Средневековый город и его обитатели

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

СРЕДНЕВЕКОВЫЙ ГОРОД И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

Город спит

Перенесемся воображением на пять столетий назад и представим себе, что мы подходим к средневековому немецкому городу в ясную, лунную ночь. Вот он обрисовался перед нами на светлом фоне неба, и кажется, что с каждым нашим шагом он надвигается на нас своими могучими стенами, своими высокими башнями. По левую сторону от нас, весело шумя, бежит извилистая река; серебряная полоса, брошенная на ее поверхность месяцем, сопутствует нам. За рекой - поле, побелевшее от росы, за полем чернеется лес. Направо от дороги поле постепенно поднимается и переходит в возвышенность, на которой также чернеются леса. Б двух-трех местах резко выделяются замковые башни и стены, где-то мельницы лениво ворочают своими неуклюжими крыльями. Наша дорога, кое-где окаймленная деревьями, мало-помалу поднимается в гору. Река убегает далеко в сторону. Вот мы уже не видим ничего более, кроме массивных стен города; город всецело поглощает наше внимание. Если бы мы взобрались на соседнюю возвышенность и оттуда взглянули на средневековый город, последний поразил бы нас многочисленными башнями: башни на стенах, башни внутри города, вот - ратуша, новый собор, старые церкви, остатки прежних укреплений. При обыкновенных обстоятельствах нам было бы трудно подойти к городу, не обратив на себя внимания, не возбудив тревоги. У ворот его стража, на самой высокой башне - сторож. Но наша волшебная прогулка совершается при необыкновенной обстановке. Представим себе, что стражи нет на своих местах, что даже ворота открыты, что все вокруг нас погружено в волшебный, заколдованный сон.

Отчего же вдруг содрогнулось наше сердце? Что смутило его? Пред нами - лобное место: высокий каменный помост; а на нем - три каменных столба, соединенные наверху поперечными деревянными балками. Здесь вешают, обезглавливают, четвертуют и иными ужасными способами лишают людей жизни. Теперь лобное место пусто, но недаром налетают сюда целые стаи хищных воронов, набегают сюда целые стаи хищных зверей. Зловещее карканье часто оглашает это пустынное место, а по ночам здесь нередко собираются волки и задают свой раздирающий душу концерт. Представьте себе темную, грозовую ночь. Вот блеснула ослепительная молния и на одно мгновенье озарила лобное место: на перекладинах висят трупы, на высоком шесте наложено колесо, а на нем - остатки человеческого тела, на зубцах стенной башни - черепа казненных, и долго будут стоять они там, до тех пор, пока не высохнут, не рассыплются на части. Холодная дрожь пробегает по вашим членам, какие-то сказочные ужасы восстают в памяти. Такой же трепет испытывали вы, забившись с ногами в теплый уголок постели и слушая страшную сказку старушки-няни, а сумерки набрасывали все более и более густые тени в углы горницы. Но отвейте прочь мрачные думы! Ни грозы, ни казненных сегодня нет. «На раздолье небес светит ярко луна.»

Оставив лобное место, мы подходим к самому городу. На первом плане - деревянный частокол. Но, не довольствуясь им, горожане засадили внешнюю окружность города колючими кустами. Проникнем за эту ограду по переброшенному через внешний ров подъемному мосту - сегодня для нас все открыто. Бот мы и за оградой. Перед нами - широкий, наполненный водой ров. Каменный мост, построенный над ним, не доведен до главных ворот, Через образовавшийся благодаря этому обрыв перекинут новый подъемный мост. В обе стороны от главных городских ворот поднимается сравнительно невысокая каменная зубчатая стена, а за ней - другая, на этот раз очень высокая. На ней стоят квадратные и круглые башни с зубцами. На некоторых из башен сверкают позолоченные кресты. Над воротами поднимается главная стенная башня. Эти ворота облицованы глазированными цветными кирпичами - зелеными, черными, белыми. Огромная железная решетка, которую обьжновенно спускали для преграждения входа из поперечного отверстия в своде ворот, теперь поднята, и мы свободно проникаем за крепкие городские стены.

