– А что прежде всего провоцировало
интерес к творчеству Маяковского за рубежом?
– Маяковский действительно
был в зоне интересов западной литературной
критики. Причём уже при жизни. В нём ведь
очень сильно авангардное начало. А авангард
как раз в это время пробивал себе дорогу,
в том числе и на Западе. Поэтому когда
западные критики обозревали советское
искусство, они признавали Маяковского
как фигуру, которая, несмотря на свою
советскую убеждённость, какими-то гранями
близка западным исканиям в области искусства.
Они старались интерпретировать его творчество,
концентрируя внимание именно на этой
стороне. Наиболее ярко, на мой взгляд,
это проявилось во Франции, а также в Польше.
Например, в 1960-е годы в этих странах были
очень интересные постановки пьесы "Клоп".
У Маяковского клоп – это всё-таки буквальное
понимание: клоп в образе человека, которого
надо изолировать. Здесь же клопа сделали,
скорее, несчастным человеком, забитым
новой системой. Это вызвало тогда бурю
возмущения в советской печати. Но, в общем,
европейский мир со своими взглядами на
искусство, разумеется, брал в Маяковском
то, что было интересно ему. Это естественно.
Стоит выразить сожаление, что в своё время
на Западе не стали известны опыты Маяковского
в области дизайна. Тогда в этом направлении
там шла грандиозная работа. И тех великих
достижений в области дизайна, которые
есть сейчас, ещё не было. А потому работы
Маяковского оказались бы крайне актуальны
и востребованы.
– Какие процессы сейчас происходят
в российском и западном маяковедении?
Сближаются ли их подходы?
– Мне кажется, что
наше маяковедение сейчас набирает
силу. За рубежом Маяковским сейчас занимаются
единичные литературоведы. Безусловно,
фигура – шведский учёный Бергт Янгфельдт.
Его книга о Маяковском "Ставка – жизнь"
недавно издана на русском языке. Я во
многом с ней не согласен. Но это самостоятельное,
серьёзное исследование. Если раньше в
западных работах могли звучать ноты,
извлекать которые в советских исследованиях
было недопустимо, то сейчас в этой сфере
всё разрешено. И российское маяковедение
достаточно продвинулось. Сохранились
и старые кадры, появляется новое поколение,
я видел ряд очень интересных диссертаций.
Появляются статьи не только в центре,
но и на местах, мне бы очень хотелось,
чтобы авторы этих диссертаций продолжили
бы занятия наукой. Так что сейчас маяковедение
в России, на мой взгляд, находится в очень
хорошей форме.
– Хотелось бы спросить о
таких эпизодах в жизни Маяковского,
как его поездки за границу
в 1920-е годы. В определённой мере
он представлял на них новую Советскую
Россию, её культуру и искусство. Как
можно оценивать эффект этих поездок?
– Этот вопрос можно
разбить на несколько подвопросов.
Что означали эти поездки для самого Маяковского?
Какой эффект они оказали на престиж нашей
страны? Среда, в которой вращался Маяковский
за границей, в разных странах была различной.
В основном он, разумеется, общался с левыми
революционными кругами. Тем не менее
у него были контакты, может быть, и не
с "белой эмиграцией", но, во всяком
случае, с различными представителями
русских эмигрантских слоёв. Одним из
стимулов в жизни Маяковского всегда был
азарт. "Какая сила шею тебе согнёт,
человечий азарт?" – это строки одного
из его стихотворений. Он был крайне азартным
спорщиком. Спорил по самым разным поводам.
Я знал Павла Ильича Лавута, организатора
его выступлений. Он рассказывал: "Вот
едет поезд. Неожиданно останавливается
из-за какой-то поломки. Мы выходим, и Маяковский
тут же предлагает спор: а сколько шагов
от начала поезда до конца". Эта стихия
присутствовала в нём постоянно. Всем
известно, что он очень хорошо играл на
бильярде. Любил карты, причём в своей
среде они всегда играли на деньги. Играл
в маджонг. Потребность ездить – по стране
и за границу – была связана с этим чувством
и жила в нём органически. Если бы у него
не было такой возможности, он бы просто
извёлся. К счастью, эта возможность у
него была. Первая поездка приходится
на 1922 год. Он поехал в Латвию. Тогда она
воспринималась как некий промежуточный
пункт. Оттуда можно было отправиться
в Германию, которая была очень лояльна
Советской России. Кроме того, Латвия в
те годы была средоточием эмиграции, ориентированной
на Советский Союз, там издавалось немало
советских произведений.
Что касается следа
от поездки Маяковского на
Западе, то в этом отношении
Маяковский не отличался от
многих других советских писателей,
которые ездили в те годы за границу пропагандировать
советскую действительность. Разумеется,
он оказывал своими встречами какое-то
воздействие на левые аудитории, которые
в основном и ходили на такие встречи.
Об этих встречах сохранилось немало откликов
и в газетах. Но ведь всё-таки главный инструмент
воздействия писателя – его книги. А мастерские
переводы Маяковского тогда ещё только
появлялись. Но всё же стоит признать,
что он вносил яркие краски в представления
о Советском Союзе тех, кто приходил на
его встречи. Учитывая ораторский и полемический
дар Маяковского, он был весьма убедителен
в амплуа посланца нового мира.
Маяковский выезжал
за границу несколько раз. Бывал
в Латвии, Польше, Чехословакии, Германии.
