Развитие Росийской цивилизации

Разумеется, между этими  рекомендациями и реальной жизнью была огромная разница. В ожесточенной борьбе за власть князья совершали и клятвопреступления, и убийства, но само по себе существование  такого рода идеала давало возможность  оценки и критики действий власти.

Идея власти претерпела изменения  в период образования централизованного  самодержавного государства — Московской Руси. Эта эпоха совпала со взятием Константинополя (1453) и падением Византии. Русь оставалась единственным православным государством, отстоявшим свою политическую независимость (царства Сербское и Болгарское утратили ее еще до падения Византии). Иван III заключил брак с дочерью брата последнего византийского императора — Софией Палеолог, став как бы преемником византийских монархов. Великого князя московского именовали теперь по византийскому образцу царем и авто-кратором (самодержцем). [3]

Завершила процесс религиозно-политического  возвышения власти теория «Москва —  третий Рим», которая в начале XVI в. была сформулирована иноком одного из псковских монастырей — Филофеем. Он утверждал, что московский царь — теперь единственный хранитель истинной веры на всей земле и владыка всех православных, ибо два Рима (т. е. древний Рим и Константинополь) пали, третий — Москва — стоит, а четвертому не бывать. Русь объявлялась последним и вечным царством православного мира, наследницей величия древних прославленных держав. В эту эпоху идея сильной, ничем не ограниченной власти стала особенно популярна.

Единодержавную власть поддерживала церковная группировка, возглавляемая игуменом Иосифом Волоцким (1439—1515), который провозгласил Божественную суть власти царя: лишь «естеством» он подобен человеку, «властию же сана яко от Бога». Иосиф Волоцкий призывал покоряться великому князю и выполнять его волю, «как если бы Господу работали, а не человеку».

Характерно, что в ту эпоху  у самих представителей власти не появляется и мысли о том, что  их возможности должны быть чем-то ограничены.

В России, как писал историк  XIX в. В. О. Ключевский, царь являлся своего рода вотчинником: вся страна для него — это собственность, в которой он действует как полновластный хозяин. [3]

Особенно ярко это сознание вотчинника проявилось у Ивана Грозного (годы правления: 1533—1584). Иван Грозный  полагал, что действия царя фактически неподсудны: нельзя обвинять его в  преступлениях и бесчестить. Царь, по его мнению, не обязан подчиняться  религиозно-нравственным нормам —  они хороши для монахов, а не для  самодержца, который свободен в своих  поступках. Конечно, в силу многих личностных особенностей Ивана Грозного черты  деспотизма в его теории приобрели  такую вызывающую остроту. Однако суть тех представлений о роли власти и ее отношении к обществу, которые  еще долго господствовали в сознании правящей верхушки, Иван IV выразил довольно точно.

Как же реагировало общество на эти проявления авторитаризма? В  ту эпоху появилось несколько  политических теорий, авторы которых  по-разному ставили вопрос о гуманности власти и степени ее ответственности  перед обществом.

Нарождающееся русское дворянство выдвинуло своего идеолога — Ивана  Пересветова, который в челобитных, обращенных к Ивану Грозному, излагал программу преобразований в стране. С его точки зрения, царь должен править вместе со своими советниками, думой, и не начинать ни одного дела без предварительного обсуждения с ними. Однако Пересветов полагал, что власть должна быть «грозной». Если царь кроток и смирен, то его царство скудеет, если же он грозен и мудр, то страна процветает. Пересветов описывает беды, которые приносит Руси произвол бояр, поборы наместников, лень и взаимная вражда царских слуг. Но единственным выходом из этого положения он считал усиление деспотизма, ориентируясь (что очень характерно) на Восток, на порядки, царившие в Турции. Правда, при этом Пересветов подчеркивал, что в истинно сильном государстве подданные должны чувствовать себя не рабами, а свободными людьми.

Другую позицию, ориентированную  на Запад, занимал князь Андрей Курбский. В своем трактате «История о великом  князе Московском» он выступал как  защитник сословной монархии: царь должен править не только при участии  своих советников, но и «всенародно». Самодержавная власть, по его мнению, противоречит самим принципам христианства: царя-деспота он сопоставляет с Сатаной, возомнившим себя равным Богу.

Именно с Курбского  начинается развитие русской либеральной  политической мысли, по своим идеалам  близкой политическим теориям западноевропейского  общества. К сожалению, реализация этих теорий в России оказалась многовековым мучительным процессом, на пути которого стояли серьезные препятствия.

