Реформы Владимира Великого и Ярослава Мудрого

Когда именно канонизированы Иоанн и Федор — в источниках не зафиксировано. Д. С. Лихачев допускает, что это был замысел Ярослава Мудрого, активно заботившегося о создании культа русских святых. В древнерусский пантеон, по мнению исследователя, должны были попасть Ольга, Иоанн с Федором и Борис с Глебом. Однако обоснование этой гипотезы оказалось сомнительным и вызвало возражения в литературе.

Не подлежит сомнению, что Ярослав пытался  канонизировать Владимира, Бориса и  Глеба. В этом списке ”равноапостольному”  князю принадлежало первое место. Воспевание провозглашенного просветителя Руси проходит через всю литературу времен Ярослава и более позднюю (Иаков Мних). Между  тем Иоанн и Федор были жертвами Владимира — кандидата в святые.

Этот факт не остался в тени; наоборот, он был  использован книжниками Ярослава Мудрого  для противопоставления Владимира-язычника Владимиру-христианину. Но одно дело —  хвалить православного Владимира  с помощью дезавуированного языческого образа, и совсем другое — приобщение к лику святых его жертв. Требование одновременной канонизации убиенных за веру и их убийцы — вещь неслыханная  в анналах православной церкви. Подобного  прецедента, наверное, не найдем во всей многообразной и чрезвычайно  сложной истории христианства, которая  иногда преподносила удивительные парадоксы, но была по-своему строго последовательной и канонически принципиальной. Таким  образом, если Ярослав Мудрый намеревался  канонизировать отца, то он ни в коем случае не мог ставить вопрос об одновременной канонизации Иоанна и Федора. Не могли этого сделать и потомки Ярослава, продолжавшие его идеологическую линию. Если же такая идея не возникла ни при Ярославе, ни позже, то выходит, что она появилась раньше, то есть еще при жизни самого Владимира. Таким образом, хронологические рамки сужаются до пяти лет (983-988 гг.).

В этот период, очевидно, написано и Житие новоявленных страстотерпцев, отрывки из которого помещены в ”Повести временных лет”. Текст, конечно, препарирован. В нем не упоминается имя Владимира, хотя подобный акт не мог случиться  в Киеве без ведома княжеской администрации. Ответственность возложена на безымянных бояр и старцев градских. Бесспорно, начальный агиографический текст содержал совершенно иную версию. Как житийная традиция расставляла этические акценты — хорошо известно: характеристика Владимира в начальном варианте Жития Иоанна и Федора вряд ли существенно отличалась от образа Святополка Окаянного в литературе о Борисе и Глебе.

Поэтому обращение  Владимира в христианство воспринималось не просто как измена языческим идеям, а как капитуляция перед ”греческой верой”. Понятно, что сама мысль  о подобном идейном поражении  была неприемлема для амбициозного властителя, который упорно и с большим успехом преодолевал одну социальную проблему за другой.

Владимир не торопился сдавать свои проязыческие позиции и длительное время не решался принять окончательное решение. Вероятно, эти колебания отразились в построении летописного предания, где вновь и вновь уже решенный, казалось бы, вопрос оставался неразрешимым, причем по абсолютно непонятным причинам.

Более того, сначала  великий князь сделал отчаянную  попытку ввести на Руси ислам. Сведения об этом религиозном эксперименте находим  у арабского писателя ал-Марвази. Этот компрометирующий ”равноапостольного” просветителя факт еще не нашел надлежащей оценки в литературе.

Ал-Марвази жил во второй половине XI — в начале XII в. Его свидетельство о временах Владимира — определенная ретроспекция. Источником для нее послужила книга ал-Бируни ”История Хорезма”, поэтому хорошая информированность автора произведения, вне всякого сомнения.

В книге ал-Марвази читаем: ”… И таким образом воспитывались они (русы) до тех пор, пока не стали христианами в месяцы трехсотого года. И когда они обратились в христианство, религия притупила их мечи и вера закрыла им двери занятия, и вернулись они к трудной жизни и бедности, и сократились у них средства существования.

Тогда захотели они стать мусульманами, чтобы  позволен был им набег и священная  война и возвращение к тому, что было ранее.

Тогда послали  они послов к правителю Хорезма, четырех человек из приближенных их царя, потому что у них независимый  царь и именуется их царь Владимир — подобно тому, как царь тюрков называется хакан, и царь булгар.

