Этнос и культура в концепции Л. Н. Гумилева

2.2. Этнос как система

Наряду с разрушительными  процессами внутриэтнической эволюции существуют созидательные, благодаря  которым возникают новые этнические сообщества. Поэтому этническая история  человечества не прекращается и, пока на Земле есть люди, не прекратится. Ибо этнос не арифметическая сумма  человекоединиц, а “система” .

Общеизвестный пример социальной системы – это семья. Реально  существующим и действующим фактором системы являются не предметы, а  связи, хотя они не имеют ни массы, ни заряда, ни температуры.

Эта внутренняя связь между  отдельными людьми при взаимной несхожести и является реальным проявлением  системной связи, и не может быть определена ни через какие другие показатели.

Связи в системе могут  быть как положительными, так и  отрицательными, причем некоторые связи  подсистемы на протяжении жизни особи  могут сменить знак. Например, связь  новорожденного со старшими имеет определенную направленность и “вес”. О нем  заботятся, его воспитывают и  учат. Когда он становится взрослым и отцом семейства, знак связи  меняется на противоположный: он заботится  о родителях и учит детей. И, наконец, став стариком, он опять требует  заботы и ухода. Эта закономерность показывает, что любая система  не статична, а находится либо в  динамическом равновесии (гомеостаз), либо в движении от какого-то толчка, импульс которого находится вне  данной системы. Конечно, не исключено, что этот импульс ограничен для  системы высшего ранга, но механизм воздействия от этого не меняется.

Более сложные системы (этнос, социальный организм, вид, биогеоценоз) подчиняются той же закономерности, даже с учетом того, что они построены  по принципу иерархии: подсистемы образуют системную целостность – суперсистему; суперсистемы – гиперсистему и т.д. Таким образом, наличие всеобщих связей, создающих динамические стереотипы, более или менее устойчиво, но никогда не вечно.

Мера устойчивости этноса как системы определяется не его  массой, т.е. численностью населения  и точностью копирования предков, а среднестатистическим набором  связей. Резкий выход за определенные пределы влечет либо гибель, либо бурное развитие. Этим и создается эластичность этноса, позволяющая ему амортизировать внешние воздействия и даже иногда регенерировать, ибо “многосвязная” система восполняет ущерб перестройки связей

Л.Н. Гумилев приводит необходимые определения кибернетики и системологии ⁴

Н. Винер определил кибернетику как науку об управлении и связи в животном и машине. “Достоинство кибернетики состоит в методе исследования сложных систем, ибо при изучении простых систем кибернетика не имеет преимуществ”. Предмет изучения кибернетики – способы поведения объекта: “она спрашивает не “что это такое?”, а “что оно делает?”. “Поэтому свойства объекта являются названиями его поведения”. “Кибернетика занимается всеми формами поведения, поскольку они являются регулярными, или детерминированными, или воспроизводимыми. Материальность не имеет для нее значения, равно как соблюдение или несоблюдение обычных законов физики”.

Приведенные тезисы показывают, что этнологу, интересующемуся сущностью  феномена этноса и вынужденному согласовывать  собственные наблюдения с известными ему законами природы, абсолютное доверие  к методам кибернетики Винера противопоказано. Применение кибернетических  методов исследования может служить  коррективом для экстраполяции  эмпирических обобщений, но не больше. Поэтому в основу методики системного изучения этноса целесообразно положить не мысли Н. Винера, а идеи Л. фон Берталанфи, совместившего с кибернетикой физическую химию и термодинамику.

Согласно системному подходу  Л. Берталанфи, “система есть комплекс элементов, находящихся во взаимодействии”, т.е. привычными элементами информации являются не отдельные факты, а связи  между фактами. По А. А. Малиновскому, “система строится из единиц, группировки  которых имеют самостоятельное  значение, звенья, подсистемы, каждая из которых является единицей низшего  порядка, что обеспечивает иерархический  принцип, позволяющий вести исследование на заданном уровне”.

