Средневековый город и его обитатели

Из денежных сумм, которые вносились каждым членом цеха, составлялась касса, из которой выдавались пособия заболевшим или вообще подвергшимся какому-либо несчастью членам цеха. Заведовал кассой цеховой старшина.

Внешним выражением единства для каждого цеха был его герб, изображавшийся на цеховой хоругви*. Нередко на хоругви помещалось изображение святого, покровительствующего цеху. Бывали также гербы с изображением какого-нибудь предмета, имеющего отношение к занятиям данного цеха. Наконец, нередко становился цеховым гербом отличительный знак дома, принадлежавшего цеху (см. первую главу). Так, например, были цехи «зеркала», «цветка», «медведицы» и т. д. В некоторых городах лица, принадлежавшие к известному цеху, носили платье какого-либо избранного цехом цвета.

Б преимущества цехового устройства верили в ту пору так сильно, что группировались в цехи не только ремесленники, но также и учителя, нотариусы, музыканты, могильщики и другие. Цеховым характером отличалось общество певцов.

Каждый цех представлял собой военную дружину. Ученики подчинялись подмастерьям, подмастерья - мастерам, а последние - цеховому старшине. Вооружение этих дружин состояло из жестяного панциря и железных перчаток. Впрочем, однообразия в вооружении не было, и более обеспеченные могли являться в более солидном вооружении. Первоначальным оружием были лук и стрелы. Потом присоединились к ним арбалеты, а с изобретением пороха - и огнестрельное оружие. Б походе во главе каждого цеха несли его знамя. Цехи поставляли преимущественно пехоту, но в некоторых городах существовали постановления, обязывавшие тот или другой цех выставлять определенное количество всадников. В мирное время все эти воины работали по разным мастерским, но стоило только прозвучать сигналу об угрожающей городу опасности, как ремесленники бросали свои молоты, ножи, пилы, иглы и другие орудия своего ремесла, вытаскивали на свет Божий свое оружие и направлялись в назначенное место.

Но оружие свое цехи нередко употребляли как на борьбу друг с другом, так и на борьбу со знатными и богатыми городскими фамилиями, так называемыми «родами». Нередко буйные толпы цеховых врывались в самое здание ратуши и вынуждали от ратманов различные уступки, приобретали у них новые права. Для примера можно привести рассказ современника о восстании ткачей в Кельне. В городской хронике говорится о них: «Сила и высокомерие ткачей были так велики, что ратманы не имели с ними никакого сладу». Они действительно были самыми богатыми из всего ремесленного класса, а вместе с тем и самыми влиятельными. «На чем ткачи положат, будет ли то справедливо или нет, на том же и все прочие станут». Такое положение делало их надменными и даже преступными, так как они надеялись на полную безнаказанность. Как-то двое из них учинили в городе грабеж. По

закону им грозила за это казнь. Но товарищи постановили освободить своих, зашумели, заволновались. II действительно, им удалось вырвать одного преступника из рук властей и увести его с собой. Но скоро распространилась по всему городу молва как о преступлении двух ткачей, так и о дерзком, противозаконном поведении их цеха. Уже довольно долгое время другие цехи относились к ткачам враждебно, недоставало лишь повода к тому, чтобы вражда эта выступила наружу, и вот повод представился сам собой. Забили в колокола на башне ратуши, развернули городское знамя, ратманы, торговцы и другие цехи бросились на зачинщиков смуты. Сначала ткачи выдерживали натиск, но скоро должны были уступить подавляющему большинству и разбежались во все стороны. Много их было перебито, много семей понесли невозвратимые утраты! Значки ткачей были поломаны. Победители ходили по городским улицам с музыкой и всюду искали своих врагов: врывались в частные жилища, в церкви, в монастыри. Городской совет казнил всех ткачей, попавшихся ему в руки в первый день; в числе их находился и освобожденный преступник. Семьи наиболее выдающихся членов ненавистного цеха пострадали особенно сильно. Их изгнали из города, имущество их было отобрано. Беднейших пощадили, но рат взял с них клятву в том, что они будут1 безусловно покоряться ему. Свое вооружение они должны были снести в ратушу, а прекрасное здание их цеха было срыто до основания. Тяжелые, страшные дни пережили граждане Кельна!