И пришли послы  их в Хорезм и сообщили послание их. И обрадовался Хорезмшах решению  их обратиться в ислам, и послал к  ним обучить их законам ислама. И обратились они в ислам”.

Часть исследователей трактуют этот отрывок как абстрактный  антихристианский памфлет. Другие —  усматривают отражение реальных исторических событий. С. П. Толстов  писал: ”В исламе Владимир мог искать идеологическое оружие для примирения фактически непримиримого, достигшего своей кульминации противоречия двух сфер интересов киевской аристократии: догмат борьбы за веру и перспективы союза со странами ислама сулили успешное развитие военной экспансии против старого врага — Византии; система ислама как церкви и религии могла, казалось, содействовать и решению внутренних задач, связанных с окончательной консолидацией феодально-крепостнического строя”.

Попытка исламизации  Руси могла быть где-то в середине 80-х годов, но не позднее 986 г., так  как осенью того года начались переговоры с византийским императором Василием II, одним из пунктов которых было крещение киевского князя.

Промусульманский план оказался утопическим и с самого начала обреченным на провал. Ислам не имел никаких корней на Руси; это была вера абсолютно чуждая восточному славянству — не только по своему духу, но и с точки зрения исторических традиций. Она не могла соперничать ни с христианством, которое в конце Х в. занимало решающие позиции в общественной жизни страны, ни даже с язычеством, которое хоть и превратилось в архаический пережиток, но на стороне которого была по крайней мере глубокая традиция. Сторонников магометанства ни в Киеве, ни в других древнерусских городах не было, если не считать приезжих купцов и дипломатов, не имевших влияния на сознание местной общественности. Поэтому второй религиозный эксперимент Владимира оказался еще менее перспективным, нежели реформа язычества, и не имел серьезных последствий.

Ярослав Мудрый

Ярослав Мудрый (1019-1054). После смерти Владимира между его сыновьями началась жестокая борьба за власть. Старший сын Владимира Святополк убил своих братьев Бориса, Глеба и Святослава. Решающая битва между двумя претендентами на киевский престол Святополком и Ярославом состоялась весной 1019 г. на реке Альте, она закончилась победой Ярослава. С братом Мстиславом, который княжил в Тмутаракани, вопрос о разделе сфер влияния Ярослав решил мирным путем, предложив ему земли днепровского левобережья с Черниговом. После смерти Мстислава 1036 г. Ярослав окончательно объединил Русь.

Первоочередной  задачей Ярослава Владимировича, так  же, как и его отца, была защита родной земли от печенегов. Он продолжил  дело фортификування южных рубежей государства, строил новые города (Юрьев, Корсунь и др.). В 1036 г., когда огромная орда печенегов прорвала укрепления и окружила Киев, Ярослав собрал большое войско и наголову разгромил врага, отогнав его навсегда от рубежей Русской земли. Одновременно Ярославу Мудрому пришлось заботиться о защите западных границ: отвоевывать у польских феодалов земли, захваченные Болеславом Храбрым 1018 г., освободить от поляков волынский город Белз, вместе с Мстиславом отвоевать и воссоединить с Древнерусского государства / 1031 / всю Июнь Русь.

Во внешней  политике Ярослав Мудрый предпочитал  методам дипломатических связей, подкрепляя их династическими браками. Сам князь был женат на дочери шведского короля Ингигердой, его дочь Анна была женой французского короля Генриха I, Елизавета - норвежского короля Геральда Смелого, Анастасия - венгерского короля Андрея. Сыновья Ярослава Мудрого Изьяслав, Святослав и Всеволод благодаря бракам скрепили дружеские отношения Киевской Руси с Польшей, Германией и Византией.

Важные меры совершил Ярослав в деле внутренней организации своего государства. При  нем было окончательно сломано местный  сепаратизм, стабилизировались территория и границы, усовершенствовался государственный  аппарат, сбор дани. Ярослав Мудрый уделял большое внимание церкви, пытаясь  обеспечить независимость церковной  иерархии от Византии, в 1039 г. основал  митрополию в Киеве, а в 1051 году назначает  главой русской церкви Иллариона. В  столице государства действовало 400 церквей. Он перестроил Киев - поднял Золотые Ворота, собор св. Софии. Прославился Ярослав Мудрый и  изданием "Русской правды" - первого  кодекса законов. Он заботился о  развитии образования, науки, искусства. Развивалась экономика страны. Только в Киеве работали ремесленники более 60 специальностей. Столица стала  торговым центром не только Киевской Руси, но и Восточной Европы.

