Толкование терминов дискурс и текст

Содержание

Введение

Изучение  проблем, связанных со сверхфразовыми единствами, сложными синтаксическими  целыми, привело к возникновению  грамматики текста, что стало одним  из мощных источников развития интегральной теории дискурса.

Одной из важных проблем остаётся соотношение  текста и дискурса. Некоторые исследователи  разграничивают эти два понятия  по оппозиции письменный текст, устный дискурс. Такое различие весьма характерно для ряда формальных подходов к исследованию языка и речи. На основании этой дихотомии некоторые исследователи  склонны разграничивать дискурс-анализ (объектом которого, по их мнению, должна быть лишь устная речь) и лингвистику (письменного) текста: «В настоящее  время существует тенденция к  жесткому разграничению между дискурсом (устным) и текстом (письменным)». Это  также отражено в двух наименованиях  изучаемой дисциплины – дискурс-анализ и лингвистика текста), хотя такая  дихотомия представляется не вполне работающей, так как, например, доклад можно рассматривать одновременно и как письменный текст, и как  публичное выступление.

Тема  контрольной работы: «Мир текстов и дискурсов».

Цель  работы: ознакомиться со славянским пантеоном.

Задачи  работы: 1) изучить понятийный аппарат;

2) определить отношение понятий текст и дискурс.

1. Толкование терминов текст и дискурс

Сегодня ни у  кого не вызывает сомнений, что текст, тем более текст художественный, как объект изучения настолько сложен, что исчерпывающе описать и объяснить  его с помощью какой-то одной, пусть даже очень изощренной, исследовательской  модели — задача, практически невыполнимая. По словам Цв. Тодорова, максимальным приближением к идеальному описанию текста является «обычное чтение — в той мере, в какой оно остается лишь манифестацией  произведения». Однако в реальности человеческий фактор лишает чтение имманентности, так как читатель не воссоздает текст  при чтении, а каждый раз (даже при  следующих прочтениях) заново создает  «личностно-актуальный смысл-образ  текста». Тем не менее, появление  новых объяснительных моделей способствует умножению наших представлений  о тексте как объекте исследования.

На настоящем  этапе научного знания наибольшим эвристическим  потенциалом обладает модель текста, опирающаяся на понятие дискурс. Современные парадигмы гуманитарного знания, в рамкахкоторых разрабатываются теории дискурса, рассматривают разные аспекты понятия.

Обзор классических и новейших толкований терминов текст и дискурс дает Н.В. Петрова, приводя обширнейшую  библиографию по теме: «Текст есть продукт  процесса порождения и интерпретации. Дискурс представляет собой динамический процесс, частью которого является текст. Таким образом, анализ текста – это  лишь часть анализа дискурса. Понимание  дискурса как сложного коммуникативного события при лингвистическом  подходе становится более или  менее устойчивым на настоящем этапе  развития науки, как и различение понятий „дискурс“ и „текст“: текст (вербальный или невербальный) рассматривается лишь как часть  дискурса, его знаковый продукт».[4.]

Несколько иное соотношение понятий представлено в монографии К.Ф. Седова: «Дискурс –  объективно существующее вербально-знаковое построение, которое сопровождает процесс  социально значимого взаимодействия людей <…>. Текст – это не что иное как взгляд на дискурс только с точки зрения внутреннего (имманентного) строения речевого произведения. В рамках такого понимания термины дискурс и текст соотносятся как родовое и видовое понятия».

В современной отечественной когнитивной  лингвистике дискурс становится предметом изучения в большей  степени синхронных и, значительно  реже, исторических исследований, в  которых термин дискурс применяется  к деловым текстам XVI–XVII вв. Это  противоречит традиции, представленной, в частности, в статье Н. Д. Арутюновой в «Лингвистическом энциклопедическом  словаре». В соответствии с традицией  «термин „дискурс“, в отличие  от термина „текст“, не применяется  к древним и другим текстам, связи  которых с живой жизнью не восстанавливаются».[2.]

Таким образом, термин дискурс употребляется  в том случае, когда исследователь  стремится подчеркнуть связь  текста – «произведения речетворческого  процесса» – с «живой жизнью», с прагматической ситуацией. Особенно ярко эта связь проявляется в проекции на использование языка в СМИ. Его исследователи предлагают следующее толкование термина: «С нашей точки зрения, дискурс – это ограниченный вполне определенными временными и общими хронологическими рамками процесс использования языка (речевая деятельность), обусловленный и детерминируемый особыми типами социальной активности людей, преследующий конкретные цели и задачи и протекающий в достаточно форсированных условиях не только с точки зрения общих социально-культурных, но и конкретных индивидуальных параметров его реализации. <…> В понятие дискурса не вводится ограничений ни на тип речевой деятельности (устный или письменный), ни на участников этой деятельности (монолог, диалог, полилог), зато вводится противопоставление дискурса и текста (как любого результата указанного процесса) и фокусировка внимания на рассмотрении дискурсивной деятельности on-line, т. е. по мере его протекания и осуществления – планирования, программирования и реализации».[4.]

