Академические школы в русском литературоведении

да ».

Итак, метод, первоначально  связанный с сравнением языков, установлением общих форм слов и возведением их к праязыку индоевропейских народов, впервые в русской науке был перенесен Буслаевым в фольклористику и применен для изучения мифологических преданий славян. Впоследствии сравнительно-исторический метод прочно войдет в практику научных исследований филологов, но его первое применение в фольклористике и литературоведении навсегда закрепится за Буслаевым.

Весьма показательно, что М. Н.Сперанский заслугу Буслаева в истории русской науки видел прежде всего в том, что он не только «высказал определенный взгляд на устно-народную словесность», но и указал «метод ее разработки».

Важнейшие работы Буслаева по вопросам народной поэзии, древнерусской  литературы и древнерусского искусства, над которыми он работал в 50-е  годы, вошли в его двухтомный труд «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (1861). Статьи, опубликованные после выхода в свет этого издания, были собраны Буслаевым  в двухтомном сборнике «Мои досуги» (1886) и сборнике «Народная поэзия» (1887). В эти

издания, разумеется, вошло  не все, написанное Буслаевым. Множество  его статей и заметок осталось на страницах газет, журналов, сборников.

Важнейшим началом народности, ее «основным слоем» является для  Буслаева язык, зарождение которого происходит в «неразрывном единстве с мифами, обычаями и обрядами» и относится к глубокой древности.

Зарождение эпической  поэзии — следующего за языком пласта народности — также теряется в  незапамятной древности. Это происходит на той ступени развития, когда «творчество народной фантазии непосредственно переходит от языка к поэзии».

Существенный момент в  возникновении эпической поэзии, подчеркивает Буслаев,— ее нераздельное единство с мифологией: «Первые начала народной поэзии теряются в доисторическом созидании самой мифологии, в так называемом мифологическом процессе духовной жизни народа».«Поэтом был целый народ . Отдельные же лица были не поэты, а только певцы и рассказчики; они умели только вернее и ловчее рассказывать или петь, что известно было всякому».

Высоко оценивая возможности  теории заимствования в изучении истории народной словесности, Буслаев, однако, и в 70-е годы вопросы происхождения  фольклора решает с позиций сравнительной  мифологии.

Буслаев, как видим, снимает  кажущееся противоречие между мифологической теорией и теорией заимствования. Преимущества последней он признал, конечно, не потому, что мифологическая теория оказалась научно несостоятельной. Концепции мифологов в том  их виде, как они сложились в 40—50-е  годы, не отвечали требованиям исторического  изучения фольклора, выдвигавшимся  развитием передовой русской  науки. Новые же точки зрения, внесенные  Буслаевым в понимание и изучение

мифа в 70-годы, не получили распространения и вскоре были забыты.

При определении наиболее ценных черт народной поэзии Буслаев  уже в ранний период своей деятельности исходил из того, что определяющим должен быть исторический принцип: он полагал, что в отдаленные времена  черты народности были виднее, чище, не будучи еще затерты посторонними влияниями. Значит, чем та или иная черта древнее, тем больше уверенности, что она исконная, национальная. Здесь к услугам ученого и явился сравнительно-исторический метод в том его виде, как он применялся к исследованию языка в недавно народившейся тогда науке сравнительного языкознания. Применение этого метода позволило Буслаеву весьма близко подойти к пониманию исторического характера русского фольклора, в частности народного эпоса.

Выдающаяся роль принадлежит  Буслаеву в постановке научного изучения древней русской литературы. По богатству  фактического материала, огромной эрудиции автора и новизне точек зрения его исследования в этой области  явились в полном смысле слова  событием для всей филологической науки  того времени. Они не утратили своего значения и по сей день.

Проблема народности, занявшая столь значительное место в фольклорно-этнографических  изучениях Буслаева, в его работах  по древнерусской литературе получила свое дальнейшее развитие. В связи  с решением этой проблемы и теми спорами, которые велись вокруг нее  в те годы, весьма важное значение приобретал вопрос об объеме и характере древнерусской литературы. Как и в области народной поэзии, Буслаев устанавливает здесь новые методы изучения, вносит новое понимание древне русской словесности.

Не подлежат включению  в историю древнерусской литературы, говорит Буслаев, и различные  юридические акты, которые «хотя и входят в некоторые подробности частного быта, но косвенно, потому что устремляют все внимание на подведение исследуемого дела к закону» .

Между тем, говорит Буслаев, есть один обширный отдел древнерусской  письменности, до сих пор мало обращавший на себя внимание исследователей, который  «со временем, когда будет приведен в общую известность, откроет  богатые и разнообразные источники  для истории внутреннего быта и народной словесности». Это —  жития русских святых и другие повествования о местных святынях русской земли. Ценность их заключается  в том, что они являются своеобразным дополнением наших летописей: к  крупным историческим фактам жития  присовокупляют множество подробностей из частной жизни лиц.

