Великая Отечественная Война. Оборона Москвы

                          Оборона Москвы 41

                                                    Как мало их осталось на земле, 
                                                                                                           Не ходят ноги и тревожат раны, 
                                                                                                           И ночью курят, чтобы в страшном сне, 
                                                                                                           Вновь не стреляли в них на поле брани.

 
                                                                                                           Мне хочется их каждого обнять, 
                                                                                                           Теплом душевным с ними поделиться, 
                                                                                                           Была бы сила, чтобы время вспять, … 
                                                                                                           Но я не Бог… война им снова снится. 
 
                                                                                                           Пусть внукам не достанется война, 
                                                                                                           И грязь её потомков не коснётся, 
                                                                                                           Пусть курит бывший ротный старшина.

                                                                                                  И слышит, как внучок во сне смеётся…

 

Есть тайны  известные немногим. Есть истории, которые  не любят вспоминать. Судьба Москвы в 41-м решилась не в декабре, когда советские войска перешли в контрнаступление, а в октябре, когда немцы могли войти в город. Когда одни в панике бежали, когда другие готовились встретить немцев хлебом с солью, и когда третьи сказали себе: "Это мой город, и немцы войдут сюда только через мой труп". Они занимали оборону по всему городу - в центре, на ул. Горького, на Пушкинской площади. Они собирались сражаться за каждый квартал, за каждую улицу, за каждый дом, как это будет потом в Сталинграде. Трагедия, позор, мужество и - вечная слава!..

Некоторые историки уверены, что, якобы, в решающий для  Москвы день 16 октября 41-го, Сталин приехал  на вокзал, где его ждал специальный  состав. Правительство уже покинуло город, немецкие войска стояли у ворот - защищать Москву было некому. Сталин хотел уехать последним и вот будто бы вождь, размышляя, целых 3 часа ходил по платформе, но в вагон так и не поднялся, потом махнул рукой, сел в машину и вернулся в Кремль. Это не более чем легенда. В тот день Сталин на вокзал не ездил, вождь собирался улететь из Москвы - на центральном аэродроме дежурили самолёты, что бы вывести его в последний момент. Все документы, архив и даже личные вещи уже были эвакуированы. Вождь задержался в Москве всего на несколько часов, чтобы завершить последние дела - Сталин тоже не верил, что столицу удастся удержать.

5 октября немцы были обнаружены за 800 километров от Малоярославца - враг двигался к городу Юхнов, и только в этот момент стало ясно, что Москва в опасности. Политработник Западного фронта доложил, что он проезжал на машине через город Юхнов, и он напоролся на танковую колонну противника. Новость была ошеломляющая. Щербаков (первый секретарь московского ГАРКОМА и ОБКОМА партии) немедленно позвонил Сталину, но помощник главного секретаря ответил, что вождь ещё отдыхает. Будить Сталина Щербаков не решился, и позвонил второму человеку в Москве - Молотову. Молотов подозрительно спросил: «А это не провокация?»

Дважды в  сторону  Юхнова отправляли истребителей, для проведения разведки. Погода была очень плохая: туман и дождь, но лётчики твёрдо доложили, что большая немецкая танковая колонна приближается к городу. Однако ни политическое, ни военное командование им не верило: «Немцы не могли подобраться так близко к Москве. Это провокация с целью посеять панику и заставить наши войска отступить». По заданию комиссара внутренних дел Бери, в 17 часов, две оперативные группы НКВД подтвердили, что немцы взяли Юхнов и продолжают наступление на Москву. Очевидцы вспоминали:

 

3 октября немцы  уже начали бомбить Юхнов. Одна  партия

разгрузится и летит следом вторая. Они - немецкие бомбы -

такие страшные. Если наши летят - шум создают, то эти - визг

и  действуют  на психику, чтобы ты не знала, куда деваться от

этого визга. Мама говорит: «Давайте уйдём в лес». И вот здесь, около

берега, просидели ночь и 4 тоже бомбили, а 5 утром притихли,

бомбёжки не было. И вдруг мальчишки прибегают: «Ой, немцы уже

здесь. Они  в первую очередь на мотоциклах едут, а потом идут танки,

а потом уже  остальные».

 

От Юхнова, врагу оставалось всего 200 километров по прямой до Москвы, и самое страшное было в том, что в распоряжении совецкого командования не было войск, способных преградить им путь. 

6 октября  немцы взяли Брянск. К редким свидетельствам о годах Великой Отечественной войны относятся фронтовые дневники. Во время войны особые отделы их запрещали, опасаясь, что записи могут попасть к врагу и будут использованы против советской армии.