Сегодня, против обыкновения, улицы спокойны: не слышно в ночном воздухе ни серенады, ни криков знатной молодежи, ни стука мечей. Харчевни закрыты. Мирно почивает средневековый город в голубоватом сиянии луны. Но не всюду проникают лучи ее. Преградой для нее служит прежде всего узость улиц, а также и довольно далеко, иногда на несколько футов, выступающие над нижними этажами верхние этажи. Очень многие дома, кроме того, снабжены выдвигающимися вперед балконами, с которыми европейцы познакомились впервые на Востоке, во время крестовых походов. И недостаточная ширина улиц, и эти выступы объясняются тем, что в городе, стесненном стенами, мало места для обитателей. Узость извилистых улиц средневекового города с различными навесами и выступами, бесспорно, придававшая ему живописный вид, представляла многие неудобства. Следовало препятствовать дальнейшему сужению. Городские правители, естественно, не могли не обратить внимания на это обстоятельство. Обыкновенно определялась мера нормальной ширины улиц. Бремя от времени по улицам города проезжал всадник, держа в поперечном положении палку или копье определенной величины. В тех случаях, когда копье или палка определяли незаконность какого-либо сооружения, последнее осуждалось на слом, а виновники сужения улицы подвергались денежному штрафу, характерному для средневековья, когда подобные штрафы были особенно популярным видом наказания. Б Страсбурге мера, допускавшая устройство навесов или выступов, определявшая, иными словами, нормальную, по тогдашнему представлению, ширину улицы, была помещена на внешней стене собора, где (вправо от южного портала) до сих пор сохранилась надпись: «Diz 1st die masze des uberhanges» (вот мера, допускающая навесы или выступы]. Город, не будучи в состоянии разрастаться в ширину или, по крайней мере, разрастаясь с величайшим затруднением, успешно растет вверх. Население необыкновенно скучено. Правда, между домами встречаются промежутки, засаженные деревьями, но промежутки эти невелики. Как разросся наш город в последнее время, как разбогател! А, кажется, еще недавно, несмотря на свои внушительные стены, он представлял огромное село с маленькими, крытыми соломой домишками. И долго горожанин не расставался со своими сельскими привычками. Теперь эти привычки стали заметно пропадать. Бывало, по всем улицам разгуливали свиньи и всякий домашний скот. Сами улицы были ужасны своей грязью. Да и теперь мостовая появилась только кое-где, только перед домами знатных и богатых граждан. На наше счастье, уже несколько недель стоит сухая погода. Но если бы вы пожаловали сюда в дождливую пору, вы махнули бы рукой и ушли, не осмотрев города. Взгляните на этот богатый дом: на остроконечной черепичной кровле его - жестяной флюгер, над окованной железом дверью прибиты оленьи рога… А видите вы эти желобы, оканчивающиеся разинутыми львиными пастями? Из них в дождливую пору вода выбрасывается на самую

середину улицы и скапливается здесь в грязных лужах. Впрочем, значительную часть воды заставляют литься в особенные водовместилища. Если такая погода выпадает на какой-либо праздник, то монахи ближнего монасгыря откладывают назначенные заранее церковные процессии по случаю «уличной грязи». Члены городского управления (ратманы) отправляются тогда в ратушу в «деревянных башмаках», надетых на обувь. Эти «башмаки» играли роль современных галош и снимались с ног при входе в здание ратуши. Собственно говоря, эта дополнительная обувь вовсе не была башмаками, хотя и называлась таге: она представляла собой просто деревянные подошвы, прикреплявшиеся ремнями к сапогу, напоминая, таким образом, древние сандалии. Знатных и богатых людей в случае особенно большой грязи носят на носилках. Уличная грязь особенно увеличивается еще оттого, что, несмотря на строгие постановления и требования рата (городского совета), жители города никак не могут расстаться со своими крайне неудобными для общежития привычками: все лишнее, все ненужное без зазрения совести выбрасывается ими на улицу. Только в особенно важных случаях улицы средневекового города закидывались щебнем или устилались соломой, причем каждый из городских обывателей покрывал соломой часть улицы, прилегающую к его жилищу. В обычное время, до появления мостовых, накидывались камни и деревянные обрубки только на уличных перекрестках. Камни разбрасывали друг от друга на расстоянии человеческого шага, так что переправа через такие места напоминала переправу через широкий ручей или непросыхающую лужу в современной деревне. Когда была осознана окончательно необходимость мощения улиц, к выполнению этого дела были привлечены обыватели. Но и это оказывалось недостаточным. Так, например, городское управление Кельна взимало с каждой фуры, прибывающей в

