-отважными, и такими страстными в своих желаниях, что никакие препятствия не в состоянии удержать их порыва. Я не нашла ничего дикого в этом народе; напротив, в нем есть много изящества и мягкости, которых не встречаешь в других странах. Я не знаю ничего более миловидного, грациозного, как эти народные пляски; в них выливается непосредственная красота, которою природа обогащает искусства... Эта истома и эта живость говорят о мечтательности и страстности, двух чертах народного характера, которых не коснулась еще образованность, которые она не успела еще ни видоизменить, ни усмирить. Я воображаю, как страшны бывают они [русские люди], когда их страсти возбуждены: у них нет выдержки, какую дает воспитание, и обуздать свою страстность они не в силах. Требования нравственности развиты слабо. Русские дают вам и берут от вас, следуя непосредственно чувствам своим, великодушию или хитрости: и то и другое развито в этом народе. Но любовь к Отечеству и преданность верованиям вышли сильными и непреклонными изо всех кровавых бедствий истории, и народ с такими добродетелями может еще удивить мир. Власть повелителя у них столь сильна, что при переходе от одного царствования к другому все взгляды на вещи могут подвергнуться коренному изменению. Еще недавно русские так боялись своих повелителей, что и теперь не могут привыкнуть к разумной свободе. Терпеливые и настойчивые в борьбе с природой и врагами, русские непостоянны в обыденной жизни. Подобная неустойчивость их мысли делает счастье для них непродолжительным. При их характерах, необузданных и пылких, любовь есть скорее прихоть и вред, чем глубокое чувство…ими управляет чутье, подчас благородное, но непроизвольное, которое допускает размышление лишь при выборе средств, но отнюдь не цели Поэзия, красноречие, литература еще совсем не развиты в России и честолюбию русских льстят лишь роскошь, могущество и храбрость. Все другие способы отличиться кажутся еще этому народу изнеженностью и пустою забавою».[Баронесса де Сталь в России // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 21–63]»1 Заключение