Однако некоторые  экземпляры подобных "живых" свидетельств о войне дошли до наших дней. К их числу относится запретный дневник начальника особого отдела 50-й армии, входившей в 1941 году в состав Брянского фронта, Ивана Шабалина. Майор НКВД, по долгу службы, должен был следить, чтобы другие дневников не вели, но сам дневник вел. В октябре 1941 года Шабалин погиб, а его записи попали к немцам.

Немцы дневник  Шабалина перевели и в качестве трофея переслали командованию гитлеровской 2-й танковой армии с пометками: "Дневник дает интересную картину... показывает, что напряжение в войсках противника больше, чем у нас... необходимо сделать предметом поучения войск..."

В своём дневнике 7 октября он записал: «Ничего подобного  поражению Брянского фронта история  не видела. Мы сдавали города почти  без боя. Положение очень тяжёлое. Командование фронтом передано генералу Петрову. Я прихожу - он говорит: «ну, меня тоже скоро расстреляют»».

Пока лётчики  сбрасывали свой бомбовый груз на немецкие войска, оборону на рубеже реки Угры занимали курсанты двух подольских военных училищ. Это была идея будущего начальника генерального штаба Василевского - послать курсантов военных училищ, чтобы они заняли Ильинский боевой участок, и задержали немцев, пока не подойдут резервы ставки. Выполнение приказа о выдвижении курсантов на рубежи обороны началось с опозданием на 8 часов. За это опоздание своими жизнями расплатились подольские курсанты. Они продержались несколько дней, отражая танковые атаки под бесконечными бомбёжками. Они погибли почти все, поскольку наши войска отступали, похоронить их было некому - тела остались на поле боя. Закапали их только тогда, когда наши войска выбили немцев из Подмосковья. Опознать тела было уже практически не возможно, поэтому многих записали, как пропавших без вести, со всеми вытекающими из этого печальными последствиями для семей. А ведь эти ребята совершили практически невозможное - на несколько дней задержали немцев рвавшихся к Москве. Этого оказалось достаточно, чтобы задержать немцев и подтянуть резервы.

«Зрелище  было, по истине, ужасающим, - вспоминал  военный связист Лопатников - шли  тысячи людей, из разных дивизий, полков, дивизионов. Это была толпа. Оглушая своим полётом, над нами пролетали Юнкерса. Они как-то лениво, больше, по-моему, для острастки или развлекаясь, полевали толпу пулемётным огнём. Мы бросались куда попало: в лужи, грязь. А потом вставали и шли дальше. Вот тогда, единственный раз за всю войну я подумал, что это конец, что поражение не минуемо, что нет такой силы, которая могла бы остановить и сокрушить врага».  

Будущий профессор  медицины Нагаре был студентом-пятикурсником  первого московского медицинского училища вспоминал:

 

10 октября я пришёл на занятие в мединститут, где нам сказали:

«Молодые люди, кончайте заниматься чепухой - отправляйтесь  на

Фронт». Без всяких ГОС экзаменов, комиссий секретарша Деканата

выдала нам  дипломы. Мне присвоили воинское звание - военврача

третьего ранга  и вручили направление в 703 лёгкий артелерийский полк.

Начали поступать  раненные, они были обморожены, простужены,

Голодные и  одетые ещё по-летнему. Мы оказывали  им первую помощь:

накладывали повязки, вводили противостолбнячную сыворотку, многим

для профилактики давали по сто грамм водки или  разведённого спирта

и отправляли дальше.… Иногда шофёры отказывались брать раненных,

один раз, даже пришлось пригрозить оружием - у меня с собой всегда

был наган. Противотанковых орудий не хватало. Не только в кино, но

и в жизни  бойцы, имена которых, очень часто, оставались неизвестны

потомкам, бросались под  танки со связками гранат в руке или

обвязывали себя гранатами  и погибали вместе с подожженным

танком.  

 

По распоряжению Сталина, большую часть заключённых московских тюрем было эвакуировано. Вождь не хотел, чтобы они оказались в руках немцев, и, готовясь сдать Москву, приказал уничтожить наиболее опасных заключённых. 16.10 были расстреляны 138 заключённых Бутырской тюрьмы; среди них в прошлом чекисты, например: бывший начальник охранной службы Ленина Беленький. Приказ Сталина был выполнен: все, кто числился в списках Берри, все, кого так отчаено не хватало на фронте, были расстреляны в лесу под Куйбышевым, некоторых расстреляли вместе с жёнами. Среди уничтоженных в те октябрьские дни было 8 героев СССР и один дважды герой - Яков Владимирович Смужкевич.

