Мордовский народный танец

Весьма интересен молян, совершаемый мордвой в честь  бога грома и молнии, в котором  проявляется смешение элементов  язычества, христианской религии: «…вся мордва от мала до велика становится на колени и молится».

Этнограф И. Русанов (1868) отметил, что, «обратясь на восток и изображая на себе крестное знамение, произносят во всеуслышание молитву». А А. Листов (1866) заметил, что «два или три старика приглашают праздновать с ними мо-лян умерших сродников. После того взрослые мужчины становятся друг около друга с караваями хлеба, образуя полукруг, по которому пробираются три старика, подходя к каждому, вынимая ножом небольшие части хлеба … По окончании молитвы все садятся на траву кружками и начинается обед». В этом молении рисунок религиозного действия вплетен в танец мордвы, исполняемый во время календарно-обрядовых праздников.

Так, многие танцевальные элементы мордовских групповых плясок связаны с магией плодородия: «…для них характерны равномерные несколько тяжеловесные «топтания» на всей ступне на месте или медленное движение по кругу, в чем можно усмотреть архаичные представления о том, что «удары» по земле ногой, палкой способствуют оплодотворению земли и хорошему урожаю. Эти реликты древней земледельческой магии отражены в народной поэзии (девушка, приплясывая, идет по полю – появляется трава, по лесу – вырастают деревья, по селу – родятся мальчики) и в обрядовой культуре (сваха на свадьбе мерно стучит люляма или ритуальным посохом о землю – пожелания чадородия невесте)».

Из приведенных примеров видно, что в танцевальных движениях  прошлого заключалась магическая функция, как в шумящих и в звенящих украшениях, которые повлияли на пластику танцевальной культуры мордвы и дополнили ее.

Наиболее ярко магические функции шумящезвенящих украшений как оберегов всего женского тела проявляются в свадебной пластике. Она имела большое значение, потому что связывалась с такими событиями, как выбор невесты, создание семьи, продолжение рода, сохранение и укрепление общинных устоев. Доказательством этому служит фольклорный мокшанский женский танец села Мордовская Поляна Зубово-Полянского района (1968), записанный телевидением Мордовии. Шумящезвенящие украшения в нем влияли на пластику, а через телодвижения магического и эротического характера исполнительницы символически воздействовали на окружающую природу. При этом у мокшанок «грудь покрывается сеткою, состоящей из множества серебряных переплетенных между собой кружочков. На шею вешают множество красных ожерельев с медными бубенчиками, гремящими при каждом движении тела», этим возбуждая и воспламеняя в пляске любовную страсть. В подобных танцах в период язычества отражались религиозные верования мордвы.

Эта оригинальная пляска женщин, возможно, связана с каким-то семейным обрядовым праздником, например, в честь богини двора Юрхтавы – Юрхт озкс (м.) или Вермавы (м.) в Вербное воскресенье молян-братчин, которые всегда заканчивались пиршеством, танцами и пением хороводных, плясовых песен. Танцевальные движения эротической пляски: удары ногой и хлопки в ладоши – несли в себе, по мнению М. Евсевьева, магическое символическое значение, а впоследствии потеряли свой смысл и приняли форму забавы.

Своеобразный пластический танец  женщины исполняют по кругу, двигаясь против часовой стрелки. В такт музыке слегка приподнимают ступни ног, делают быстрые удары (переборы), меняют положение «носок – каблук», поворачиваются то в одну, то в другую сторону, одновременно меняя положение рук на талии, поднятых вверх и согнутых в локтях на 90 градусов с приоткрытыми ладонями наружу или собранными в кулак от себя, или производят свободный перевод их вдоль туловища из стороны в сторону. Исполнительницы, не останавливаясь в движении танца, делают быстрые переводы бедер от талии вперёд-обратно попеременно, одновременно отводя плечи в противоположную сторону, отчего происходит интенсивное колыхание на груди шумяще-звенящих украшений, производя сильное впечатление на окружающих зрителей. В этом заключался глубинный смысл о новой нарождающейся жизни, символизируя энергию, красоту, молодость женщины и земли. Магия танца достигается женщинами через пластический образ, с помощью дополнительного звучания множества подвесок, колокольчиков и бубенчиков, серебряных монет, жетонов, мелькающий блеск и перезвон которых сливается в характерную гипнотизирующую музыку, согласную с ритмичными движениями ног, рук, бедер и плеч, сливаясь в гармонии с цветовой гаммой красочного костюма.

В сущности загадочные, ритмичные  телодвижения танцующих исполнительниц наполнены эмоциональной приподнятостью, восторженным весельем, чувственным воспроизведением элементов эротического характера, создавая выразительную пластику, гипнотизирующий эффект. Таким простым средством в прошлом можно было избежать вселения злых и завистливых духов в человеческое тело.

В моменты технической импровизации движений танца женщины сопровождали их словесными восклицаниями и выкриками пара (м.), вадря (э.) – «хорошо», обращаясь к мужчинам – палама (м.), паламо (э.) – «поцелуй». Этот эмоциональный всплеск танцующих исполнительниц связан с переполняющими их чувствами. Следовательно, динамичные движения эротического характера вошли в танцевальную культуру мордвы, как и символы люляма (м.), лю-лямо (э.) и штатол (м., э.), символизирующие в древности фаллос в обрядах.