город, особую пошлину, которая шла специально на покрытие издержек по устройству и ремонту мостовой

Большинство домов - деревянные, с кровлями, покрытыми гонтом и круто спускающимися в правую и левую стороны. Многие из них напоминают своим видом швейцарские домики. Внизу - просторные сени, отсюда поднимается лестница в первый этаж. Первый этаж далеко выступает на улицу своей деревянной галереей. Лунные лучи играют на десятках круглых стеклышек, вставленных в оконные рамы. Крытая гонтом кровля образует большой навес над галереей и прекрасно защищает ее от дождя и снега.

Легко загораквдийся материал этих построек, узость улиц были причинами страшных пожаров, опустошавших в продолжение одного столетия по нескольку раз один и тот же город. С быстротой молнии охватывало пламя деревянные стены и кровлю дома, с быстротой молнии перебрасывалось с балкона на противоположную сторону улицы, овладевало целым рядом домов, уничтожало жилища богачей, обвивалось вокруг колокольных башен, растапливало колокола, пожирало склады дорогих товаров и неслось, все неслось вперед, пока не встречало себе преграды в городской стене. Неистово звучал пожарный колокол, но никто не думал заливать пожар, всякий стремился выбраться на волю, убежать от огненного чудовища, спасти свою жизнь.

Помимо несчастных случайностей, производивших пожары, враждующие партии нередко сами поджигали дома своих противников. Для предупреждения этого не только поджигателям, но и тем, кто грозился поджогом, назначалась огненная казнь: их заколачивали в бочки и после того сжигали. Но случалось, что значительная часть города погорала вследствие заведомо небрежного обращения его обитателей с огнем. Дело в том, что, несмотря на скученность населения, на узость улиц, жители средневекового города иногда предавались безрассудным забавам. Достаточно отметить одну из них, а именно танец с факелами в руках. Городские правители, конечно, стали запрещать подобные забавы. Вместе с тем они начали обязывать некоторых ремесленников в случае пожара доставлять воду, других - помогать тушению.

Скученность строений имела еще и другие последствия: в средневековых городах необычайно свирепствовали разные эпидемические болезни, как, например, «черная смерть», проказа, чума и другие. От «черной смерти», пронесшейся над Европой в середине XIV века, особенно пострадали города: в Бремене умерло 7000 человек, в Любеке - 9000, в Базеле - 14000, в Эрфурте - 16000 и т, д. Мертвецов не успевали хоронить обыкновенным порядком, а зарывали их в общие ямы; многие городские жители убегали из своих городов.

Но обратимся от этих ужасов к тому, что окружает нас. Луна ярко освещает изредка попадающиеся между домами небольшие незастроенные пространства. Пространства эти засажены овощами и любимыми цветами средневековых дам; розами, лилиями, гвоздиками и фиалками.

А было время, когда в городе оставались еще от стародавней поры виноградники, большие сады, даже пашни. Все это исчезло. Остатками от той поры являются два-три монастыря и рыцарский замок. Они окружены толстыми стенами с бойницами. Невольно представляешь себе, что они ждут какого-либо возмущения, внезапного нападения и всегда готовы потушить и отразить их. Лунный свет и фантастические тени сообщают им что-то живое, одушевленное. Кроме их стен, поперек города тянется постепенно обваливающаяся старая городская стена с не закрывающимися воротами: она указывает на прежнюю окружность города. Теперь город расширился, опоясался новыми, крепкими стенами, и эта старая поперечная стена стоит уныло, как памятник над могилой минувшего. Она кое-где дала трещины, в изобилии покрыта плесенью, и плющ, отыскивая для себя благоприятную почву, все шире и шире расползается по ее разрушающейся поверхности. Из тления здесь зарождается новая жизнь,

Совершая прогулку по средневековому городу, вы тщетно искали бы на домах то, что нам кажется столь необходимым, к чему мы так привыкли, - номера. Взамен номеров на каждом доме помещается над входом щит, а на нем намалевано какое-нибудь изображение. Вот красный медведь, здесь - волк, там - лебедь, полумесяц, золотая звезда, золотой меч и т. п. По этим-то изображениям и различали тогда дома. В наше время много значит также фамилия домовладельца; в ту пору фамилий еще не было, а дом и его владелец носили одно и то же прозвище. Отсюда образовались современные и настоящие фамилии. В нижних этажах домов помещаются лавки, сараи, погреба. Если бы мы могли заглянуть в один из последних, мы увидели бы, что он весь заставлен бочками с вином, которым, между прочим, торгует наш город. На самой середине погреба устроен в полу каменный бассейн, куда должно слиться вино в том случае, если бы лопнула какая-либо из бочек.