Всё зависело от Сталина, а Сталин решил, что город удержать не удастся. Обычно, он вставал очень поздно и в Москву, Кремль приезжал  к часам 12. Но в ночь на 15 октября вождь, похоже, вообще не заснул, во всяком случае, он поднялся рано и с утра уже собрал членов политбюро, которых пришлось будить, по видимому, это были люди с более крепкими нервами. Когда собралось политбюро, Сталин объявил, что нужно эвакуироваться тот час же, сам он, т.е. Сталин, уедет на следующий день.

В первые месяца войны, вождь  был очень не уверен в себе, совсем не походил на себя прежнего (обращение).

 

И вдруг голос Сталина  по радио «братья и сёстры». Мы привыкли к волевому голосу этого человека. Мы привыкли к тому, что его слово было твёрдым приказом или новым законом. Вдруг немного старческий и чуть дрожащий голос обращался к нам не то с просьбой, не то за помощью.

 

Вождь приготовил приказ о взрыве важнейших объектов города. Взрывные отряды приступили к тренировке, в ожидании приказа. Главный инженер хлопчатобумажного комбината вспоминал:

 

«Мы поджигали шнур и  за время его сгорания должны были пробежать определённую дистанцию, каждому исполнителю полагалось по пять секунд на четыре точки. Он должен был выйти из цеха через 20 секунд, иначе погибнет».

 

Сталин предполагал, что  если об этом станет известно москвичам, они могут помешать подрывникам. Поэтому все сапёрные работы проводились  тайно, а занимались этим московские чекисты.

Когда вождь  объявил, что руководство страны должно покинуть город, весть об это  немедленно разнеслась по Москве. Чиновники  решили, что немцы вот-вот возьмут  город. И тогда началось нечто  неописуемое. Захватив все личные имущества, начальники побежали из Москвы, бросив огромный город на произвол судьбы. Сразу стало ясна слабость Сталинского аппарата и трусость людей, которых он выдвинул на большие посты. В городе нормальная жизнь прекратилась. В эти дни начальники не собирались отстреливаться, а действовали по принципу: «Спасайся, кто может!». Люди видели бегство начальников, все поняли, что Москву не сегодня, завтра сдадут.

Самым тревожным было отсутствие информации. Начальники, занятые собственным  спасением, забыло о народе. В городе начался хаос: разбивали витрины магазинов, вскрывали двери складов. Масло в огонь добавляло и известие о том, что заводы заминированы и могут быть взорваны. Очевидцы писали:

 

Это был позорнейший  период в обороне Москвы.  Он стал  датой трусости, растерянности и предательства. По шоссе неслись, забитые вещами, машины бывших энтузиастов, на словах.

 

Армия, защищавшая шоссе, была беспомощна; милиция умыла  руки. Словно неистовая агония охватила всех и вся. И город, в котором  не было ещё ни одного вражеского солдата, где никто не стрелял, вдруг решил сам покончить с собой. Толпы людей, беспорядочно двигали на восток. Появились мародёры, грабившие банки, сберкассы.

Далеко не все москвичи боялись прихода  немцев. О немецкой жестокость мало что было известно. Не возникло ещё чувство ненависти к врагу, и это было заметно. Из воспоминаний очевидцев:

 

Кругом летали, разносимые ветром, клочья рваных документов и политических брошюр. В женских  парикмахерских не хватало места  для клиенток - дамы выстраивались в очередь на тротуарах: «Немцы идут - надо причёски делать». Только один раз за весь этот отрезок времени у меня полились слёзы, я зарыдала от злости. Я встретила полотёра, который когда-то для нас натирал полы. Он спешил со всей своею снастью, когда мы столкнулись с ним нос к носу. Я спросила его: «Уж не натирать полы он спешит».  «А как же? Сейчас самые заработки. Немцев ждут, готовятся».  «Кто это ждёт немцев? Что это за люди?» «А может они всю жизнь этого ждали.  Деньги платят и хорошо!» Увидев моё лицо, полотёр понёсся дальше. То, что есть в Москве такие люди, вернее не люди, которые собираются встречать немцев, повергло меня в ужас. Придя домой, я дала волю слезам, в это страшное время из всех щелей вылезли какие-то мерзкие твари, те, которые могли спокойно смотреть на голодного ребёнка, те, которые зарабатывали на смерти и несчастья близких. Всколыхнулась всякая дрянь, которая осела глубоко на дне.