Реформаторство Ивана IV

Житейские отношения больше тревожили и злили его, чем  заставляли размышлять. Но в минуты нравственного успокоения, когда  он освобождался от внешних раздражающих впечатлений и оставался наедине  с самим собой, со своими думами, им овладевала грусть, к какой способны только люди, испытавшие много нравственных утрат и житейских разочарований. Кажется, ничего не могло быть формальнее и бездушнее духовной грамоты  древнего московского великого князя  с ее мелочным распорядком движимого  и недвижимого имущества между  наследниками. Царь Иван и в этом стереотипном акте выдержал свой лирический характер. Эту духовную он начинает возвышенными богословскими размышлениями  и продолжает такими задушевными  словами: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, который бы исцелил меня, ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого, утешающих я не нашел, заплатили мне злом за добро, ненавистью за любовь". Бедный страдалец, царственный мученик - подумаешь, читая эти жалобно-скорбные строки, а этот страдалец года за два до того, ничего не расследовав, по одному подозрению, так, зря, бесчеловечно и безбожно разгромил большой древний город с целою областью, как никогда не громили никакого русского города татары. В самые злые минуты он умел подниматься до этой искусственной задушевности, до крокодилова плача. В разгар казней входит он в московский Успенский собор. Митрополит Филипп встречает его, готовый по долгу сана печаловаться, ходатайствовать за несчастных, обреченных на казнь. "Только молчи, - говорил царь, едва сдерживаясь от гнева, - одно тебе говорю - молчи, отец святой, молчи и благослови нас". "Наше молчание, - отвечал Филипп, - грех на душу твою налагает и смерть наносит". "Ближние мои, - скорбно возразил царь, - встали на меня, ищут мне зла; какое тебе дело до наших царских предначертаний!"

Черты характера Ивана  Грозного дали особое направление его  политическому образу мыслей, а его  политический образ мыслей оказал сильное, притом вредное, влияние на его политический образ действий, испортил его.

1.3 Ранняя мысль  о власти

Иван рано и много, чем  бы следовало, стал думать своей тревожной  мыслью о том, что он государь московский и всея Руси. Скандалы боярского  правления постоянно поддерживали в нем эту думу, сообщали ей тревожный, острый характер. Его сердили и  обижали, выталкивали из дворца и  грозили убить людей, к которым  он привязывался, пренебрегая его  детскими мольбами и слезами, у него на глазах выказывали непочтение к  памяти его отца, может быть, дурно  отзывались о покойном в присутствии  сына. Но этого сына все признавали законным государем; ни от кого не слышал он и намека на то, что его царственное  право может подвергнуться сомнению, спору. Каждый из окружающих, обращаясь  к Ивану, называл его великим  государем; каждый случай, его тревоживший  или раздражавший, заставлял его  вспоминать о том же и с любовью  обращаться к мысли о своем  царственном достоинстве как  к политическому средству самообороны.

Ивана учили грамоте, вероятно, так же, как учили его предков, как вообще учили грамоте в  Древней Руси, заставляя твердить часослов и псалтырь с бесконечным  повторением задов, прежде пройденного. Изречения из этих книг затверживались механически, на всю жизнь врезывались  в память. Кажется, детская мысль  Ивана рано начала проникать в  это механическое зубрение часослова  и псалтыря. Здесь он встречал строки о царе и царстве, о помазаннике божием, о нечестивых советниках, о блаженном муже, который не ходит на их совет, и т. п. С тех пор как стал Иван понимать свое сиротское положение и думать об отношениях своих к окружающим, эти строки должны были живо затрагивать его внимание. Он понимал эти библейские афоризмы по-своему, прилагая их к себе, к своему положению. Они давали ему прямые и желанные ответы на вопросы, какие возбуждались в его голове житейскими столкновениями, подсказывали нравственное оправдание тому чувству злости, какое вызывали в нем эти столкновения.

Легко понять, какие быстрые  успехи в изучении святого писания  должен был сделать Иван, применяя к своей экзегетике такой нервный, субъективный метод, изучая и толкуя слово божие под диктовку раздраженного, капризного чувства. С тех пор  книги должны были стать любимым  предметом его занятий. От псалтыря он перешел к другим частям писания, перечитал много, что мог достать  из тогдашнего книжного запаса, вращавшегося в русском читающем обществе. Это  был начитаннейший москвич XVI в. Недаром современники называли его "словесной мудрости ритором".