Мы движемся вперед по извилистой улице то в полной тени, то в лунном сиянии. Кое-где нам приходится отступать от домов, так как весьма опасной преградой для путника могут служить выходы у погребов: провалиться в подобный выход совсем не трудно. Где-то лают собаки, Никто не встречается нам, Не видать даже недавно заведенного патруля ночных сторожей. Надо полагать, они мирно спят где-нибудь на перекрестке, а их дубины, алебарды, трещотки и погашенные фонари расположены около них на земле. Недаром же эти патрули не пользуются почти никаким уважением и подвергаются всяким насмешкам. Можете представить себе, какие безобразия творятся на улицах в темные ночи? Город наш еще совсем не освещается. Только в редких случаях вывешиваются у домов фонари или просто вставляются смоляные факелы в особенные, сделанные для этой цели железные ручки. Во время пребывания в городе императора они зажигались у каждого дома. В обыкновенное же время обыватели выходят ночью на улицу с фонарями в руках. Двигаясь все вперед, мы наталкиваемся временами на колодцы с поперечным вращающимся бревном, перекинутой через него цепью и двумя ведрами, прикрепленными к концам этой цепи: при вращении бревна одно из ведер поднимается вверх, а другое спускается в глубину колодца.

Но что это? Поперек улицы перекинута тяжелая цепь. Она заперта с двух сторон на замки. Такие цепи перегораживают и другие улицы, а делается это для того, чтобы воспрепятствовать конным толпам на случай какого-либо возмущения. Нам эти цепи помешать не могут. Двигаясь по неровным и большей частью немощеным улицам, не отличающимся притом правильностью наших улиц, мы подходим к площади.

Так вот это здание, которое издали обращало на себя наше внимание! Гордо поднимается к ночным небесам стройная башня городской ратуши. На верхушке ее - сторож, но он не видит нас. С этой башни в критические минуты городской жизни раздаются звуки набатного колокола: они оповещают о пожаре, созывают вооруженных граждан и мирным тоном напоминают о времени тушения огней в домах обывателей. Тут же недалеко от ратуши (места заседания городского совета или рата) поднимается, облитая лунным сиянием, довольно грубо высеченная из камня фигура мужчины; в ее руке - обнаженный меч. Это Роландова колонна (Rolandssaule). Полагают, что такие статуи были символами уголовного судопроизводства, обозначали право судей города подвергать преступников смертной казни. Взгляните мимоходом на эту клетку и на этот столб. В первую сажают пьяниц, у второго производят сечение розгами. До нашего времени сохранилась, между прочим, миниатюра, изображающая последнее наказание. У столба, стоящего на площадке со ступеньками и увенчанного наверху распятием, два представителя исполнительной власти, крепко держа виновного одной рукой, бьют его розгами по спине. На ступенях стоит человек, наигрывающий на трубе, очевидно, с целью заглушить крики жертвы. А вокруг собралась толпа, которая с величайшим интересом следит за наказанием провинившегося; толпа во все века и у всех народов оставалась верна своему характеру. Любопытно, что в числе зрителей находится родитель или педагог с двумя мальчиками; подобное зрелище считалось тогда назидательным. Что бичевание имело тяжелые последствия, в этом едва ли можно сомневаться. Достаточно указать на тот факт, что лица, подвергавшиеся бичеванию в Нюрнберге и приговоренные к высылке из города, имели право оставаться здесь в продолжение трех дней для залечивания рубцов. Другим видом торговой казни, то есть наказания на торгу или площади, было сажание виновных в клетки на всеобщее посмешище..Лица, подвергавшиеся этому виду наказания, сажались целыми рядами. Движения их были стеснены: руки связаны, а ноги ущемлялись деревянной колодкой. Зной или непогода еще более увеличивала их страдания.