Так, например, М. Маркелов отметил, что во время праздника саратовской мордвы Роштовань куда (1922) совершается обряд сюлгамо микшнема (продать сюлгамы – булавки), когда «из соломы или тонких прутьев делаются колечки и нанизыва-ются мужчине на половой орган. Он ходит по комнате и кричит: «Сюлгамот жшнян, рамадо дешевасто» («продаются булавки, дёшево»), – выборный ста-роста заставляет девиц покупать, а кто не покупает, то есть не берёт с члена эти колечки, той показывает староста 25 жгутов. Приказ выполняет одно из выборных лиц». После чего начинается разгул веселья с песнями и пляской эротического характера с элементами, символизирующими энергию жизни, связанную с оплодотворением и воспроизведением земли.

В другом обряде, как описывает И. Смирнов (1895), перенос свечей (штатол) происходит так (1895): «Женщины, попивши и поевши, несут свечи к соседу. Во главе процессии идут три бабы с так называемыми алашат – палками, концы которых обделаны в виде конских голов. За ними еще три бабы едут верхом на палках аршина в 2 – 2,5 длиной. Вся компания распевает грубо-эротические песни. Мужчины старательно избегают встречи с ними ввиду того, что попавший в руки к бабам делается жертвой безобразных издевательств. Несчастного раздевают донага, поднимают на плечи и несут по улицам, высказывая весьма откровенные соображения насчет малых и больших физических ресурсов своей жертвы».

В. Майнов пишет (1877), что в других обычаях проявляется «значительная разнузданность при танцах, указывая на культ какой-то мордовской Афродиты». Он связан с богиней детопроизвоства и деторождения Вермавой. Ей поклонялись и устраивали моления, в жертву ей давали рыбью голову, девушек кормили икрой, детей – кашей. «Приготовления к её моляну делаются за три или четыре дня до Вербного воскресенья; это праздник девок, которые делают складчину, варят пуре, пляшут особую пляску, явно священную, так как сущность ее символизирует акт совокупления, и совершают затем явно в честь Вермавы свальный грех». Г. Снежницкий указывает (1895), что в этот священный праздник много суеты, «молодежь обоего пола свободно веселится, поёт песни, производит соблазнительные игры, пляску, не без жестов, оскверняющих христианство».

Епископ Макарий тоже отмечал, что в это время «пляшут обыкновенно попарно, или же две девки, причем одна изображает мужчину». «При танцах мордва пляшет довольно грациозно, выделывая чрезвычайно мелкие антраша, – написал Н. Прозин о празднике пензенской мордвы (1865), – а начинают они пляску, становясь друг против друга и топая ногами, женщины складывают при этом руки на груди, а в середине пляски подбочениваются, молодую мордовку обыкновенно долго уговаривают, пока она согласится сплясать, но зато, когда она уже решится начать пляску, то пляшет до упаду». Все праздничное торжество в честь богини Вермавы заканчивается плясками и неприличными кувырканиями, а также песнями, мотив которых однообразен, причем преобладают всегда две ноты.

В танцевальном искусстве приемы магических заклинаний могут быть неожиданными по силе воздействия на зрителя с  помощью различных телодвижений, шумящих и звенящих предметов в костюме, в синтезе со словесным и музыкальным сопровождением. Использование шумящезвенящих украшений в женском костюме служило не только для оберега от злых духов, но и как своеобразный элемент, дополняющий, а иногда и направляющий пластику мордовской хореографии в определенное русло оригинальных телодвижений эротического характера. Кроме того, многие из этих явлений прошлого встречаются в настоящее время в народном (образном и сюжетном) танце.

Исследователи XIX–XX вв. отмечали, что у финно-угорских народов существовали магические обряды с масками и ряжением. Это подтверждается приме-рами борьбы с масками смерти, холеры и др., взятых из мордовского фольклора: в молениях от эпидемий (стака мор-озкс), от саранчи (цирькун-озкс). Магия участниками обрядового действия осуществлялась языком пластики танца и пантомимой в сочетании с костюмами исполнителей. Танцевальное таинство совершалось то плавными и величавыми, то задорными и темпераментными движениями рук, ног, корпуса и головы; то бегая вприпрыжку, то ползая на животе, роя пальцами землю; то медленно уходя прочь, время от времени оглядываясь, создавая синхронными телодвижениями образ страха.

Через ритмические танцы-заклинания изображали битву жизни и смерти, с которыми мордва связывала свои представления о таинственных злых силах, опутывающих человека загадочным колдовством. Хореографическая же игра в обрядовых действах выступала как активная форма мышления и волеизъявления народа, выражавшего свои этнические черты.