В.И. Карасик  в своем труде «Языковой круг: личность, концепты, дискурс» говорит о том, что с позиций социолингвистики дискурс – это общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации, например, институциональное общение. Представляется возможным выделить применительно к современному социуму политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный, сценический и массово-информационный виды институционального дискурса. Разумеется, приведенный список может быть дополнен либо видоизменен. Важно отметить, что институциональный дискурс исторически изменчив – исчезает общественный институт как особая культурная система, и, соответственно, растворяется в близких, смежных видах дискурса свойственный исчезающему институту дискурс как целостный тип общения. Например, в современной России вряд ли можно установить охотничий дискурс.[4.]

2. Взаимоотношение понятий дискурс и текст

В одних концепциях дискурс предстает как коммуникативно-прагматическая стратегия текстообразования, задающая отношение содержания высказывания и действительности, субъектные позиции и модальности высказывания, структуру хронотопа, формы жанровой организации и композиционного членения текста.

В других —  дискурс рассматривается как  зона формирования и фиксации значений, признаваемых в каком-либо дискурсном поле истинными. Речь идет о взглядах и убеждениях, обладающих значимостью для определенного коллектива и артикулируемых в некоем (в принципе ограниченном) множестве высказываний (текстов), в которых эти идеологические (смысловые) позиции признаются истинными, что и позволяет группировать их в дискурс или дискурсную формацию. И, наконец, понятие «дискурс» связывается с когнитивно-коммуникативной деятельностью автономных субъектов и определяется как когнитивно-коммуникативное событие, включающее адресанта и адресата высказывания, само высказывание, а также условия его порождения и восприятия («речь, погруженная в жизнь»). Первая и вторая концепции дискурса фокусируют внимание на сверхличных факторах коммуникации, отражающих процессы возникновения, накопления и развития («генеалогию» и «археологию», по М. Фуко) коллективного опыта определенного способа текстообразующего освоения мира и с разной степенью жесткости детерминирующих коммуникативное поведение субъектов — участников коммуникации.[6.]

Третья же концепция дискурса рассматривает  участников коммуникации как автономные личности, использующие язык для оформления содержания собственного сознания в  слове и передачи его в тексте. Поскольку в любом коммуникативном  событии как целенаправленном речемыслительном действии его участников взаимодействуют  факторы как личного, так и  сверхличного характера, что, собственно, и позволяет каждому конкретному высказыванию (тексту) стать «существенным и значимым» для других членов языкового коллектива6, постольку наиболее адекватной предмету является интегративная модель дискурса, понимаего в этом случае как творческое претворение автономными субъектами сверхличного (коллективного) опыта определенного способа текстообразующего освоения мира. Сверхличный опыт интериоризуется, становясь для участников дискурса личностно значимым. Особое место в динамическом пространстве дискурса занимает текст.

Нельзя отрицать, что текст зависит от субъектов  дискурса: его содержательная полнота  или целостность формируется  в процессе интеракции автора и читателя. В силу временной и пространственной разобщенности последних дискурсия каждого из них протекает в режиме автокоммуникации. Создавая текст, автор исходит из своих представлений об адресате создаваемого им текста: для него это не реальное лицо (лица), а некий идеальный образ или, если пользоваться выражением У. Эко, «образцовый читатель». Осуществляя свою, авторскую, дискурсию, продуктом которой является текст, автор закладывает в него интерпретационную программу для реального читателя. При этом он исходит из своих собственных представлений об адресате и его внутреннем мире. В свою очередь, читатель, опираясь на текст, строит свой «личностно актуальный смысл-образ текста» на основе своих интерпретационных гипотез по поводу внутреннего мира текста, внутренних миров автора и своего внутреннего мира, каким его видит автор.

Таким образом, текст представляет собой «некое синтактико-семантико-прагматическое) устройство, чья предвидимая интерпретация есть часть самого процесса его создания».[6.]

Степень активности читателя зависит от степени его  приближения к образцовому читателю, на которого ориентируется автор, однако полное совпадение конкретного (эмпирического) и образцового читателя, вероятно, недостижимо. Но именно в процессе читательской автокоммуникации, стимулируемой текстом, а, значит, в сотворчестве с автором, возможно эстетическое переживание прочитанного — состояние, при котором читатель перестраивает свой внутренний мир под влиянием прочитанного, осознавая «свое личностное присутствие в мире».[2.]

