В. Соловьёв. О сущности любви

Большой интерес в любовной философии Соловьева представляет понятие «сизигия». Соловьев употребляет слово "сизигия", делая подстрочную оговорку: "Я принужден ввести это новое выражение, не находя в существующей терминологии другого, лучшего. Замечу, что гностики употребляли слово "сизигия" в другом смысле и что вообще употребление еретиками известного термина еще не делает его еретическим".

Сизигическая любовь у Соловьева – вершина половой  любви, а к тому же это по преимуществу любовь обожествляющая, перерождающая, связывающаяся со всеобщей истиной. По обилию гностических понятий и явно выраженной теории грехопадения Софии, а также по смысловой близости, нет никакого сомнения в том, что термин принадлежит к кругу "Софии". В части третьей "Нравственность" Соловьев так представляет содержание первой главы: "Три степени нравственности:

1. любовь естественная.

2. любовь умственная (amor Dei intellectualis).

3. любовь всецелая.  

 Если первая любовь  имеет своим предметом индивидуальное  существо как такое, а вторая  – существо универсальное как такое, то предмет третьей есть существо индивидуальное, которое в то же время есть и универсальное – сизигия. Очевидно, что отношение к Софии (или в Софии как единой богочеловеческой личности) мыслится как сизигическое. Целью сизигической любви, по Соловьеву, является всемирный организм, установление связи человеческой личности с природой и обществом, воплощение всеединой идеи во внутренней жизни человечества и материальной природы.

2.2. Христианские  параллели к философии любви

Христианское государство должно проводить христианскую политику. В области международных отношений такое государство должно содействовать "мирному сближению народов". Решая вопрос об отношениях между народами, Соловьев использовал заповедь Христа о любви к ближнему. Это позволило ему дать абсолютно правильное решение вопроса: "Люби все другие народы, как свой собственный". Соловьев объясняет, что это требрвание "вовсе не означает психологической одинаковости чувства, а только этическое равенство волевого отношения: я должен так же хотеть истинного блага всем народам, как и своему собственному; эта "любовь благоволения" одинакова уже потому, что истинное благо едино и нераздельно. Разумеется, такая этическая любовь связана и с психологическим пониманием и одобрением положительных особенностей всех чужих наций: преодолев нравственною волею бессмысленную и невежественную национальную вражду, мы начинаем знать и ценить чужие народности, они начинают нам нравиться". «Если такое отношение станет действительным правилом, то национальные различия сохранятся и даже усилятся, сделаются более яркими, а исчезнут только враждебные разделения и обиды, составляющие коренное препятствие для нравственной организации человечества».

Соловьев полагал, что заповедь Христа о любви к ближнему должна распространяться на отношения между народами, ибо каждый народ оказывается на деле лишь особою формой всемирного содержания, живущего в нем, наполняющегося им и воплощающего его не для себя только, а для всех. Свое утверждение Соловьев подкрепляет яркими примерами из истории христианских народов:

 «Обыкновенно народ,  желая похвалить свою национальность, в самой этой похвале выражает  свой национальный идеал, то, что  для него лучше всего. Так,  француз говорит о прекрасной Франции и о французской славе; англичанин с любовью говорит: старая Англия; немец поднимается выше и, придавая этический характер своему национальному идеалу, с гордостью говорит: немецкая верность. "Что же в подобных случаях говорит русский народ, чем он хвалит Россию? Называет ли он её прекрасной или старой, говорит ли он о русской славе или о русской честности и верности? Вы знаете, что ничего такого он не говорит, и, желая выразить свои лучшие чувства к Родине, говорит только о "святой Руси". Вот идеал: не консервативный и не либеральный, не политический, не эстетический, даже не формально-этический, а идеал нравственно-религиозный».

Развивая свое христианское миропонимание, Соловьев настаивал  на необходимости создания цельной культуры, цельности политической и общественной жизни на основе начал христианства. Никакая святость не может быть только личной, она непременно есть любовь к другим, а в условиях земной действительности эта любовь есть главным образом сострадание. Но философ был вынужден с горечью признать, что все прогрессивные реформы прошедших столетий – запрещение пыток и истязаний, прекращение преследований религиозных сект и еретиков, ликвидация крепостного права – были проведены в основном неверующими.  