Большое значение придавал справедливости и законности в обществе Федор Карпов — крупный дипломат и яркий мыслитель XVI в. Общественное благо для него было главной основой могущества страны. «Долготерпение», покорность общества, в сочетании с беззаконием, в конечном счете разрушают государство. [3]

Глава 4. Государство и социально-экономическое развитие России

В отличие от Западной Европы в России между государством и  обществом не установилось таких  отношений, при которых общество воздействует на государство и корректирует его действия. Ситуация в России была иной: здесь общество находилось под сильным подавляющим влиянием государства, которое, безусловно, ослабляло  его (вспомним основной принцип восточной  деспотии: сильное государство —  слабое общество), направляло его развитие сверху — чаще всего самыми жесткими методами, хотя при этом нередко  преследовались важные для страны цели.

Древняя Русь дала вариант бессинтезного и уже поэтому замедленного развития феодализма. Подобно некоторым странам Западной Европы (Восточной Германии и Скандинавии), восточные славяне перешли к феодализму непосредственно от первобытнообщинного строя. Определенно негативную роль в социально-экономической жизни страны сыграл внешний фактор — монголо-татарское нашествие, которое отбросило Русь назад по многим показателям.

Учитывая небольшую численность  населения и экстенсивный характер развития России, стремление феодалов предотвратить уходы крестьян с  земли было неизбежным. Однако господствующий класс не был в состоянии самостоятельно решить эту проблему — феодалы  прибегали в основном к личным договорам не принимать беглых.

В этих условиях, взяв на себя задачу внеэкономического принуждения  крестьянства, власть создала систему  государственного крепостничества, сыграв активную роль в установлении феодальных отношений. [3]

В результате закрепощение было проведено сверху, путем постепенного лишения крестьян возможности переходить от одного феодала к другому (1497г. — закон о Юрьевом дне, 1550 г. — увеличение «пожилого», 1581 г. —  введение «заповедных лет»). Наконец  Уложение 1649 г. окончательно установило крепостное право, предоставив феодалу  полную свободу в распоряжении не только собственностью, но и личностью крестьянина. Крепостное право как форма феодальной зависимости представляло собой весьма тяжелый ее вариант (по сравнению с Западной Европой, где крестьянин сохранял право частной собственности). В результате в России сложилась особая ситуация: пик в усилении личной зависимости крестьянства пришелся как раз на тот период, когда страна уже находилась на пути к новому времени. Крепостное право, сохранявшееся вплоть до 1861 г., придало своеобразную форму развитию торгово-денежных отношений в деревне: предпринимательство, в котором довольно активное участие принимало не только дворянство, но и крестьянство, основывалось на труде крепостных, а не вольнонаемных рабочих. Предприниматели-крестьяне, в большинстве своем так и не получившие юридических прав, не имели и прочных гарантий, оберегающих их деятельность. [4]

Однако причины замедленного развития капитализма, особенно в деревне, коренились не только в этом. Важную роль здесь сыграла и специфика  русской общины. Русская община, являясь основной клеточкой социального  организма, на протяжении многих веков  определяла динамику экономической  и общественной жизни. В ней были очень сильно выражены коллективные начала. Сохранившись в условиях феодальной собственности как производственная ячейка, община утрачивала свое самоуправление, находясь под началом администрации  феодала.

Более выраженные элементы самоуправления были у черносошного (т. е. государственного) крестьянства: здесь сохранилось местное выборное управление — земские старосты, которое в эпоху Ивана Грозного получило поддержку государства. Особый тип общины дало казачество. Здесь возможности для развития индивидуального начала были шире, однако казачья община не имела определяющего значения в России.

Община сама по себе не являлась особенностью русского общества —  она существовала в эпоху феодализма и в Западной Европе. Однако западная община, в основе которой лежал  германский ее вариант, была более динамична, чем русская. В ней гораздо быстрее развивалось индивидуальное начало, в конечном счете разлагавшее общину. Достаточно рано в европейской общине были изжиты ежегодные переделы земли, выделились индивидуальные покосы и т. д. [3]

В России в вотчинной и  черносошной общине переделы сохранялись  до XIX в., поддерживая принцип уравнительности в жизни деревни. Даже после реформы, когда община оказалась втянутой в товарно-денежные отношения, она продолжала свое традиционное существование — отчасти за счет поддержки правительства, а главным образом за счет той мощной опоры, которую имела в крестьянстве. История аграрных преобразований наглядно показьшает, насколько жизнеспособна и одновременно консервативна была эта социальная ячейка. Крестьянство в России составляло основную массу населения, и в этой массе преобладали модели общинного сознания, охватывающие самые разные аспекты (отношение к труду, тесная связь индивида и «мира», специфические представления о государстве и социальной роли царя и т. д.). Но главное, поддерживая традиционализм и уравнительность в экономической жизни деревни, община ставила достаточно прочные преграды для проникновения и утверждения буржуазных отношений.