Таков пример традиционного танца, записанный в мокшанском селе Сузгарье Рузаевского района (1993). Это христианский обряд крещения, а также праздник после этого события – семейное торжество, связанное с рождением ребенка, его крестинами и наречением имени. Одним из интереснейших моментов застольного веселья является парная пляска названых крестных по отношению к родителям крестника со стороны мужа и жены (кумы и кума). В разгар веселья под музыку гармониста все присутствующие гости просят крестных сплясать. Кум выходит на середину избы и, приплясывая, подходит к столу, приглашая куму к танцу. Под хлопки в ладоши присутствующих родных, громко звучащую музыку начинается смешной, забавный, озорной танец с шутками и прибаутками. Кум, мелко топая ногами и размахивая руками, медленно приближается к куме, а она в свою очередь изображает строгую и неприступную женщину, медленно уходит от него. Здесь и разворачивается образное действие парной пляски. Ее драматизм заключается в том, что кум протягивает руки к куме с желанием ее обнять, а она не хочет этого ухаживания, уходит в сторону, виляя бедрами, тем самым вызывая та кой пластикой одобрительную улыбку у присутствующих женщин и привлекая внимание мужчин. Кум догоняет ее, нежно берет то одну, то другую руку и кладет их на плечи, ласково целуя куму в щеку. Кума не сопротивляется, а наоборот, закрывает глаза и незатейливыми телодвижениями изображает удовольствие, выдавая мелкую дрожь, чем вновь вызывает у сидящих гостей веселый смех. Недоступная женщина теряет контроль над собой, но в самый ответственный момент пляски, когда рука мужчины преднамеренно достигает бедра кумы, грубо отталкивает его от себя, в результате чего он падает на пол. Кум, изображая «разъяренного быка», устремляется за уходящей кумой, желая ухватить ее за талию. Она уворачивается, делает интенсивный поворот то в одну, то в другую сторону, слегка подергивает плечами. Кум никак не может приблизиться к ней, так как ее праздничный костюм украшен различными металлическими подвесками, которые, располагаясь на бедрах, ударяют его по рукам, тем самым оберегают куму от назойливого мужчины. Кум отходит в сторону, этим пляска и заканчивается. Кума быстро уходит к столу и садится на свое место, а кум, махнув рукой, просит другую женщину сплясать с ним в паре. Отличительной чертой этого мокшанского танца является то, что «мужчина без женщины не пляшет, а женщина – без мужчины. Не пляшут и со своей женой или со своим мужем», – пишет М. Мурашко (1995).

Отметим, что такое явление мы встречаем не только у мордвы, но и у марийцев. В свадебных плясках «допляшет жених до невесты, приподнимет картуз, поклонится ей, пройдет в пляске мимо нее, уйдет далеко-далеко, а потом поворачивается и снова пойдет пляской в сторону другой девушки. Невеста все равно что уточка по воде плавает, и сюда повернется, и туда, и круг сделает. Жених пляшет и на невесту смотрит». В процессе этого танца мужчина должен показать свое мастерство, ритмический рисунок движений, проявить характер, который всецело зависит от исполняемой музыки.

Своеобразной находкой, имеющей значение для изучения танцевальной культуры мордовского народа, явилась вышивка, на которой изображены уточки, плывущие одна за другой. Другие изображения птиц – парные, стоящие по сторонам дерева, зеркально обращенные друг к другу. Танцевальные образы совпадают с иллюстративным орнаментом вышивки в пластике и движениях эрзянского танца села Старые Найманы Большеберезниковского района (1995). Образ степенной, веселой и озорной птицы передается исполнительницами с помощью движений изобразительно-подражательного характера. Телодвижения участниц копируют уточек, как они плывут, плещутся в воде, стряхивают капельки с крыльев и хвостика, хвастаются, поворачиваясь то одним, то другим боком, стесняются, пряча маленькую голову под свое крыло.

Подчеркнем, что изобразительная пластика и названия узоров вышивки, связанные с животным миром, являются основанием мокшанского народного танца, записанного фольклорной экспедицией (1993) в селе Перхляй Рузаевского района. Танец исполнялся девушками на посиделках в Рождественском доме. Его пластика построена на элементах шутки и игры, воссоздает образ рогатого животного, что подчеркивает и деталь женского костюма оригинальный головной убор – цветная шаль – руця, накрученная в виде чалмы с одним или двумя «рогами». При движении исполнительниц ритмичный топот сопровождается звоном и блеском нагрудных украшений из серебряных монет. Ритмический рисунок выстукиваний также дополняет и усиливает звон поясного (набедренного) украшения – килькшт, на котором, в отличие от эрзянского пулая, по бедрам располагаются различной длины подвески – каркс пет, с нанизанными на них бубенцами – корейнят и различными погремушками. Танцевальная лексика участников действия насыщена мелкими движениями ударного, дробного характера.

Ритм пляски женщины сопровождают хлопками в ладоши. Танцоры исполняют своеобразное «бодание», «лягание», «топотню» ногами, изображая животное руками с наклоном корпуса и головы вперед, издавая при этом сильный звук.

Образное изложение  танцевальных элементов, связанных с животным миром, можно найти и в причитаниях невесты, записанных А. Шахматовым: