Реформаторство Ивана IV

МИНИСТЕРСТВО ОБРВЗОВАНИЯ  И НАУКИ РОССИЙСКОЙ

ФЕДЕРАЦИИ

Содержание

Введение

Глава 1. Характеристика царя Ивана Грозного

1.1 Детство

1.2 Нравственная неуравновешенность 

1.3 Ранняя мысль о власти

Глава 2. Начало правления

Глава 3. Программа реформ

Глава 4. Реформы Ивана  Грозного

Заключение

Приложение 

Список использованных источников и литературы

Введение

ИВАН IV (Иоанн) ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНЫЙ (25.08. 1530-18.03.1584), великий князь с 1533, русский царь (1547).

Эпоха его царствования венчает  собой период становления русского религиозного самосознания. Именно к  этому времени окончательно сложились  и оформились взгляды русского народа на само себя, на свою роль в истории, на цель и смысл существования, на государственные формы народного бытия.

Царствование Иоанна IV протекало  бурно. Со всей возможной выразительностью оно обнажило особенность русской  истории, состоящую в том, что  ее ход имеет в основе не “баланс  интересов” различных сословий, классов, групп, а понимание общего дела, всенародного служения Богу, религиозного долга.

Началось царствование смутой. Будущий “грозный царь” вступил  на престол после смерти отца Василия III Ивановича трех лет от роду. Реальной властительницей Руси стала его  мать — Елена Глинская, “чужеземка литовского, ненавистного рода”, по словам Н. М. Карамзина. Ее недолгое (четыре года) правление было ознаменовано развратом  и жестокостью не столько личными, сколько проистекавшими из нравов и  интриг ближних бояр — бывших удельных князей и их приближенных.

По старой удельной привычке каждый из них “тянул на себя”, ставя  личные интересы власти и выгоды выше общенародных и государственных  нужд. Численно эта беспринципная  прослойка была ничтожна, но после  смерти Елены, лишившись последнего сдерживающего начала, ее представители  учинили между собой в борьбе за власть погром, совершенно расстроивший управление страной. Разделившись на партии князей Шуйских и Бельских, бояре, по словам В. О. Ключевского, “повели  ожесточенные усобицы друг с другом из личных фамильных счетов, а не за какой-нибудь государственный порядок”.

В 1547 сгорела Москва. Пожар  и последовавший за ним всенародный  мятеж потрясли юного Иоанна. В бедствиях, обрушившихся на Россию, он увидел мановение десницы Божией, карающей страну и народ за его, царя, грехи и неисправности. Пожар почти совпал по времени с венчанием Иоанна на царство, которое впервые тогда было соединено с Таинством Миропомазания. Церковное Таинство Миропомазания открыло юному монарху глубину мистической связи царя с народом и связанную с этим величину его религиозной ответственности. Иоанн осознал себя “игуменом всея Руси”. И это осознание с того момента руководило всеми его личными поступками и государственными начинаниями до самой кончины.

Приняв на себя груз ответственности  за народ и державу, юный царь с  ревностью приступил к делам  государственного, общественного и  церковного устроения. Чтобы торжественным  действием веры утвердить благословенную перемену в правлении и в своем  сердце, государь на несколько дней уединился для поста и молитвы; созвал святителей, умиленно каялся в  грехах и, разрешенный, успокоенный  ими в совести, причастился Святых Тайн. Юное, пылкое сердце его хотело открыть себя перед лицом России: он велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого  чина или состояния, для важного  дела государственного. Они собрались  — и в день воскресный, после  обедни, царь вышел из Кремля с духовенством, с крестами, с боярами, с дружиною воинскою на лобное место, где народ  стоял в глубоком молчании. Отслужили  молебен. Иоанн обратился к митрополиту  и сказал: “Святой владыко! Знаю усердие твое ко благу и любовь к Отечеству: будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери, а вельможи не радели обо мне: хотели быть самовластными, моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ — и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ дадите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда небесного!”

Тут государь поклонился на все стороны и продолжал: “Люди  Божий и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минувшего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притеснений и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет, оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. Отныне я судия ваш и защитник”.

В сей великий день, когда  Россия в лице своих поверенных присутствовала на лобном месте, с благоговением  внимая искреннему обету юного венценосца жить для ее счастья, Иоанн в восторге великодушия объявил искреннее  прощение виновным боярам; хотел, чтобы  митрополит и святители также  их простили именем Судии Небесного; хотел, чтобы все россияне братски  обнялись между собою, чтобы все  жалобы и тяжбы прекратились миром  до назначенного им срока”.