Динамика развития господствующего  класса, феодалов, также во многом определялась политикой государства. Достаточно рано в России сложились две формы  землевладения: боярская вотчина, владелец которой имел право наследования и полную свободу распоряжаться  землей, и поместье, которое (без  права продажи или дарения) жаловалось за службу дворянству (служилым людям).

Со второй половины XV в. начался активный рост дворянства, причем немалую роль в этом процессе сыграла поддержка правительства, прежде всего — Ивана Грозного. Являясь основной опорой центральной власти, оно вместе с тем несло определенные повинности (уплата налогов, обязательная воинская служба). Во время царствования Петра I весь класс феодалов был превращен в служилое сословие, и только при Екатерине II, в эпоху, которую не случайно называли «золотым веком» дворянства, оно стало в истинном смысле привилегированным классом.

По-настоящему самостоятельной  политической силы не представляла собой  и церковь. Власть была заинтересована в ее поддержке прежде всего из-за мощного идейного воздействия на общество. Поэтому не случайно, что уже в первые века после принятия христианства великие князья делали попытки освободиться от вмешательства Византии в церковные дела и ставили русских митрополитов. С 1589 г. в России утвердился самостоятельный патриарший престол, однако церковь попала в большую зависимость от государства. Несколько попыток изменить подчиненное положение церкви, предпринятые сначала нестяжателями (XVI в.), а позже, в XVII в., патриархом Никоном, потерпели поражение. В эпоху Петра I произошло окончательное огосударствление церкви; «царст во» победило «священство». Патриаршество было заменено Синодом (Духовной коллегией), т. е. превратилось в одно из государственных ведомств. Доходы церкви перешли под контроль государства, а управление монастырскими и епархиальными вотчинами стало осуществляться светскими чиновниками. [3]

Городское население в  России тоже имело свою специфику  и во многом отличалось от западноевропейского  городского сословия. Внутри русских  городов, как правило, располагались  вотчинные земли феодалов (белые слободы), в которых развивалось вотчинное ремесло, составлявшее весьма серьезную конкуренцию посаду — лично свободным ремесленникам. (Исключение составляли города-республики Новгород и Псков, где сложилась обратная ситуация: феодалы были вынуждены подчиняться городу.)

Посад так и не стал сколько-нибудь значительной социально-политической силой в России. Более того, общее  усиление внеэкономического принуждения  сказалось и на посаде: подобно  крепостным крестьянам, посадскому населению было запрещено переходить из одного посада в другой. Слаборазвитая социальная активность городов выразилась и в том, что в них сформировались лишь отдельные элементы выборного управления (городские старосты, избиравшиеся из так называемых «излюбленных», т. е. зажиточных слоев). Однако произошло это сравнительно поздно, в эпоху Ивана IV, и, что очень характерно, при содействии центральной власти.

Такой характер отношений  между государством и обществом, казалось бы, очень напоминает восточный  вариант. Государство играет определяющую роль в жизни цивилизации, вмешивается  во многие ее процессы, в том числе  и экономические, тормозит одни и  поощряет развитие других. Общество же, находящееся под чрезмерной опекой государственной власти, ослаблено, неконсолидировано, а потому не способно корректировать действия правительства.

Но на самом деле в политической жизни средневековой России проявились и другие черты, резко отличающие ее от восточной модели. Подтверждением этому служат Земские соборы — центральный представительный орган, появившийся в России в середине XVI в. Правда, и в данном случае русский «парламент» не был завоеванием общества: он был создан «сверху», по указу Ивана Грозного, и находился в большой зависимости от царской власти. Однако это не означает, что Собор был неким «искусственным», нежизнеспособным явлением. В эпоху Смуты он проявил большую активность и самостоятельность. В годы польско-шведской интервенции, когда монархия переживала глубокий кризис, именно Земский собор стал главной организующей силой в борьбе за государственное и национальное возрождение. Правда, стоило монархии вновь укрепиться — и роль соборов стала уменьшаться, а потом и вовсе сошла на нет.