Использование книги А.П, Чехова "Остров Сахалин" для разработки экскурсии "Женщины на русской каторге"

Постепенно  численность сахалинской колонии  возрастала. Вслед за ссыльнокаторжными  стали добровольно прибывать  их семьи, поскольку по истечении  испытательного срока каторжанам, имеющим  семью, разрешалось жить с ней  при условии выполнения дневного «урока» (задания). Эти семьи каторжан, по описаниям Чехова и Дорошевича, жили хуже заключенных в тюрьмы.

Проходили годы. Отбывшие срок наказания стремились сразу же выехать на материк, оставаться на поселение никто не изъявлял желания. В 1880 году последовало распоряжение – запретить выезд с острова  отбывшим срок наказания каторжанам, обязать их построить дома и заняться сельским хозяйством. Вместе с тем  сильно увеличился привоз ссыльных: с 1884 года пароход стал доставлять их в два раза в течение навигации – весной и осенью.

Приказ о  запрещении выезда с острова возымел  своё действие: число посёлков стало  быстро расти. Были основаны посёлки  Малое Тымовское, Рыковское (ныне Кировское) и Дербинское (Тымовское), село Владимировка (ныне г. Южно-Сахалинск) и военный пост Александровский, ставший центром сахалинской каторги (вместо Дуэ), а рядом с ним – посёлок Корсаковка. За 15 лет (1879-1894) на Сахалине возникло 79 новых поселений. Они образовали три округа – Александровский, Тымовский и Корсаковский. В первом из них был о52 русских селения, во втором – 21, в третьем – 61, а всего 134. Кроме того, было несколько десятков стойбищ местных народностей – нивхов, айнов, ороков [23, с113-114].

За 36 лет  существования сахалинской каторги  здесь отбывали наказание свыше 30 тысяч человек. Общая численность  населения острова накануне русско-японской войны составляла 43 тысячи человек, в том числе свыше полутора тысяч военных и около четырех  тысяч человек из местных народностей.

Освоение  природных богатств Сахалина силами каторжан было организовано очень плохо. Однако ценой изнурительного труда, применения бессмысленной жестокости, потом и кровью тысяч людей на острове велись добыча угля и вылов рыбы, лесоразработки и различные промыслы, строились поселки, расчищались тысячи гектаров для полей и лугов, прокладывались дороги. И когда японцы в 1905 году оккупировали Сахалин, это была уже обжитая земля.

Таким образом, царское самодержавие, превратив  Сахалин в место уголовной и политической каторги, было не в состоянии правильно организовать использование огромных природных богатств острова. Исправительные цели каторги также не были достигнуты, и Чехов справедливо утверждал, что при царизме «сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждений» [14].

Глава 2. «Женский вопрос» в книге А.П.Чехова

Книга Антона Павловича Чехова «Остров Сахалин» была первым произведением в жанре  художественных очерков, в котором  рассказывалось о том, что представляет собой сахалинская каторжная  колония. К поездке на остров Чехова подготовила сама жизнь – медицинский факультет Московского университета, литературная работа, разнообразное общение, круг чтения. Сам Чехов считал поездку на Сахалин данью «своей медицине» и долгом гражданина. В ходе подготовки к ней молодой писатель прочел и изучил огромный пласт материалов по исследованию и освоению Дальнего Востока, специальную литературу.

21 апреля 1890 г. он выехал из Москвы и  11 июля (по ст. стилю) прибыл в  пост Александровский на Сахалине. 3 месяца и 3 дня продолжалось  знакомство с островом[10, с 74].

Краткая хроника пребывания А.П. Чехова на Северном Сахалине:

11 июля –  Чехов прибыл в п. Александровский. В тот же день обедал у     бывшего гвардейского офицера ссыльнопоселенца К.Х. Ландсберга.

12 июля –  Наносит визит начальнику острова  Сахалин генералу В.О. Кононовичу. 
После 12 июля – Совершает поездки по Александровску  и его окрестностям. Ходил к маяку на мысе Жонкиер. 
19 июля – Чехов в Александровске. Присутствует на празднике по случаю приезда приамурского генерал-губернатора барона А.Н. Корфа.

22 июля –  беседует  с А.Н. Корфом в доме В.О. Кононовича.

30 июля –  Получает удостоверение на право  посещения тюрем и поселений.

31 июля –  начало августа – обследует  селения Александровского округа и производит перепись каторжных и поселенцев. 
конец августа – начало сентября – обследует селения Тымовского округа. Ведет перепись.

5 – 10 сентября  – Чехов в Александровском.  Обрабатывает собранный материал.

Краткая хроника  пребывания А.П. Чехова на Южном Сахалине:

10 сентября  – вечером выехал на пароходе  «Байкал» из поста Александровского  на южный Сахалин.

12 сентября  – прибыл в п. Корсаковский.

В ночь на 13 сентября – Чехов поселился в  Корсаковском на квартире С.А. Фельдмана, секретаря полицейского управления.