Вскоре после только что описанного возникла в том же городе новая борьба. Рат, утвердив свою власть победой над цехом ткачей, скоро возбудил горожан против себя своим пристрастием, своей несправедливостью. Но между родами, заседавшими в ратуше, происходили раздоры. Во главе одного из родов стоял некто Хильгер (Hilger von der Stessen). Добившись того, что многие члены враждебного ему рода были удалены из городского совета, а некоторые были изгнаны из самого города, он замыслил поступить так же и с другими родами. Желая взволновать население, Хильгер распустил заведомо ложный слух о том, что в ближайшую ночь архиепископ сделает на город нападение. Забили в набат, сошлись вооруженные дружины. Сам Хильгер простоял во главе их целую ночь. Но, конечно, нападения не было. Тогда Хильгер обратился к дружинам с речью, в которой обвинял враждебный ему род в недоброжелательстве к народу, и достиг того, что вооруженные люди бросились рыскать по улицам. Жестоко поплатились бы несчастные, если бы заблаговременно не спрятались от готовой на всякие неистовства толпы. Цель Хильгера, во всяком случае, была достигнута, так: как его недруги должны были помышлять теперь только о собственном спасении. После этого, по проискам Хильгера, император Венцель назначил его уголовным судьей. За это новый уголовный судья обещал императору ввести в городе новую подать и половину ее посылать в императорскую казну. Теперь он задался целью произвести в городе новые смуты, поссорить горожан с архиепископом, с папой и в решительную минуту выступить в роли примирителя и заступника. Но вскоре обнаружились все его происки; его друзья и пособники были изгнаны. Проступки его дяди и ближайшего помощника, бывшего одним из бургомистров, были занесены в особую «клятвенную книгу». Что заносилось в эту книгу, должно было оставаться в ней навсегда, к ней вполне, можно сказать, применялась известная поговорка: «Что написано пером, того не вырубишь топором». Таким образом, бывший бургомистр был подвергнут вечному изгнанию. Наконец, виновник всей смуты был вынужден отказаться от должности уголовного судьи. Но он и не думал примириться с совершившимся. Его дом

сделался местом, куда стали собираться все недовольные новым городским советом; беседуя с ними, Хильгер стал составлять заговор против городских властей. Горожане чуяли приближающиеся смуты, «Тогда, - говорит городская хроника, - случилось в Кельне большое землетрясение; дома колебались; горшки, поставленные на полках, ударялись об стену. Спустя восемь дней выпали огромные градины величиной с куриное яйцо, они убивали птиц на лету, ломали деревья и уничтожили посевы так, как будто бы кто-нибудь снял их серпом». Прежде всего Хильгер хотел добиться того, чтобы его дядя был возвращен к власти, чтобы запись, занесенная в клятвенную книгу, была уничтожена. Ратманы отказались исполнить его желание. Их враги положили перед ними раскрытую книгу, принесли чернила и кусок ваты. В продолжение тринадцати часов ратманы сидели без еды и питья, но наконец некоторые из них встали, обмакнули вату в чернила и замазали злополучную запись. Совет нарушил свой долг. Изгнанник вернулся в город. Тогда Хильгер стал еще энергичнее подготовлять ниспровержение рата. Он появился на улице, окруженный толпой ремесленников, составлявших его личную охрану. Его враги, заседавшие в совете, поняли неминуемую опасность и стали также приготовлять вооруженные силы. Но в решительную минуту цехи, стоявшие на стороне Хильгера, покинули его. Враги Хильгера сумели привлечь их на свою сторону, указав им на всю опасность, которая может возникнуть от своевольного обращения с клятвенной книгой: ведь в этой самой книге занесены их вольности и права! Им грозит опасность. Хотя Хильгеру, теперь уже окончательно побежденному, не удалось достигнуть своей цели, но он много содействовал укоренению в цехах смелости; он наглядно, так сказать, показал им слабость советников, раздоры родов. И цехи решили не класть оружия, действовать уже прямо в свою пользу и предъявили рату известные требования, сводившиеся к восстановлению тех прав своих, пренебрежение которыми со стороны рата и послужило главнейшей причиной всех смут. Когда же совет, согласившись на все в критическую минуту, не обнаружил никакого желания исполнять обещанное и даже принял энергичные меры к подавлению отваги, пробудившейся в цехах, последние прибегли к новой борьбе. Роды были побеждены и согласились на установлекие совета нового образца: большая часть нового совета должна была состоять из представителей от цехов.