О богословских предметах  он любил беседовать, особенно за обеденным  столом, и имел, по словам летописи, особливую остроту и память от божественного писания. Раз в 1570г. он устроил в своих палатах  торжественную беседу о вере с  пастором польского посольства чехом-евангеликом  Рокитой в присутствии посольства, бояр и духовенства. В пространной речи он изложил протестантскому богослову обличительные пункты против его учения и приказал ему защищаться "вольно и смело", без всяких опасений, внимательно и терпеливо выслушал защитительную речь пастора и после написал на нее пространное опровержение, до нас дошедшее. Этот ответ царя местами отличается живостью и образностью. Мысль не всегда идет прямым логическим путем, натолкнувшись на трудный предмет, туманится или сбивается в сторону, но порой обнаруживает большую диалектическую гибкость. Очевидна обширная начитанность автора не только в писании и отеческих творениях, но и в переводных греческих хронографах, тогдашних русских учебниках всеобщей истории.

Он читал и перечитывал  любимые места, и они неизгладимо  врезывались в его память. Не менее  иных нынешних записных ученых Иван любил  пестрить свои сочинения цитатами кстати и некстати. В первом письме к князю Курбскому он на каждом шагу вставляет отдельные строки из писания, иногда выписывает подряд целые главы из ветхозаветных пророков или апостольских посланий и очень часто без всякой нужды искажает библейский текст. Это происходило не от небрежности в списывании, а от того, что Иван, очевидно, выписывал цитаты наизусть.

Идея власти рана зародилась в голове Ивана. Политическое размышление - занятие, которого не знали его  московские предки ни среди детских  игр, ни в деловых заботах зрелого  возраста, шло втихомолку, тайком от окружающих, которые долго не догадывались, в какую сторону направлена встревоженная  мысль молодого государя.

Вот почему они так удивились, когда в 1546г. шестнадцатилетний Иван вдруг заговорил с ними о том, что он задумал жениться, но что  прежде женитьбы он хочет поискать прародительских обычаев, как прародители  его, цари и великие князья и сродник его Владимир Всеволодович Мономах на царство, на великое княжение садились. Пораженные неожиданностью дум государя, бояре, прибавляет летописец, удивились, что государь так молод, а уж прародительских обычаев поискал.

Первым помыслом Ивана  при выходе из правительственной  опеки бояр было принять титул  царя и венчаться на царство торжественным  церковным обрядом. Политические думы царя вырабатывались тайком от окружающих, как тайком складывался его сложный  характер. Впрочем, по его сочинениям можно с некоторой точностью  восстановить ход его политического  самовоспитания. Его письма к князю  Курбскому - наполовину политические трактаты о царской власти и наполовину полемические памфлеты против боярства и его притязаний.

Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем  библейском смысле, помазанника божия. Это было для него политическим откровением, и с той поры его царственное  я сделалось для него предметом  набожного поклонения. Он сам для  себя стал святыней и в помыслах своих создал целое богословие политического  самообожания в виде ученой теории своей царской власти. Тоном вдохновенного свыше и вместе с обычной тонкой иронией писал он во время переговоров о мире врагу своему Стефану Баторию, коля ему глаза его избирательной властью: "Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси по божию изволению, а не по многомятежному человеческому хотению".

         Глава 2. Начало правления

Излюбленной идеей царя, осознанной уже в юности, стала  мысль о неограниченной самодержавной  власти. 16 января 1547 года в Успенском  соборе Московского Кремля состоялось торжественное венчание на царство  великого князя Ивана IV. На него были возложены знаки царского достоинства: крест Животворящего Древа, бармы  и шапка Мономаха. После приобщения Святых Тайн Иван Васильевич был помазан  миром. Царский титул позволял занять существенно иную позицию в дипломатических  сношениях с Западной Европой. Великокняжеский  титул переводили как "принц" или  даже "великий герцог". Титул  же "царь" или совсем не переводили, или переводили как "император". Русский самодержец тем самым  вставал вровень с единственным в Европе императором Священной  Римской империи.

С 1549 году вместе с Избранной  радой (А.Ф. Адашев, митрополит Макарий, А.М. Курбский, священник Сильвестр) Иван IV провел ряд реформ, направленных на централизацию государства: Земскую реформу Ивана IV, Губную реформу, проведены преобразования в армии, в 1550г. принят новый Судебник Ивана IV. В 1549 г. созван первый Земский собор, в 1551 г. Стоглавый собор, принявший сборник решений о церковной жизни "Стоглав". В 1555-1556 годах Иван IV отменил кормления и принял Уложение о службе.

В 1550-1551 годах Иван Грозный  лично участвовал в Казанских  походах. В 1552 г. была покорена Казань, затем Астраханское ханство (1556г.), в  зависимость от русского царя попали сибирский хан Едигер и Ногаи Большие. В 1553 г. устанавливаются торговые отношения с Англией.