Итак, текст  является результатом авторской дискурсии и стимулом к читательской дискурсии. Он — единственная гарантия дискурса. Это последнее обстоятельство позволило В. С. Филиппову определить дискурс как текст в развитии: «становящийся текст как формально-семантическая структура, ставший текст как формально-семантическая структура, становящийся личностно-актуальный смысл-образ текста и ставший личностно-актуальный смысл-образ текста». В этой модели «ставший текст как формально-семантическая структура» соответствует тексту в его традиционном, лингвистическом понимании как «последовательности формально и семантически связанных высказываний, характеризующейся тенденцией к смысловой замкнутости и законченности».

Особое положение  «ставшего текста как формально-семантической  структуры» в дискурсе обусловлено, во-первых, тем, что, являясь материальным объектом (зафиксированным типографской краской на бумаге), текст потенциально (целиком или частично) воспроизводим; во-вторых, текст интерпретируем, так  как содержит заложенную автором  в процессе становления текста как формально-семантической структуры интерпретационную программу, опираясь на которую читатель и создает личностно-актуальный смысл-образ текста.[3.]

Интерпретационная программа может быть представлена как система средств прагматического фокусирования. С помощью этих средств имплицитный (другой терминологии — абстрактный, идеальный, концепированный, образцовый) автор моделирует образ читателя, именуемого в разных источниках имплицитным, абстрактным, идеальным, концепированным, образцовым, и «руководит» чтением реального читателя. Составляющие интерпретационной программы являются средствами функционально-смысловой и коммуникативно-прагматической «разгерметизации» текста при его одновременном выходе на дискурсивный уровень.[5.]

Есть известный  парадокс в том, что «ставший текст» как формально-семантическая структура  имеет физические границы и потому в структурном отношении является герметичным образованием, заключающим  в себе определенную конфигурацию элементов, однако какие-то из этих элементов способны «взорвать» герметичные границы  текста изнутри, во-первых, в силу своей  стратегической расположенности как  части интерпретационной программы, заложенной (сознательно или подсознательно) автором для своего «образцового»  читателя, во-вторых, в силу особенностей кода, который способен благодаря  своей «глубине» генерировать новые  смыслы, вызывать у читателя, обладающего  интердискурсивной компетентностью, цепную реакцию ассоциаций. Это и  делает «ставший текст» открытой смысловой  системой, которая при каждом обращении  к тексту вступает во взаимодействие c «текущей смысловой средой», становясь  «частицей и движущей силой этой среды, частицей такой же изменчивой, как и сама эта среда». Текст  индуцирует у читателя ассоциации, а эти ассоциации, в свою очередь, резко повышают семантическую слитность  текста.[2.]

Взаимодействие  текста и смысловой (культурной) среды, к которой мы относим как разнообразные  смысловые (идеологические) позиции, так  и художественные коды, можно адекватно  описать в терминах дискурса как  артикуляции в тексте релевантных  для автора и индуцированных текстом  релевантных для читателя дискурсов.[5.]

Таким образом, модель текста как «свернутого дискурса»  принимает во внимание «эмпирически наличные моменты» литературно-художественной коммуникации, а именно: «внешнее материальное произведение и психический процесс  творчества и восприятия», а также  их взаимодействие. В. И. Тюпа проводит аналогию литературного произведения «со всяким феноменом, обладающим «телом» (упорядоченностью знакового материала) и «личностью» (уникальным смыслом своего присутствия в мире)». Онтологически содержательна и другая аналогия, связывающая литературное произведение с «уникальным (национальным) языком»: «С одной стороны, любой национальный язык обладает как знаковым «телом» бесчисленных речевых актов, так и собственным «духом», менталитетом. В «облике» своего языка, по удачному выражению И. Ужаревича, народ предстает «личностью, охватывающей относительно большое пространство и время». С другой стороны, литературное произведение выступает субстратом всех адекватных прочтений его текста, подобно тому как язык есть субстрат всех речевых актов говорения на нем. При этом прочтения могут оказаться и неадекватными, чуждыми произведению, подобно тому, как языку не принадлежат ошибки прибегающих к нему иностранцев». Однако, как замечает В. И. Тюпа, личность невозможно описать, она открывается другой личности только в процессе интеракции и только через внешние, «телесные» проявления. Поэтому, исходя из презумпции существования «эстетической личности» и осознавая моральную ответственность перед этой личностью, исследователь может только «сосредоточиться на той реальности, которая пролегает между полюсами смысла и текста, сопрягая их». Продолжая мысль ученого, мы считаем, что в пространстве между этими полюсами лежат творчески претворенные в языковой данности текста личностно значимые сверхличные нормы дискурса.[5.]