Исходя из этого принципа, мы имеем право рассматривать  этнос как систему социальных и природных единиц с присущими  им элементами. Этнос – не просто скопище людей, теми или иными  чертами похожих друг на друга, а  система различных по вкусам и  способностям личностей, продуктов  их деятельности, традиций, вмещающей  географической среды, этнического  окружения, а также определенных тенденций, господствующих в развитии системы. Последнее, являющееся направлением развития, особенно важно, ибо “общим для всех случаев множеств является свойство элементов обладать всеми  видами активности, приводящими к  образованию статических или  динамических структур”. Применение этого  подхода к процессам этногенеза связано и с решением проблемы историзма, так как все наблюдаемые  факты укладываются в динамическую систему исторического развития, и нам только остается анализировать  ту часть Всемирной истории, которая  непосредственно связана с нашей  темой.

Таким образом, реальную этническую целостность мы можем определить как динамическую систему, включающую в себя не только людей, но и элементы ландшафта, культурную традицию и взаимосвязи  с соседями. В такой системе  первоначальный заряд энергии постепенно расходуется, а энтропия непрерывно увеличивается. Поэтому система  должна постоянно удалять накапливающуюся  энтропию, обмениваясь с окружающей средой энергией и энтропией. Этот обмен  регулируется управляющими системами, использующими запасы информации, которые  передаются по наследству. В нашем  случае роль управляющих систем играет традиция, которая равно взаимодействует  с общественной и природной формой движения материи. Передача опыта потомству  наблюдается у большинства теплокровных животных. Однако наличие орудий, речи и письменности выделяет человека из числа прочих млекопитающих, а этнос  – форма коллективного бытия, присущая лишь человеку⁴.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава3. Культура в концепции  Гумилёва

 

Можно только восхищаться любовью  русского поэта, путешественника, к  великому, его людям и культуре. До сих пор в Эфиопии сохраняется  добрая память о Н. Гумилеве. Африканские  стихи Гумилева, вошедшие в подготовленный им сборник "Шатер", и сухая  точная проза дневника дань его любви  к Африке.

Третья книга Гумилева "Жемчуга" (1910) принесла ему широкую известность. Она была посвящена В. Брюсову, которого автор назвал учителем. Отмечая романтизм  стихотворений, включенных в сборник, сам Брюсов писал: "... Явно окреп  и его стих. Гумилев медленно, но уверенно идет к полному мастерству в области формы. Почти все  его стихотворения написаны прекрасно  обдуманными и утонченно звучащими  стихами".

А Вяч. Иванов именно в "Жемчугах" увидел точки расхождения Гумилева с Брюсовым и предрек молодому поэту иной путь. Характерно, что  именно с освобождением от влияния  Брюсова связан поиск своего места  в русской поэзии начала века таких  разных поэтов, как Блок и Гумилев.

Многие стихи "Жемчугов" популярны, но, конечно, прежде всего, знаменитая баллада "Капитаны". Свежий ветер  настоящего искусства наполняет  паруса "Капитанов", безусловно, связанных  с романтической традицией Киплинга и Стивенсона. Н. Гумилев называл  свою поэзию Музой Дальних Странствий. До конца дней он сохранил верность этой теме, и она при всем многообразии тематики и философской глубине  поэзии позднего Гумилева бросает совершенно особый романтический отсвет на его  творчество.

Разгоревшаяся в 1910 году полемика вокруг символизма выявила глубинный кризис этого литературного направления. Как реакция на символизм возникло созданное Н. Гумилевым и С. Городецким новое литературное течение - акмеизм, предтечей которого стало литературное объединение Цех Поэтов. Организационное  собрание Цеха, на котором присутствовал  А. Блок, состоялось на квартире С. Городецкого 20 октября 1911 года.

Акмеисты, противопоставляющие себя не только символистам, но и футуристам, организационно оформились вокруг Цеха Поэтов, издавая небольшой журнальчик "Гиперборей".

На щите акмеистов было начертано - "ясность, простота, утверждение  реальности жизни". Акмеисты отвергали "обязательную мистику" символистов. "У акмеистов, - писал в журнале "Аполлон" С. Городецкий, - роза опять  стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической  любовью или чем-нибудь еще".

Первая мировая война сломала  привычный ритм жизни. Николай Гумилев  добровольцем пошел на фронт. Его  храбрость и презрение к смерти были легендарны. Редкие для прапорщика награды - два солдатских "Георгия" - служат лучшим подтверждением его  боевых подвигов. В сборнике "Колчан" нашли отражение темы войны:

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрей взлетают клинки.