С 13 сентября – 5 октября – ездил несколько  раз во Владимировку (совр. – Южно-Сахалинск).

С 13 сентября – 10 октября – проводит перепись населения Южного Сахалина.

18 сентября  – присутствует при допросе  американцев-китобоев, потерпевших  крушение у берегов Сахалина.

26 сентября  – Чехов в Сиянцах (совр. – Долинск).

6 октября  – ездил с местной администрацией  в японское консульство, расположенное  в Корсаковском округе.

7 – 9 октября  (?) – Чехов присутствует на  пикнике, устроенном японским  консулом Кудзе-Геном.

13 октября  – Чехов прибыл на пароход  «Петербург».

В ночь на 14 октября [ 1 час ночи] – «Петербург» отошел из Корсаковского поста[11].

В течении трехмесячного пребывания на острове Антон Павлович проделал гигантский труд. Чтобы ближе познакомиться с жизнью поселенцев и ссыльнокаторжных, он произвел перепись сахалинского населения. "Я объездил все поселения, заходил во все избы, вставал каждый день в пять часов утра и все дни был в сильном напряжении от мысли, что многое еще не сделано". С острова А.П.Чехов привез "целый сундук всякой каторжной всячины", около 10 тысяч статистических карточек и "много всяких бумаг"[20, с 73].

      Особое внимание Чехов уделил «женскому вопросу». На Сахалине он был поставлен безобразно, но менее гадко, чем в западноевропейских ссыльных колониях в первое время их развития. На остров поступали не одни только преступницы и проститутки. Благодаря главному тюремному управлению и Добровольному флоту, которым вполне удалось установить скорое и удобное сообщение между Европейскою Россией и Сахалином, задача жен и дочерей, желающих следовать за мужьями и родителями в ссылку, значительно упростилась. Первое время одна добровольно следовавшая жена приходилась на 30 преступников, а вскоре присутствие женщин свободного состояния стало типическим для колонии.

В ссыльной колонии на 100 мужчин приходилось 53 женщины. Но это отношение было  правильно только для населения, живущего в избах. Были еще мужчины, ночующие в тюрьмах, и холостые солдаты, для которых "необходимым предметом для удовлетворения естественных потребностей" служили всё те же ссыльные или прикосновенные к ссылке женщины. А если брали в целом всех мужчин, включая тюрьму и казармы, то 53 сокращалось приблизительно наполовину и  получалось отношение 100 : 25[18, с 789].

В своей книге  А.П.Чехов рассмотрел разные категории  женщин:

• Каторжные женщины
• Женщины – сожительницы
• Женщины свободного состояния[25].

К 1 января 1890 г. преступницы составляли 11,5% всего числа каторжных. С колонизационной точки зрения эти женщины имели одно важное преимущество: они поступали в колонию в сравнительно молодом возрасте; это в большинстве женщины с темпераментом, осужденные за преступления романического и семейного характера. Это всё больше убийцы, жертвы любви и семейного деспотизма. Даже те из них, которые пришли за поджог или подделку денежных знаков, несут, в сущности, кару за любовь, так как были увлекаемы в преступление своими любовниками.

Когда прибывала  партия женщин в Александровск, то ее прежде всего торжественно вели с пристани в тюрьму. Женщин запирали на ночь в камере, заранее для того приготовленной, и потом всю ночь в тюрьме и в посту шли разговоры о новой партии, о прелестях семейной жизни, о невозможности вести хозяйство без бабы и т.п. В первые же сутки, пока еще пароход не ушел в Корсаковск, происходило распределение вновь прибывших женщин по округам. Распределяли александровские чиновники, и потому округ их получал львиную долю в смысле и количества и качества; немного поменьше и похуже получал ближайший округ – Тымовский. На севере происходил тщательный выбор; там, как на фильтре, оставались самые молодые и красивые, так что счастье жить в южном округе выпадало на долю только почти старух и таких, которые "не заслуживали мужской благосклонности". При распределении вовсе не думали о сельскохозяйственной колонии, и потому на Сахалине, женщины были распределены по округам крайне неравномерно, и притом чем хуже округ, чем меньше надежды на успехи колонизации, тем больше в нем женщин: в худшем, Александровском, на 100 мужчин приходилось 69 женщин, в среднем, Тымовском 47, и в лучшем, Корсаковском - только 36[21, с 26].

 «…После тюрем, арестантского вагона и пароходного трюма в первое время чистые и светлые чиновницкие комнаты кажутся женщине волшебным замком, а сам барин - добрым или злым гением, имеющим над нею неограниченную власть; скоро, впрочем, она свыкается со своим новым положением, но долго еще потом слышатся в ее речи тюрьма и пароходный трюм: "не могу знать", "кушайте, ваше высокоблагородие", "точно так". Другая часть женщин поступает в гаремы писарей и надзирателей, третья же, большая, в избы поселенцев, причем женщин получают только те, кто побогаче и имеет протекцию. Женщину может получить и каторжный, даже из разряда испытуемых, если он человек денежный и пользуется влиянием в тюремном мирке…» [25].