Повелением царским был  составлен и введен в действие новый Судебник. С целью всероссийского прославления многочисленных местночтимых святых и упорядочения жизни Церкви Иоанн созвал подряд несколько церковных Соборов, к которым самолично составил список вопросов, требовавших Соборного решения. В делах царя ближайшее участие принимали его любимцы — иерей Сильвестр и Алексей Адашев, ставшие во главе “Избранной Рады” — узкого круга царских советников, определявших основы внутренней и внешней политики.

Глава 1. Характеристика царя Ивана Грозного

          1.1 Детство

Царь Иван родился в 1530 г. От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, настоящий великорусский, московский ум. Но обстоятельства, среди которых протекло детство Ивана, рано испортили этот ум, дали ему неестественное, болезненное развитие. Иван рано осиротел - на четвертом году лишился отца, а на восьмом потерял и мать. Он с детства видел себя среди чужих людей. В душе его рано и глубоко врезалось и всю жизнь сохранялось чувство сиротства, брошенности, одиночества, о чем он твердил при всяком случае: "Родственники мои не заботились обо мне". Отсюда его робость, ставшая основной чертой его характера. Как все люди, выросшие среди чужих, без отцовского призора и материнского привета, Иван рано усвоил себе привычку ходить оглядываясь и прислушиваясь. Это развило в нем подозрительность, которая с летами превратилась в глубокое недоверие к людям. В детстве ему часто приходилось испытывать равнодушие или пренебрежение со стороны окружающих. Он сам вспоминал после в письме к князю Курбскому, как его с младшим братом Юрием в детстве стесняли во всем, держали как убогих людей, плохо кормили и одевали, ни в чем воли не давали, все заставляли делать насильно и не по возрасту. В торжественные, церемониальные случаи - при выходе или приеме послов - его окружали царственной пышностью, становились вокруг него с раболепным смирением, а в будни те же люди не церемонились с ним, порой баловали, порой дразнили. Играют они, бывало, с братом Юрием в спальне покойного отца, а первенствующий боярин князь И. В. Шуйский развалится перед ними на лавке, обопрется локтем о постель покойного государя, их отца, и ногу на нее положит, не обращая на детей никакого внимания, ни отеческого, ни даже властительного. Горечь, с какою Иван вспоминал об этом 25 лет спустя, дает почувствовать, как часто и сильно его сердили в детстве. Его ласкали как государя и оскорбляли как ребенка. Но в обстановке, в какой шло его детство, он не всегда мог тотчас и прямо обнаружить чувство досады или злости, сорвать сердце. Эта необходимость сдерживаться, дуться в рукав, глотать слезы питала в нем раздражительность и затаенное, молчаливое озлобление против людей, злость со стиснутыми зубами. К тому же он был испуган в детстве. В 1542 г., когда правила партия князей Бельских, сторонники князя И. Шуйского ночью врасплох напали на стоявшего за их противников митрополита Иоасафа. Владыка скрылся во дворце великого князя. Мятежники разбили окна у митрополита, бросились за ним во дворец и на рассвете вломились с шумом в спальню маленького государя, разбудили и напугали его.

 Безобразные сцены  боярского своеволия и насилий,  среди которых рос Иван, были  первыми политическими его впечатлениями.  Они превратили его робость  в нервную пугливость, из которой  с летами развилась наклонность  преувеличивать опасность, образовалось  то, что называется страхом с  великими глазами. Вечно тревожный  и подозрительный, Иван рано привык  думать, что окружен только врагами,  и воспитал в себе печальную  наклонность высматривать, как плетется  вокруг него бесконечная сеть  козней, которою, чудилось ему,  стараются опутать его со всех  сторон. Это заставляло его постоянно  держаться настороже; мысль, что  вот-вот из-за угла на него  бросится недруг, стала привычным,  ежеминутным его ожиданием. Всего  сильнее работал в нем инстинкт  самосохранения. Все усилия его  бойкого ума были обращены  на разработку этого грубого  чувства.

1.2 Нравственная  неуравновешенность

          Как все люди, слишком рано начавшие борьбу за существование, Иван быстро рос и преждевременно вырос. В 17 - 20 лет, при выходе из детства, он уже поражал окружающих непомерным количеством пережитых впечатлений и передуманных мыслей, до которых его предки не додумывались и в зрелом возрасте.