Итак, за Ярослава Мудрого Киевская Русь достигла зенита своего расцвета и могущества. Она  стала в один ряд с передовыми странами средневекового мира. Завершилось  формирование территории, окрепла и  утвердилась централизованная власть князя, произошла замена родоплеменного деления общества на территориальный, проводилась активная реформаторская деятельность, закрепленная в писаному кодифицированном праве, шире использовались дипломатические методы решения международных проблем.

Закон и суд во времена  Русской Правды

По мере того, как создавалась Русская земля, усложнялись общественные отношения и возникало государство, постепенно вырабатывались и те правила общежития, которыми определяется отношение людей друг к другу, всех к каждому и каждого, ко всем, на основе общей пользы и выгоды ради всеобщего мира и тишины; создавалось, другими словами, право страны, которое прежде всего и больше всего выражается в суде, разбирающем те столкновения отдельных лиц друг с другом, которые эти лица не в силах помирить своими средствами, и им приходится обращаться к той силе, власти и значение которой они признают. Пока государства не было и люди жили отдельными родами и племенами, судьей всех споров и разногласий, карателем всех преступлений и проступков был в роду — старейшина рода, в племени — старейшина племени, один или сообща с наиболее старейшими главами отдельных семей. Этот суд творился на виду у всех и сводился к тому, что устанавливал вину преступившего обычаи человека и отдавал его в распоряжение того, кто потерпел от обиды. Обычай установил и степень взыскания с виновного. Если виновный нанес кому-либо материальный ущерб, то должен был возместить сделанную им кражу, потраву, порчу скота или оружия равноценным из своего запаса; если виновный был убийцей, то сам платил жизнью, падая от руки родственников убитого. Таким образом, в суд древних времен участвовали и лица, всеми признаваемые за судей, и сами судившиеся, потерпевшие, получавшие от суда право взыскать свой ущерб с обидчика.

Когда земли  восточных славян распались на городовые  области и в каждом городе во главе  власти стали князья и веча, то князь  и вече сделались источниками  суда и расправы. С появлением варяжских  князей суд делается даже более княжеским, чем вечевым. И наша летопись, когда рассказывает о призвании князей, отмечает, как главное назначение князя, держание суда людям. «Поищем себе князя иже бы владел нами и судил по праву», — говорили новгородцы, посылая гонцов к Рюрику и братии его. Суд становится доходной статьей князя, потому что за суд он получает особые взносы с ищущих суда, и потому, конечно, всячески старается это свое право суда сохранить только за собой и оградить его от всяких покушений со стороны веча. Это удается князьям; о судах в XI, XII вв. мы читаем в летописях, как явлении княжеского обихода. Владимир Мономах в своем «Поучении» приказывает своим детям каждый день держать суд людям. Князь Ростислав хотел постричься в монахи, и печерский игумен уговаривает его не делать того, а лучше делать свое княжеское дело — «в правду суд судит».

Князь сам, конечно, не мог судить все дела во всем княжестве  и поручал обыкновенно вместо себя держать суд по городам своим  наместникам — посадникам и управителям  — тиунам. Эти доверенные князя, его тиуны, оставили по себя недобрую память. То обстоятельство, что суд  являлся доходной статьей князя, которую он поручал в заведывание  своими тиунами, за что давал им часть  дохода, распаляло в них хищничество. Летопись, как только заговорить о  тиунах, то больше всего рассказывает о том, как «начаша тиуны грабити, людей продавати, князю не ведущу». Такое поведение тиунов было столь обычно, что возникали вопросы: где им быть на том свете за их неправедное житие и поступки? Конечно, на тиуна можно было жаловаться князю; но, во-первых, частенько и сам князь был лаком до «кун», а во-вторых, это нам теперь легко говорить, что можно жаловаться князю, когда к нашим услугам организованный порядок жалобы, пути и средства сообщения, а ведь тогда часто за дверь своего дома нельзя было выйти без топора или рогатины в руках, всякое же путешествие являлось подвигом.

Каждую зиму князь отправлялся обыкновенно  на «полюдье», т.е. за сбором дани с подвластных  ему городов и местностей. Останавливаясь на погостах, куда отдельные семьи  и роды свозили дань, князь тут  же и творил суд. Дома, в том городе, где считалась резиденция, князь  творил суд у себя на дворе, сидя на своем крыльце. Кругом собирались дружинники. На дворе задолго до появления князя толпились тяжущиеся  и обвиняемые, свидетели и просто любопытные.