В Корсаковском посту прибывших женщин помещали в особый барак. Начальник округа и смотритель поселений вместе решали, кто из поселенцев и крестьян достоин получить женщину. Преимущество давалось уже устроившимся, домовитым и хорошего поведения. Им посылался приказ, чтобы они в такой-то день и час приходили в пост, в тюрьму, за получением женщин. Когда все они приходили в пост, их впускали в женский барак и оставляли там вместе с женщинами. Женихи ходили около нар и молча и сурово разглядывали женщин, пытаясь угадать, какая из них хорошая хозяйка. После того как выбор падал на ту или иную женщину она приписывалась к поселенцу и гражданский брак был совершен.

Каторжных работ для женщин на острове не было. Правда, женщины иногда мыли полы в канцеляриях, работали на огородах, шили мешки, но тяжких принудительных работ никогда не было. Каторжных женщин тюрьма совершенно уступала колонии. Когда их везли на остров, то думали не о наказании или исправлении, а только об их способности рожать детей и вести сельское хозяйство. Каторжных женщин раздавали поселенцам под видом работниц, на основании ст. 345 "Устава о ссыльных", которая разрешала незамужним ссыльным женщинам "пропитываться услугою в ближайших селениях старожилов, пока не выйдут замуж". Но эта статья существовала только как прикрытие от закона, запрещающего блуд и прелюбодеяние, так как каторжная или поселка, жившая у поселенца, прежде всего была его сожительницей, незаконная жена с ведома и согласия администрации. В казенных ведомостях и приказах жизнь ее под одною крышей с поселенцем отмечалась как "совместное устройство хозяйства" или "совместное домообзаводство", он и она вместе назывались "свободною семьей". Можно сказать, что, за исключением небольшого числа привилегированных и тех, которые прибывают на остров с мужьями, все каторжные женщины поступали в сожительницы[13].

К сожительству не служат помехой ни старость женщины, ни различие вероисповеданий, ни бродяжеское состояние.

Каторжная женщина  получала арестантский пай, который она съедала вместе с сожителем; иногда этот бабий пай служил единственным источником пропитания семьи. Так как сожительница формально считалась работницей, то поселенец платил за нее в казну, как за работницу; он обязался свезти пудов двадцать груза из одного округа в другой или доставить в пост десяток бревен. Эта формальность, впрочем, обязательна только для поселенцев-мужиков и не требуется от ссыльных, которые живут в постах и ничего не делают. Отбывши срок, каторжная женщина перечислялась в поселенческое состояние и уже переставала получать кормовое и одежное довольствие. Таким образом, на Сахалине перевод в поселки совсем не служил облегчением участи: каторжницам, получавшим от казны пай, жилось легче, чем поселкам, и чем дольше срок каторги, тем лучше для женщины, а если она бессрочная, то это значит, что она обеспечена куском хлеба бессрочно. Крестьянские права поселка получала обыкновенно на льготных основаниях, через шесть лет[2].

Женщин свободного состояния, добровольно пришедших за мужьями, в то время в колонии было больше, чем каторжных женщин, а ко всему числу ссыльных женщин они относятся как 2 : 3. «…Я записал 697 женщин свободного состояния; каторжных женщин, поселок и крестьянок было 1041, - значит, свободные в колонии составляют 40% всего наличного состава взрослых женщин. Покидать родину и идти в ссылку за преступными мужьями побуждают женщин разнообразные причины. Одни идут из любви и жалости; другие из крепкого убеждения, что разлучить мужа и жену может один только бог; третьи бегут из дому от стыда; четвертые завлекаются на Сахалин мужьями, как в ловушку, путем обмана. Еще в трюме парохода многие арестанты пишут домой, что на Сахалине и тепло, и земли много, и хлеб дешевый, и начальство доброе; из тюрьмы они пишут то же самое, иногда по нескольку лет, придумывая всё новые соблазны, и расчет их на темноту и легковерие жен, как показали факты, часто оправдывается. Наконец, пятые идут потому, что всё еще продолжают находиться под сильным нравственным влиянием мужей; такие, быть может, сами принимали участие в преступлении или пользовались плодами его и не попали под суд только случайно, по недостатку улик. Наиболее часты две первые причины: сострадание и жалость до самопожертвования и непоколебимая сила убеждения среди жен, добровольно пришедших за мужьями, кроме русских, есть также татарки, еврейки, цыганки, польки и немки…».

Когда женщины свободного состояния прибывали на Сахалин, то их встречали здесь не особо приветливо и сами женщины, в первое время по прибытии на Сахалин, имели «ошеломленный вид». Остров и каторжная обстановка поражали их. Посмотрев на быт других, ранее прибывших женщин, они с уверенностью заявляли, что им и их детям не выжить.