 В 1546г., когда ему было 16 лет, среди ребяческих игр он, по рассказу летописи, вдруг заговорил с боярами о женитьбе, да говорил так обдуманно, с такими предусмотрительными политическими соображениями, что бояре расплакались от умиления, что царь так молод, а уж так много подумал, ни с кем не посоветовавшись, от всех утаившись. Эта ранняя привычка к тревожному уединенному размышлению про себя, втихомолку, надорвала мысль Ивана, развила в нем болезненную впечатлительность и возбуждаемость.

 Иван рано потерял  равновесие своих духовных сил,  уменье направлять их, когда нужно,  разделять их работу или сдерживать  одну противодействием другой, рано  привык вводить в деятельность  ума участие чувства О чем бы он ни размышлял, он подгонял, подзадоривал свою мысль страстью. С помощью такого самовнушения он был способен разгорячить свою голову до отважных и высоких помыслов, раскалить свою речь до блестящего красноречия, и тогда с его языка или из-под его пера, как от горячего железа под молотком кузнеца, сыпались искры острот, колкие насмешки, меткие словца, неожиданные обороты. Иван - один из лучших московских ораторов и писателей XVI в., потому что был самый раздраженный москвич того времени.

В сочинениях, написанных под  диктовку страсти и раздражения, он больше заражает, чем убеждает, поражает жаром речи, гибкостью ума, изворотливостью  диалектики, блеском мысли, но это  фосфорический блеск, лишенный теплоты, это не вдохновение, а горячка  головы, нервическая прыть, следствие  искусственного возбуждения. Письма царя к князю Курбскому, поражают быстрой сменой в авторе самых разнообразных чувств: порывы великодушия и раскаяния, проблески глубокой задушевности чередуются с грубой шуткой, жестким озлоблением, холодным презрением к людям.

Минуты усиленной работы ума и чувства сменялись полным упадком утомленных душевных сил, и  тогда от всего его остроумия  не оставалось и простого здравого смысла. В эти минуты умственного  изнеможения и нравственной опущенности он способен был на затеи, лишенные всякой сообразительности. Быстро перегорая, такие люди со временем, когда в них слабеет возбуждаемость, прибегают обыкновенно к искусственному средству, к вину, и Иван в годы опричнины, кажется, не чуждался этого средства.

Такой нравственной неровностью, чередованием высоких подъемов духа с самыми постыдными падениями, объясняется  и государственная деятельность Ивана. Царь совершил или задумывал  много хорошего, умного, даже великого, и рядом с этим наделал еще  больше поступков, которые сделали  его предметом ужаса и отвращения для современников и последующих  поколений. Разгром Новгорода по одному подозрению в измене, московские казни, убийство сына и митрополита  Филиппа, безобразия с опричниками  в Москве и в Александровской  слободе.

По природе или воспитанию он был лишен устойчивого нравственного  равновесия и при малейшем житейском  затруднении охотнее склонялся  в дурную сторону. От него ежеминутно можно было ожидать грубой выходки: он не умел сладить с малейшим неприятным случаем. В 1577г. на улице в завоеванном  ливонском городе Кокенгаузене он благодушно беседовал с пастором о любимых своих богословских предметах, но едва не приказал его казнить, когда тот неосторожно сравнил Лютера с апостолом Павлом, ударил пастора хлыстом по голове и ускакал со словами: "Поди ты к черту со своим Лютером". В другое время он велел изрубить присланного ему из Персии слона, не хотевшего стать перед ним на колена.

Ему недоставало внутреннего, природного благородства; он был восприимчивее  к дурным, чем к добрым, впечатлениям; он принадлежал к числу тех  недобрых людей, которые скорее и  охотнее замечают в других слабости и недостатки, чем дарования или  добрые качества.

В каждом встречном он прежде всего видел врага. Всего труднее было приобрести его доверие. Для этого таким людям надобно ежеминутно давать чувствовать, что их любят и уважают, всецело им преданы, и, кому удавалось уверить в этом царя Ивана, тот пользовался его доверием до излишества. Тогда в нем вскрывалось свойство, облегчающее таким людям тягость постоянно напряженного злого настроения, - это привязчивость. Первую жену свою он любил какой-то особенно чувствительной, недомостроевской любовью. Так же безотчетно он привязывался к Сильвестру и Адашеву, а потом и к Малюте Скуратову. Это соединение привязчивости и недоверчивости выразительно сказалось в душе Ивана. Он дает детям наставление, "как людей любить и жаловать и как их беречься". Эта двойственность характера и лишала его устойчивости.