Буслаев обращает внимание исследователей и на переводные сборники, так называемые патерики, содержащие назидательные повествования о  жизни христианских подвижников  или о событиях, свидетелями которых  эти подвижники являлись. Литературное значение, подчеркивает Буслаев, имеют  и другие переводные памятники древнерусской  письменности .

Суждения Буслаева об объеме древнерусской литературы прочно вошли  в историю науки. С постановкой  данной проблемы ученый связывал другие вопросы, например о характере нашей  древней письменности.

Научная деятельность Буслаева продолжалась более полувека. Еще при его жизни мифологическая теория, с которой он так тесно был связан в 40—50-е  годы, вынуждена была уступить место сначала теорий широкого литературного общения между народами, затем антропологической и исторической.

Считаясь с движением  научной мысли, постоянно опиравшейся  на огромный фактический материал, Буслаев, как мы могли в этом убедиться, не только не оставался чужд новым  направлениям в науке, но и оказывал существенное влияние на их утверждение  и развитие. Идеи Буслаева неизменно  находили широкий отклик в научной  среде, их подхватывали и развивали  его многочисленные ученики, наиболее талантливые из которых впоследствии сами становились во главе новых  школ и направлений. Например, Школа сравнительной мифологии, в которую входили А.Н. Афанасьев, О.Ф.Миллер ,А.А. Котляревский.

Вклад Буслаева в изучение древнерусской литературы, как видим, был весьма значителен. Проблемы, выдвинутые им, особенно проблема областнического  характера литературы древней Руси, являются актуальными и для современного литературоведения.

 

заключение

Систематизация научного материала и его характеристика, со всей очевидностью свидетельствуют  о богатстве и ярком своеобразии  литера-туроведческих идей в русских академических школах .

По существу, это первый опыт такой систематизации и, вероятно, он несовершенен. Но несмотря на возможные упущения, настоящий обзор позволяет увидеть, каким запасом теорий, смелых научных гипотез и реко-мендаций, разнообразных исследовательских приемов, историко-лите-ратурных выводов владела русская литературная наука в прошлом. Это вполне объясняет высокий авторитет русского литературоведения той поры в мировой науке.

Изучение данного научного материала дает возможность несколько иначе, чем это было в сравнительно недавнее время, рассмотреть вопрос о соотношении позитивистских предпосылок академического литературо-ведения и конкретных исследовательских результатов, достигнутых его представителями.

Ученые академических направлений, хотя и придерживались неко-торых общих доктрин позитивизма. Академические школы в русском литера-

туроведении, особенно в период своего расцвета (в последние десятилетия XIX века) защищали своими историко-литературными идеями реали-стическое направление. Ученые, пытавшиеся создать «историческую поэ-тику», учитывали специфические художественные формы реалистического искусства.

Активное «сопротивление»  конкретной исследовательской практики позитивистской методологии — характерная черта русского академического литературоведения. Но дело не только в этой конкретной практике, а и в прямых методологических коррективах, которые вносили в философско-эстетический позитивизм ученые академических школ.

Выдающиеся писатели той  поры сосредоточили свое особое внимание на вопросах теории реализма, на «механизме» реалистического отражения потому, что безоговорочно признали реализм господствующим направ-лением, а также потому, что увидели в этом методе наивысшее воплощение законов искусства.

Научную ценность представляли высказывания писателей о значении и принципах психологического анализа в искусстве.

Теперь можем правильно оценить своеобразие «социально- генети-ческого» литературоведения, формалистические тенденции в литературо-ведении, да и вообще весь сложный путь развития русской литературной науки в начале XX века. 

Литература

1.Бельчиков Н.Ф.,Гришунин А.Л.,Ломунов К.Н. Академические школы в русском литературоведении - Изд.«Наука».:1976.- 515 с.

2.Буслаев Ф. Странствующие  повести и рассказы.— «Русский  вестник», 1874,№4, С. 669—734.

3.Медведев П. Очередные  задачи историко-литературной науки.—  «Литература и марксизм».1928 .-  С.68.

4.Николаев П.А., Курилов А.С., Гришунин А.Л. История русского литературоведения /Под ред.П.А.Николаева. – М.:1980.- 349 с.

5.Пыпин А.И.  Характеристики  литературных мнений от двадцатых  до пятидесятых годов. Исторические  очерки. СПб., изд. «Колос».1909.- С.7.

6.Соколов Ю. М. Русский  фольклор.- М.: Учпедгиз. 1941. -  С. 68.