ГЛАВА 3.  ЛЮБОВЬ КАК ЦЕНТРАЛЬНАЯ ФИЛОСОФСКАЯ ПРОБЛЕМА «СМЫСЛА ЛЮБВИ»

3.1 . Влияние  любви на исторический процесс

В произведении «Смысл любви»(1892-1894) философ Соловьев делает попытку  ответить на вопрос: а в чем же смысл человеческой любви, которую он называет половой. Уже в первой статье он опровергает положенный тезис о том, что смысл половой любви заключается в размножении рода, которому она служит лишь средством. Значение половой любви он видел не в увеличении человеческого рода, ведь человек и без этого может добыть себе бессмертие. Свою мысль Соловьев подкреплял фактом вне полового размножения в растительном и животном царствах: «..во-первых, размножающиеся таким образом организмы, как растительные, так отчасти и животные, могут также размножаться и бесполым образом, а во-вторых, оставляя это в стороне и принимая как общее правило, что высшие организмы размножаются при посредстве полового соединения, мы должны заключить, что этот половой фактор связан не с размножением вообще (которое может происходить и помимо этого), а с размножением высших организмов. Следовательно, смысла половой дифференциации (и половой любви) следует искать никак не в идее родовой жизни и ее размножении, а лишь в идее высшего организма».

Автор выводит интересную закономерность, в своем роде влияющую на исторический процесс в том, что чем «выше» стоит живое существо, тем сила размножения (т.е. количество потомства) становится меньше, а сила полового влечения, наоборот, больше. Для подтверждения данного тезиса, Соловьев приводит пример с цепочкой живых организмом от рыб до человека.

Далее, Соловьев опровергает  еще одну теорию, влияющую на мировой и исторический процесс о том, что чем важнее для общества потомство (рождение определенных индивидуальностей), тем сильнее должна быть любовь родителей и, обратно, чем сильнее любовь родителей, тем более замечательное потомство мы должны получить. Цитата: «В действительности, однако, мы не находим ничего подобного - никакого соотношения между силою любовной страсти и значением потомства».

Разобравшись в зависимости  половой любви и результатом  потомства, философ рассуждает и  приводит к выводу, что самая сильная  любовь часто бывает неразделенной  и, наоборот, никакого великого потомства  не производит,  а так же обыкновенно ведет к самоубийству. Этот вывод ярко иллюстрирует пример любви Ромео и Джульетты.

3.2. Смысл и  достоинство любви как высшего  чувства

Во второй статье «Смысла любви» В. Соловьев четко формулирует ответ на вопрос о сущности данного чувства: «Смысл любви, - говорит он, вообще есть оправдание и спасение индивидуальности чрез жертву эгоизма».

Единственная сила, которая  в состоянии обуздать врожденный эгоизм, не упраздняя индивидуальности, а, наоборот, утверждая и поднимая ее, это - любовь. Это происходит потому, что посредством любви мы утверждаем безусловное значение другой индивидуальности. Любовь - это полное изживание эгоизма, "перенос нашего интереса из себя в другое". Отсюда огромная нравственная сила любви, упраздняющая эгоизм и возрождающая личность в новом духовном качестве.

Ложь и зло эгоизма  состоят вовсе не в том, что  этот человек слишком высоко себя ценит, придает себе безусловное  значение и бесконечное достоинство: в этом он прав, потому что всякий человеческий субъект как самостоятельный центр живых сил, как потенция (возможность) бесконечного совершенства, как существо, могущее в сознании и в жизни своей вместить абсолютную истину, - всякий человек в этом качестве имеет безотносительное значение и достоинство, есть нечто безусловно незаменимое и слишком высоко оценить себя не может. Непризнание за собою этого безусловного значения равносильно отречению от человеческого достоинства; это есть основное заблуждение и начало всякого неверия: он так малодушен, что даже в самого себя верить не в силах, - как может он поверить во что-нибудь другое? Основная ложь и зло эгоизма не в этом абсолютном самосознании и самооценке субъекта, а в том, что, приписывая себе по справедливости безусловное значение, он несправедливо отказывает другим в этом значении; признавая себя центром жизни, каков он и есть в самом деле, он других относит к окружности своего бытия, оставляет за ними только внешнюю и относительную ценность.

Эгоизм есть сила не только реальная, но основная, укоренившаяся  в самом глубоком центре нашего бытия и оттуда проникающая и обнимающая всю нашу действительность, - сила, непрерывно действующая во всех частностях и подробностях нашего существования. Чтобы настоящим образом подорвать эгоизм, ему необходимо противопоставить такую же конкретно-определенную и все наше существо проникающую, все в нем захватывающую любовь, т.е. половую любовь.