Я кричу, и мой голос дикий,

Это медь ударяет в медь,

Я, носитель мысли великой,

Не могу, не могу умереть.

Словно молоты громовые

Или воды гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьется в груди моей.

Говоря о военной лирике Гумилева, нельзя не помнить о психологических  особенностях его личности. Гумилева не зря называли поэт-воин. Современник  поэта писал: "Войну он принял с простотою современной, с прямолинейной  горячностью. Он был пожалуй, одним  из тех немногих людей в России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности". Но Гумилев видел  и сознавал ужас войны, показывал  его в прозе и стихах, а некоторая  романтизация боя, подвига была особенностью Гумилева - поэта и человека с  ярко выраженным, редкостным, мужественным, рыцарским началом и в поэзии и в жизни.

В "Колчане" же начинает рождаться  новая для Гумилева тема - "о  России". Совершенно новые мотивы звучат здесь - творения и гений Андрея Рублева и кровавая гроздь рябины, ледоход на Неве и древняя Русь. Он постепенно расширяет и углубляет  свои темы, а в некоторых стихотворениях достигает даже пугающей прозорливости, как бы предсказывая собственную  судьбу:

Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Все он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Октябрьская революция застала  Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне  и Париже, занимался восточной  литературой, переводил, работал над  драмой "Отравленная туника". В  мае 1918 года он вернулся в революционный  Петроград. Его захватила тогдашняя  напряженная литературная атмосфера. Н. Гумилев вместе с А. Блоком, М. Лозинским, К. Чуковским и другими крупными писателями работает в созданном  А. М. Горьким издательстве "Всемирная  литературе". В 1918 году выходит шестой сборник Н. Гумилева "Костер" и  сборник переводов восточной  поэзии "Фарфоровый павильон".

Последние прижизненные сборники стихов Н. Гумилева изданы в 1921 году - это "Шатер" (африканские стихи) и "Огненный столп". В этом сборнике мы видим нового, "вершинного" Гумилева, чье отточенное поэтическое искусство лидера акмеизма обогатилось простотой высокой  мудрости, чистыми красками, мастерским использованием причудливо переплетающихся  прозаически-бытовых и фантастических деталей для создания многомерного, глубоко символического художественного  образа:

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце мое стучит в ответ:

Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?

У совершенно политически безграмотного  Гумилева была своя "теория" о  том, что должно, оставаясь при  любых убеждениях, честно и по совести  служить своей Родине, независимо от того, какая существует в ней  власть. Поэтому он признавал Советскую  власть, считал, что обязан быть во всех отношениях лояльным, несмотря на то, что  был в тяжелых личных условиях существования, и на то, что страна находилась в состоянии разрухи. Но жизнь Н. С. Гумилева трагически оборвалась в августе 1921 года. Долгие годы официально утверждалось, что поэт был расстрелян за участие в контрреволюционном, так называемом Таганцевском, заговоре. Но на деле его вина заключалась  лишь в недонесении органам, о  том, что ему предлагали вступить в заговорщическую организацию, что, кстати, также подлежит сомнению.

"Таганцевское дело" вызвало  широкий негативный резонанс. Мировая  общественность не могла согласиться  с таким приговором. Алексей Толстой  написал позже: "Я не знаю  подробностей его убийства, но, зная  Гумилева, знаю, что стоя у стены  он не подарил палачам даже  взгляда смятения и страха. Мечтатель,  романтик, патриот, суровый учитель,  поэт. Хмурая тень его, негодуя  отлетела от... страстно любимой  им Родины... Свет твоей душе. Слава  - твоему имени".

Анализ творчества Гумилева Поэзия Гумилева в разные периоды его  творческой жизни сильно отличается. Иногда он категорически отрицает символистов, а иногда настолько сближается с  их творчеством, что трудно догадаться что все эти замечательные  стихотворения принадлежат одному поэту. Здесь вспоминаются слова  проницательного А. Блока: "Писатель - растение многолетнее... душа писателя расширяется периодами, а творение его - только внешние результаты подземного роста души. Поэтому путь развития может представляться прямым только в перспективе, следуя же за писателем  по всем этапам пути, не ощущаешь этой прямизны и неуклонности, вследствие остановок и искривлений".