Первобытня культура

В скалистых пещерах случалось  обнаруживать целые «музеи» первобытной  культуры – живописи и скульптуры. Каменные изваяния срастаются там с  массивом скалы: какой-нибудь выступ скалы, уже отчасти напоминающий тело зверя, его голову или хребет, обтёсан  и доведён до полного сходства с кабаном или медведем. На стенах и потолках пещер – многочисленные изображения, большие и маленькие, частью вырезанные, а частью исполненные  минеральными красками. Это также  изображения животных – оленей, бизонов, кабанов, диких лошадей, длинношёрстных мамонтов, саблезубых тигров. Лишь изредка попадаются абрисы человеческих фигур и голов, вернее ритуальных масок.

Самые ранние изображения, в  которых преобладают «портреты» животных, относятся к верхнему палеолиту. К этому же периоду относится  и появление удивительных каменных статуэток, получивших название «палеолитических Венер», о значении в жизни и верованиях наших далёких предков до сих пор спорят учёные. В большинстве случаев лица на статуэтках лишь намечены, зато отдельные части тела очень конкретны и резко преувеличены. Не грацию и стройность женского тела хотел передать первобытный художник, а с помощью строгих геометрических линий и объёмов силу, грузную, животворящую силу родоначальницы и охранительницы очага.

По данным современной  науки, человек верхнего палеолита  был homo sapiens, то есть по физическим данным вполне подобен современному человеку. Он владел членораздельной речью и умел изготовлять довольно сложные оружия из камня, кости, дерева, рога. Родовые коллективы жили охотой на крупного зверя. Казалось бы, у этого примитивного человеческого общества, которое даже не возделывало землю и не приручало животных, не должно быть никакого искусства. Между тем оно было – доказательство налицо. Оно старше, чем государство и собственность, старше всех тех сложных взаимоотношений и чувств, в том числе чувства личности, индивидуальности, которые складывались позже в развитом человеческом коллективе. Это искусство старше земледелия, скотоводства и обработки металлов.

Можно предположить, что  искусство было крайне примитивно. Но возьмём, к примеру, рисунок на потолке Альтамирской пещеры в Испании, одно из изображений бизона: экономными, смелыми, уверенными штрихами в сочетании с большими сочетаниями краски предана монолитная, мощная фигура зверя с удивительно точным ощущением его анатомии и пропорций. Изображение не только контурное, но и объёмное: как осязателен крутой хребет бизона и все выпуклости его тела. Рисунок полон жизни, в нём чувствуется трепет напрягающихся мускулов, упругость коротких, крепких ног, ощущается готовность зверя бросится вперёд, выставить рога и глядя исподлобья налитыми кровью глазами. Рисующий, вероятно, живо воссоздавал в своём воображении тяжёлый бег бизона, его бешеный рёв и воинские крики преследующей его толпы охотников. Это не примитивный рисунок. Рука мастера стала уже мудрой. Кроме этого, была необходима и острая наблюдательность, развитая правда, в определённом, узком направлении – во всём, что касалось повадок зверя. Зверь являлся источником жизни, средоточием помыслов, врагом и другом, жертвой и божеством.

Искусность руки, познавшей  уже великую школу труда, и  меткость глаза дали возможность  создавать великолепные, мастерские изображения. Но сказать, что они  были мастерскими во всём, невозможно. Примитивность сказывается, например, в отсутствии чувства общей композиции, согласованности. На потолке Альтамирской пещеры нарисовано около двух десятков бизонов, лошадей и кабанов. Каждое изображение в отдельности – превосходно, но как они расположены?! В их соотношении между собой царит беспорядок и хаос: некоторые нарисованы вверх ногами, многие изображения накладываются одно на другое… и никакого намёка на среду, обстановку… видимо, само мышление первобытного человека, очень натренированное в одном отношении, беспомощно и примитивно в другом – в осознании связей. Он пристально вглядывается в отдельные явления, но не понимает их причинных связей, взаимозависимости. А если не понимает, то и не видит. Поэтому композиционный дар первобытного художника находился в зачатке. Но главным образом примитивность сознания проявляется в чрезвычайной ограниченности сферы его внимания. В основном он изображает только животных, причём только тех, на которых охотились его соплеменники.

Появление керамики в неолите  имело большое значение в развитии у человека того неосознанного чувства, которое, выделившись из других, стало  впоследствии называться эстетическим. Украшая прихотливым узором изготовленные  им сосуды, человек совершенствовал  искусство орнамента, отмеченное всё  большей геометрической стройностью, ритмом красок и линий.

Изобразительное искусство  неолита также очень отличается от палеолитического. Реалистический пафос, точно фиксирующий образ зверя, как мишень, как заветную цель, сменяется стремлением к новому гармоническому общению, стилизации и, главное, к передаче движения, к динамизму. И действительно, некоторые сцены загонных охот с лучниками в росписях Восточной Испании и Северной Африки как бы воплощение самого движения, доведённого буквально до предела и сконцентрированного в бурном своём вихре, подобно энергии, готовой вырваться.

Бронзовый и железный века – новые величественные ступени  в развитии человечества. Металл совершенствует способы производства. Искусство  приобретает новые формы. Каждое совершенной творение искусства  представляет для последующих поколений  бесценное художественное наследие.

На самом закате родового строя искусству первобытного общества суждено было явить миру новое  свидетельство своей великой  творческой силы. Искусство бронзового века, отмеченное высокими достижениями у разных народов земли, необычайно ярко проявилось в Скифии. Расцвет скифского искусства относится к 7-6 вв. до н.э. типичные памятники скифской культуры – могильные курганы вождей. Шедевры греческого искусства, на которых изображены скифы Северного Причерноморья, дают яркое представление об их облике: бородатые. В длинных кафтанах, в мягких кожаных сапогах и войлочных шапках. Культура скифов – это культура огромного мира преимущественно кочевых и полукочевых племён, живших в 1 тысячелетии до н.э. в Северном Причерноморье, на Кубани, Алтае и в Южной Сибири, то есть на территории, простиравшейся от Дуная до Великой Китайской стены. Культура, на юге и юго-западе соприкасавшаяся с эллинской и с культурой Передней Азии, на западе с культурой Средней Азии Китая. Люди этой культуры жили напряжённой жизнью, где беспощадные враждебные силы вторгались в человеческую судьбу и где человек должен был постоянно нападать и побеждать, чтобы самому не быть побеждённым.

В каком же роде искусства  преуспели эти кочевники-скотоводы, эти воины, вероятно никогда не расстававшиеся с оружием? Идеал красоты, быть может  не вполне осознанный, сочетался у  них со стремлением создавать  такие предметы, которые символически обладали бы некой магической властью  над таинственными силами природы. Сам образ жизни кочевников не располагал их к запечатлеванию этих символов в монументальной живописи или скульптуре, они постоянно передвигались, следовательно, произведения искусства могли служить лишь украшением их оружия и снаряжения. Без сомнения, декоративный эффект этих изделий – одно из самых замечательных достижений мирового декоративного искусства.

Основной стиль скифского  искусства – так называемый «звериный  стиль». Корни его уходят как в  творчество неведомых древних племён, обитавших в этих местах в предыдущую эпоху, так и в искусство Передней Азии, особенно Ирана.

Один из прославленных  шедевров скифского искусства –  золотая фигура оленя из кургана  станицы Костромской (Прикубанье, 6 в. до н.э.). Образ оленя был связан у скифов с представлением о солнце, свете. Вся фигура оленя подчинена какому-то особенному, напряжённому ритму. В ней нет ничего лишнего, случайного. Законченная, продуманная композиция. Гармоническое сочетание чудесной в мягком изгибе шеи оленя с его тонкой мордой, над которой величественно возвышаются завитки откинутых назад огромных рогов, каких нет в природе и которые торжественно стелются вдоль всей его спины. Всё в этой фигуре условно и в то же время предельно правдиво, а значит, реалистично.

8. МУЗЫКА

Посторонних свидетелей поражает странное противоречие музыкального творчества «отсталых» народов. С одной стороны, кажется, очевидной примитивность  их танцев и инструментов, и особенно их песен. С другой стороны, не менее  очевидна та истовая серьёзность, строгость  и торжественность, с которой  они занимаются своей музыкой. Объяснением  этого противоречия может быть лишь то обстоятельство, что музыка была неотъемлемой и крайне важной частью всех видов деятельности первобытного человека.

Охота, несомненно, тоже влияла на возникновение музыки – в основном опытом изучения животных, их движений и привычек. Воспроизводя в танце  характер и облик животного, первобытный  человек передавал не только ритмы  его поведения. Не менее важной была с самого начала задача вокального подражания звукам, издаваемым животными. Вместе с тембровыми красками воспроизводились интервалы и интонации, присущие их голосам. Но и другие силы природы  были живыми для первобытного человека: вода и земля, ветер и огонь, гроза  и зной, цветы и деревья, горы, небо, солнце. Они должны быть укрощены и умилостивлены. Разве ветер  не разговаривает с человеком  на языке флейты? А барабан –  на языке грома и грозы? Может  быть, для укрощения ветра надо поиграть на флейте, а чтобы вызвать  дождь – ударить во все барабаны?

И вот с первобытных  времён до современных крестных ходов  люди обращались к вещам, надеясь, договорится  с богами. Флейта и барабан –  это предметы, полные музыки. Но и  своя музыка есть и у других предметов: у спущенного лука, стучащего топора, бренчащего ожерелья и падающего  камня, льющейся воды и ласкающего света. Своя музыка у каждого времени  дня, каждого состояния природы  и человека. Кто хочет понять вещи, растения, животных, силы и времена  природы, тот должен понять их голоса, услышать и разгадать их таинственные имена. Здесь корни первобытной  магии имени и слова.

В этом пространстве – от элементарного подражания голосам  природы до отражения их в названии и имени – происходит медленное  восхождение от смутной эмоции до прочного её закрепления в человеческом голосе и слове. Музыка с самого начала и до сих пор соединяет оба  этих полюса, в одних случаях расплываясь  в эмоциональной неопределённости, в других – вступая в неразрывный  союз с ясным и конкретным словом. Таким образом, как и все другие искусства, музыка изначально вплетена и в отражение мира человеком  и в человеческую психику, формируемую  всей совокупностью отношений человека к миру.

Важнейшей особенностью первобытной  музыки стала её повседневность. Но это не бессистемная мешанина непрерывного звучания. Повседневность первобытной музыки имеет чётко организованный и приуроченный характер. Существовала музыка, сопровождающая праздники и собрания, обряды, состязания и детские игры, ухаживание и убаюкивание детей. Вся музыка привязывалась к определённым делам и действиям, носила прикладной характер, не теряя при этом своей главной задачи – формирование единого мироотношения.

Формирование единого мироотношения – функция мировоззренческая или воспитательная – была сердцевиной, ядром всех других функций музыки. При этом музыка способствовала тому, чтобы мировоззрение усваивалось, не как совокупность понятий и слов, а как совокупность реальных переживаний, неизгладимых из памяти эмоций, как мощный заряд волевой энергии. Волевой элемент стал определяющим и организующим воспитательное воздействие музыки на первобытного человека. С этим и связывалось господство ритма, направленность эмоционального возбуждения, элемент внушения и даже гипноза, отмечаемый в первобытной музыке. Вовлекая всех в единое музыкальное действие, музыка устанавливала между людьми устойчивую связь.

Это связь, строго организованная в пространстве и во времени.

В пространстве – так  как речь шла не о совместном прослушивании  или параллельном движении в танце  под одну и ту же музыку, а о  совместном музицировании, подлинном сотворчестве, не знающем пассивных наблюдателей и изолированных мелких групп.

Во времени – ибо  это сложившиеся в совместном музицировании единство людей не распалось, а развивалось.

В первобытном хоре за художественно-творческим единством ощущалось и мировоззренческое, и трудовое, и племенное, родовое  единство. Поэтому пение в таком  хоре было всеобщей школой нравственности. Духовно объединяя, совместное творчество в то же время дисциплинировало, внутренняя потребность совпадала  с долгом, индивидуальное – с родовым. Не игнорируя индивидуальности, первобытное искусство ставило ей жёсткие рамки, определяемые интересами общности. В своей повседневной жизни человек зависел не только от многочисленных природных стихий, но и от установленных обычаев, которые нужно было соблюдать, как бы они ни расходовались с вновь приобретаемыми привычками и опытом. Песня, танец, игра на музыкальных инструментах позволяли слабому компенсировать свои физические недостатки, неудачнику – вернуть интерес женской половины племени, восстановить свой родовой авторитет. Компенсацией за слабость перед природными силами становилась магия звуков или телодвижений. Огромную роль играла сама возможность «выпеть» горе и неудачи, «выплясать» накопившееся раздражение, расслабиться и душевно освободится.

При взгляде со стороны  может показаться, что первобытный  человек наслаждался каким-то диким  шумом, который рано называть музыкой. При взгляде изнутри картина  совершенно иная. Этот человек наслаждался  в совместном музыкальном действии переживанием общности своего мироотношения коллективного, племенного, духовным единением, высвобождением и разрядкой психологического напряжения.

В музыкально-танцевальном «представлении», приуроченном к главным  праздникам племени, как бы проигрывался заново весь жизненный процесс от прошлого до будущего и от труда  до интимных отношений.

Знакомясь с ранними ступенями  музыкальной жизни, наивно было бы отнестись  к ним свысока. За видимой простотой  форм этой музыки скрывалось столь  сложное мировоззренческое ядро, такой комплекс реализуемых жизненных  функций, которому стоит позавидовать.

Чуткое внимание к ближайшей  звуковой среде соединялось в  этой музыке с космическим порядком природных явлений. И совершалось  это соединение в каждой песне  и в каждом танце.

Колыбельные у таких народов  – детская энциклопедия окружающей жизни, матери пели в них и о  заботах племени, и о трудностях собственной жизни, о прошлом  и будущем, о растениях и животных, о самом простом и таинственно-непостижимом.

По звуку голоса взрослого  и крику ребёнка, по тембру и ритму  речи эти люди были способны поставить  диагноз и назначить лечение  музыкой. Для мифологического сознания расстройства тела и души порождаются расхождением ритмов отдельной жизни с ритмами Вселенной. Поэтому «правильная» музыка всегда способна устранить разлад между человеком и природой.