3.3. Исключительность  силы половой любви

Главной силой, способной устранить эгоизм, является, как считал Соловьев, именно половая любовь, потому что только она сохраняет равенство между любящим и любимым и только она удовлетворяет двум основным требованиям, без которых невозможно решительное упразднение самости в полном жизненном общении с другими. Во всех прочих родах любви отсутствует или однородность, равенство и взаимодействие между любящим и любимым, или же всестороннее различие восполняющих друг друга свойств. Все остальные типы любви, так или иначе, основываются на известном неравенстве между любящим и объектом его любви. В так называемой мистической любви индивидуальность поглощается абсолютным и предмет любви сводится, в конце концов, к абсолютному безразличию. Предмет любви есть, но индивидуальность растворяется и сводится к нулю. В любви к родине или к человечеству также существует огромная несоизмеримость любящего с любимым. Пожертвовать свою жизнь народу или человечеству можно, но проявить или осуществить при этом свою индивидуальность на основе такой любви невозможно. Что касается родительской или материнской любви, то в ней содержится слишком много неизжитого эгоизма, связанного с естественной заботой о потомстве. И здесь так же нет равенства между любящим и любимым, потому что они представляют собой разные поколения, у которых и цели, и задачи различные. Цитата: «Мать, полагающая всю свою душу в детей, жертвует, конечно, своим эгоизмом, но она вместе с тем теряет и свою индивидуальность, а в них материнская любовь если и поддерживает индивидуальность, то сохраняет и даже усиливает эгоизм. - Помимо этого в материнской любви нет, собственно, признания безусловного значения за любимым, признания его истинной индивидуальности, ибо для матери хотя ее детище дороже всего, но именно только как ее детище, не иначе, чем у прочих животных, т. е. здесь мнимое признание безусловного значения за другим в действительности обусловлено внешнею физиологическою связью».

Таким образом, только половая  любовь осуществляет огромной важности нравственную функцию - приводит к единству женское и мужское начало, восстанавливает  целостность человеческой личности, создает идеальную, абсолютную индивидуальность.

Признавая важность половой  любви, Соловьев говорит о необходимости  просветления и одухотворения плоти, изживания различных половых  отклонений и извращений. Физическая сторона в любви важна, но она  не является главной целью. Истинная любовь бывает и без физического соединения, да и физическая близость бывает без любви. Иными словами, если физиология становится целью, она губит любовь.

3.4. Задачи любви  и ее истинное назначение

Ответив на вопрос о сущности любви, автор начинает рассуждать, а что подразумевает перед собой половая любовь и какие задачи она перед собой ставит? Цитата: «Любовь для человека есть пока то же, чем был разум для мира животного: она существует в своих зачатках или задатках, но еще не на самом деле».

В связи с этим, задача любви состоит в том, чтобы оправдать на деле тот смысл любви, который сначала дан только в чувстве; требуется такое сочетание двух данных ограниченных существ, которое создало бы из них одну абсолютную идеальную личность. - Эта задача не только не заключает в себе никакого внутреннего противоречия и никакого несоответствия с всемирным смыслом, но она прямо дана нашей духовной природой, особенность которой состоит именно в том, что человек может, оставаясь самим собой, в своей собственной форме вместить абсолютное содержание, стать абсолютной личностью.

Создать истинного человека, как свободное единство мужского и женского начала, сохраняющих свою формальную обособленность, но преодолевающих свою существенную рознь и распадение,- это и есть ближайшая задача любви. Она состоит не в том, чтобы выдумать от себя что-нибудь совершенно новое, а лишь в том, чтобы последовательно проводить далее и до конца то, что уже зачаточно дано в самой природе дела, в самой основе процесса. Но если слово в человечестве развивалось и развивается, то относительно любви люди оставались и остаются до сих пор при одних природных зачатках, да и те плохо понимаются в их истинном смысле.

В чувстве любви по основному его смыслу мы утверждаем безусловное значение другой индивидуальности, а через это и безусловное значение своей собственной. Это чувство, если оно сильно и вполне сознательно, не может примириться с уверенностью в предстоящем одряхлении и смерти любимого лица и своей собственной. Представлять себе можно все, что угодно, но любить можно только живое, конкретное, а, любя его действительно, нельзя примириться с уверенностью в его разрушении.

ВЫВОДЫ ПО ГЛАВАМ

Глава 1.  Личность Владимира Соловьева давно уже стала символом, а отдельные события этой жизни превратились в миф вскоре после смерти мыслителя. Сегодня философия Соловьева опознается как образец классического типа философствования, он первый стал заниматься темами или предметами самой философии, а не мнениями об этих темах западных философов и через это стал первым русским философом.