Нам пришлось говорить о Хильгере, но говорили мы о нем не ради его самого, а потому, что его действия прекрасно рисуют ту междоусобную борьбу, которая разражалась, как гроза, в стенах средневекового города. Вам ясны теперь и характер борьбы, и приемы действующих лиц, и средства, употреблявшиеся ими. А представлять себе ясно подобную борьбу весьма полезно. Следует только вспомнить, что описанная здесь борьба цехов и родов - характернейшее явление в жизни средневекового города.

В заключение нельзя не заметить, что во время подобных междоусобиц, особенно же во время столкновения с городскими советами, мастера прилагали все старания к тому, чтобы между ними и их подмастерьями и учениками установились самые хорошие отношения.

Самобичевальщики-флагелланты

Кроме страшных эпидемических болезней, уносивших в средние века бесчисленное количество жертв, много страдало население тогдашних городов и деревень от своеобразных вспышек религиозного экстаза. Крайнее религиозное воодушевление, выражавшееся в диких, необыкновенных проявлениях, иногда охватывало народные массы, по-видимому, без всякой причины. Но в большинстве случаев причинами его были суеверные представления или какое-либо поголовное бедствие, вроде «черной смерти» - грозной эпидемии, совершавшей в средние века свои опустошительные нашествия. Стоило только распространиться молве о скорой кончине мира, о приближающемся Страшном Суде или о наступлении нового, третьего периода мировой жизни, когда станет царствовать Дух Святой, обновятся церковь и человечество и дух одержит победу над плотью, как из глубины народных масс начинали подниматься вопли и стоны, раздаваться покаянные молитвы и удары бичей. То же самое происходило, когда разносилась молва о приближении какой-нибудь страшной болезни, от которой нет спасения, которая собирает обильную жатву на пути своем, которая в несколько дней и даже в несколько часов переносит людей с этого света «на тот свет». Часто такие религиозные взрывы начинались с избиения евреев. Последних обвиняли в отравлении колодцев, разносили во все стороны

это обвинение особенными посланиями, перелетавшими из города в город, и народные массы кидались в еврейские кварталы. Здесь соединялись в одно и страх смерти, и всегда подозрительная для народа обособленность евреев, и те притеснения, которые приходилось многим испытывать от них. Не раз и до подобной расправы жаловались христиане на безбожные еврейские проценты, не раз и до расправы указывали они на единственный, по их мнению, способ прекратить зло. Эти жалобы отразились и в тогдашней поэзии. Бот что говорил, например, австрийский поэт XIII века (Helbling):

Ужасно много развелось…

У нас жидов, Взгляните, сколько!

И в этом наш позор и грех.

О, если б был я князем только,

Я приказал бы сжечь их всех…

Но обратимся к главному предмету нашей беседы, к самобичевалыцикам-флагеллантам. Увлекаемые крайним религиозным одушевлением, переходившим в безумие, собирались толпы в несколько сот человек, с красными крестами, со своими знаменами, переходили из города в город, из села в село, посещали церкви, монастыри и кладбища, кидались на землю, заставляли своего предводителя ходить через них, бичевать их до крови.

Они составляли особые братства, с особым предводителем во главе, выбираемым всегда из среды светских лиц. Кто желал вступить в их общество, должен был предварительно исповедаться во всех своих грехах, дать клятву в беспрекословном повиновении вождю, отказаться от всяких житейских удобств и выгод, питаться подаянием. При входе в герберг (в гостиницу, на постоялый двор) и при выходе из него каждый из сочленов должен был прочитать по пяти раз «Богородицу» и «Отче наш», Каждое утро он обязывался читать те же молитвы по 15 раз, кроме того, 5 раз перед завтраком, 5 раз после него и 5 раз ночью. Поднявшись с постели, флагеллант должен был мыть свои руки, стоя на коленях; за столом он не мог произносить ни одного слова. Божба возбранялась. Возбранялась также и военная служба. В положенные дни все постились и подвергали себя бичеванию. Ложась в постель, брат-флагеллант клал туда же с собой и свой бич, чтобы всегда иметь его под рукой.

Представьте себе подобное братство на дороге к какому-либо городу. Оно торжественно направляется к нему в особо установленном порядке, который составился по образцу церковных процессий. Впереди несут зажженные свечи, кресты, дорогие шелковые или бархатные хоругви, увенчанные крестами, с вышитыми изображениями крестов. На их плащах с капюшонами, на груди и на спине нашиты красные кресты, сбоку свешивается наподобие меча бич с тремя узлами и иглами. На шляпах - также кресты. Когда процессия подходила к воротам, запевалы начинали духовный стих. Толпа подхватывала напев, и скоро их пение разносилось по городским улицам. «Совершается, - поют они, - величественное шествие нищих: Сам Христос едет в Иерусалим, в руках Его крест. Помоги нам, Спаситель! Совершается благое шествие нищих. Помоги нам, Господи, Своей Кровью, Которую Ты пролил за нас на кресте и покинул нас, бедствующих!»

При входе их в город на всех церковных башнях начинали звонить в колокола. Первым долгом флагелланты отправлялись в церковь, становились здесь на колени и пели: «Иисус подкреплял Свои силы желчью; падем перед крестом Его». Потом они кидались на пол с распростертыми руками, изображал собой крест, и оставались в этом положении, пока запевала не обращался к ним со словами; «Теперь поднимите ваши руки, чтобы Бог отвратил великую смертность!» Хор три раза повторял этот возглас. Тогда горожане, находившиеся в церкви, зазывали их к себе. Один приглашал к себе 20 человек, другой 12 или 10, каждый по своему достатку.

Спустя некоторое время они выходили на городскую площадь или на кладбище и здесь публично исповедовались в своих грехах. Совершалась эта исповедь совершенно особенным способом. Они снимали с себя верхнюю одежду, подвязывали себе длинные передники, ниспадающие до самой обуви, затем ложились на землю, образуя собой большой круг. Ложились они в разных условных положениях, из которых каждое выражало собой тот или другой грех. Можно было, таким образом, по положению каждого видеть, в каком грехе он каялся. Предводитель начинал после этого обходить круг, шагая через каждого кающегося, касался его своим бичом и приглашал встать и впредь остерегаться греха. Каждый, через которого переходил предводитель, вставал и следовал за ним; шли они поодиночке. Когда последний из них также поднимался с земли, все они устанавливались в круг. Лучшие певцы затягивали духовную песнь, и братья, отделяясь поодиночке от хороводного кольца, обходили его и ожесточенно бичевали себя по спине, на которой выступала кровь. По временам вся эта однообразная церемония прерывалась коленопреклонением и падением на землю с распростертыми руками, а оканчивалась одеванием верхнего платья. Само собой разумеется, что площадь была запружена зрителями. Обыкновенно кто-нибудь из их среды начинал собирать подаяния в пользу братства бичующихся. Между тем зрелище не прекращалось. Один из флагеллантов поднимался на возвышение и читал копию с длинного письма, написанного, по его словам, Самим Христом на мраморной доске. Эту мраморную доску принес с неба ангел и положил ее на алтарь св. Петра в Иерусалиме. Б письме этом объявлялось всем верующим, что бедствие, ими испытываемое, есть наказание Божие за их грехи, за их неправду, безверие. Христос, говорится в нем, хотел уже совершенно уничтожить всех христиан за то, что они не соблюдают ни Воскресенья, ни Пятницы, между тем как даже иудеи строго чтут свою Субботу. Только по просьбе Пресвятой Девы Марии и ангелов согласился Он отсрочить наказание… Кто исполняет заповеди Божий, чествует Его праздники и удерживается от греха, тому воздаст Христос вечной любовью. Кто не уверует в это письмо или скроет его, того постигнет Божья кара; а кто уверует, и перепишет его, и станет распространять среди других, на дом того человека снизойдет Господнее благословение. Чтению этого письма народ внимал в благоговейном молчании и верил всему. И какие серьезные последствия влекло за собой подобное посещение города странствующими флагеллантами! Когда странники выходили из города с зажженными свечами, в таком же точно порядке, в каком входили в него, при колокольном звоне всех церквей, многих из горожан увлекали они за собой. Торжественно разносилось по улицам пение их: «Господь, Отец наш, Иисус Христос! Ты один только, Господь наш, только Ты можешь прощать нам грехи наши! Отсрочь еще час нашей кончины, продли нашу жизнь, чтобы мы могли оплакивать Твою смерть!» Неудержимо рвались за ними, за выходящими из города, за теми, пение которых замирало вдали, и молодые люди. Матери не могли удержать дочерей своих. Запертые ими, они томились, рыдали и, пользуясь первым случаем, покидали родительский кров. Босые, полуодетые, без денег, без хлеба, они убегали из своего родимого гнезда. Примет радостно горожанин гостей своих, напоит их, накормит, и что же? Ушли они, а с ними ушел и горячо любимый им ребенок. Точно болезнь лютая унесла его.