В 1558 г. Иван IV начал Ливонскую  войну за овладение побережьем Балтийского  моря. Первоначально военные действия развивались успешно. К 1560 году армия  Ливонского ордена была окончательно разгромлена, а сам Орден перестал существовать. Тем временем во внутреннем положении страны произошли серьезные  изменения. Около 1560 г. царь порвал с  деятелями Избранной рады и наложил  на них различные опалы. По мнению некоторых историков, Сильвестр  и Адашев, понимая, что Ливонская  война не сулит России успеха, безуспешно советовали царю пойти на соглашение с противником. В 1563 г. русские войска овладели Полоцком, в то время крупной  литовской крепостью. Царь был особенно горд этой победой, одержанной уже после  разрыва с Избранной радой. Однако уже в 1564г. Россия потерпела серьезные  поражения. Царь стал искать "виноватых", начались опалы.

Царь все больше проникался мыслью об установлении личной диктатуры. В 1565 году он объявил о введении в  стране опричнины. Страна делилась на две части: территории, не вошедшие в опричнину, стали называться земщиной, каждый опричник приносил клятву на верность царю и обязывался не общаться с земскими. Опричники одевались в черную одежду, подобную монашеской. Конные опричники имели особые знаки отличия, к седлам прикреплялись мрачные символы эпохи: метла - чтобы выметать измену, и собачьи головы - чтобы выгрызать измену.

С помощью опричников, которые  были освобождены от судебной ответственности, Иван IV насильственно конфисковывал боярские вотчины, передавая их дворянам-опричникам. Казни и опалы сопровождались террором и разбоем среди населения. Крупным событием опричнины был новгородский погром в январе-феврале 1570 года, поводом к которому послужило подозрение в желании Новгорода перейти к Литве. Царь лично руководил походом. Были разграблены все города по дороге от Москвы до Новгорода. Во время этого похода в декабре 1569 года Малюта Скуратов задушил в тверском Отроческом монастыре митрополита Филиппа (Колычев Федор Степанович) (1507-69), публично выступавшего против опричнины и казней Ивана IV. Считается, что число жертв в Новгороде, где тогда проживало не более 30 тысяч человек, достигло 10-15 тысяч.

          Глава 3. Программа реформ

Государственный и политический талант Ивана Грозного раскрывают реформы 50-х годов XVI века. Важнейшей чертой политической истории Русского государства 50-х годов являются многочисленные реформы, направленные на дальнейшее развитие и укрепление Русского централизованного  государства.

Общей чертой реформ 50-х годов является их антибоярская направленность. Провозглашая эти реформы, правительство Ивана IV изображало их как мероприятия, цель которых заключалась в том, чтобы ликвидировать последствия боярского правления, укрепить экономические и политические позиции. Тех социальных групп, чьи интересы оно выражало и на которые опиралось - дворян, помещиков и верхи посада. При этом есть основание говорить о наличии у правительства Ивана IV целого плана реформ, охватывающих широкий круг вопросов внутренней политики и включавших в себя мероприятия в области землевладения, и финансовые реформы, и, наконец, реформы церковные.

Исходным моментом в проведении реформ явилась речь Ивана IV 27 февраля  1549 г. на заседании Боярской думы совместно с “освященным собором” (т. е. высшими представителями церкви). Эта речь носила программный характер и представляла собой декларацию, излагавшую основные принципы политики правительства; давалась резко отрицательная оценка боярского правления как времени. Основной вопрос, рассматриваемый в декларации Ивана IV, - это вопрос о боярских детях и их интересах. Дети боярские занимают центральное место в декларации Ивана IV, все три пункта которой посвящены им: сначала оценке положения детей боярских в прошлом, во время боярского правления, затем требованию о недопустимости продолжения “сил”, “обид” и “продаж” и формулировке санкций в случае, если они все же будут иметь место. В прямо противоположном плане трактуется вопрос о боярах. Бояре рассматриваются как основной источник насилия, “обид” и “продаж”, причинявшихся детям боярским в прошлом, в годы боярского правления, и как потенциальный источник таких же действий в настоящем и будущем. Поэтому обращение Ивана IV ко “всем боярам” носило характер ультимативного требования о прекращении таких актов насилия со стороны бояр в отношении детей боярских под угрозой опал и “казни” для тех бояр, кто попытался бы продолжать или возобновить такого рода действия. В тот же день, 27 февраля 1549 года, состоялось другое выступление Ивана IV. По своему значению оно представляло как бы повторение правительственной декларации, но только не перед боярами, против которых было направлено острие политики, провозглашенной в декларации Ивана IV, а перед детьми боярскими и дворянами, чьи интересы отражала и защищала декларация правительства.