Один раз побывал в Соединённых
Штатах. Он очень любил ездить
во Францию, где жила сестра
Лили Брик, которую мы сейчас
знаем как Эльзу Триоле – известную
писательницу и жену Луи Арагона. Маяковский
ведь не знал ни одного иностранного языка,
хотя благодаря хорошей памяти быстро
запоминал многие иностранные слова и
выражения, которые потом обыгрывал и
в стихах. Тем не менее ему важно было наличие
близкого человека, гида и попутчика, поэтому
во Франции он чувствовал себя в этом смысле
весьма уверенно. Кроме того, Эльза устраивала
ему знакомства в тогдашнем парижском
обществе – Париж всё-таки был "Меккой
искусств". Эльза познакомила его со
многими художниками. У Маяковского есть
цикл "Семидневный смотр французской
живописи", где он очень интересно пишет
о современном французском искусстве.
Всё-таки у него был глаз художника. Кроме
того, в Париже он общался с нейтральными
по отношению к Советской России кругами
эмиграции. Именно там он познакомился
с Татьяной Яковлевой, с которой затем
возник серьёзный роман – Маяковский
даже подумывал о женитьбе. В Германии
он также проявлял интерес к современному
искусству. Там он познакомился с рядом
немецких художников, в том числе с великим
экспрессионистом Георгом Гроссом. Я в
своё время специально об этом писал. Именно
благодаря активности Маяковского и статье
в журнале "Новый ЛЕФ" на Гросса обратили
внимание в Советском Союзе и много про
него писали в 1920-е годы. Чтобы в 1930-е полностью
о нём забыть.
Для Маяковского эти
поездки были очень важны. Он
увидел новые пути развития искусства,
те его направления, которых не было в
Советском Союзе. Маяковский, кстати усиленно
продвигал на Западе свои книги. В частности
издал несколько книг в Германии – там
было тогда революционное издательство
"Малик Ферлаг". Благодаря Эльзе его
начали переводить и издавать во Франции.
В Америке Маяковский
оказался в совершенно особой
среде. В США тогда жил Давид
Бурлюк и некоторые другие знакомые ему
ещё с России люди. Там он попал в окружение
еврейской эмиграции, которая в основном
покинула Россию ещё до Революции и была
в огромной степени ориентирована на Советский
Союз. Надо сказать, что наше государство
вело тогда большую работу с этими кругами.
Ведь дипломатического признания страны
ещё не было, поэтому надо было работать
с такими общественными организациями.
Америка, как известно,
заворожила его своей технической
мощью. Характерно в этом смысле
стихотворение "Бруклинский мост".
Хотя, разумеется, он обращал внимание
на различные проявления социального
неравенства. В Америке он встретил
Марию Зиберт, немку по крови, однако
происходившую из семьи немцев, живших
в России с XVIII века. У них возник роман.
Результатом этого романа стала дочь Марии
Зиберт Патрисия. Она жива. Сейчас её зовут
Патрисия Томпсон. Она время от времени
приезжает в Россию, и я с нею неплохо знаком.
Впрочем, следует отметить
и то, что ряд обстоятельств,
связанных с этими поездками
в дальнейшем мог сказаться
на трагическом конце Маяковского.
Например, о том, что у него
родилась дочь, он узнал, уже
вернувшись в Советский Союз.
Лиля Юрьевна Брик приложила
достаточно много усилий, чтобы
об этом не стало широко
известно. И вообще, это событие
создало весьма много напряжённых
моментов в их повседневном
существовании. Роман с Татьяной
Яковлевой в Париже тоже создавал
весьма непростую ситуацию. Маяковский
действительно собирался на ней
жениться, а Лиля Юрьевна этого
не хотела, очень боялась, делала
всё, чтобы он не поехал снова
в Париж. Есть пока не подтверждённое
документами предположение, что
именно Лиля Брик приложила
усилия для того, чтобы в 1928
году Маяковского не выдали
выездной визы во Францию. Он
действительно собирался ехать
в Париж и забрать Татьяну
Яковлеву в Москву, хотя, откровенно
говоря, не известно, согласилась
бы она или нет.
– Вопрос о самоубийстве поэта
всегда будет провоцировать широкий интерес,
как и любая тема неожиданной смерти известного
человека. Поэтому не могу не задать вопрос:
каковы, по Вашему мнению, были причины
самоубийства?
– Стоит признать, что
долгое время вопросы, связанные
с трагическим концом Маяковского,
разрабатывались благодаря западным
литературоведам. В нашей стране,
по причинам идеологического
характера, углубляться в эту
тему было невозможно. Вопрос
о самоубийстве Маяковского западных
специалистов всегда интересовал.
В основном они склонялись
к мысли, что его погубили
противоречия эпохи – то, о
чём принято сейчас писать
и у нас: он постепенно убеждался
в том, что свободы для творчества
остаётся всё меньше, и это приводило
его к разочарованию в социалистическом
обществе. Сейчас об этом пишут много,
например, можно вспомнить книгу Сарнова
"Самоубийство Маяковского". Однако
сторонники данной версии, несмотря на
внимательное изучение многих обстоятельств
последних лет жизни Маяковского, не обращают
внимания, что и в 1930 году он писал вполне
оптимистические стихи, прославляющие
происходившие преобразования. Я думаю,
что в огромной мере причины самоубийства
кроются в особенностях его характера.
Маяковский был крайне мнительным человеком,
много раз поговаривавшим о самоубийстве.
Он практически не способен был выстроить
нормальные отношения с женщинами. Мне
приходилось встречаться и разговаривать
с последней пассией Маяковского Вероникой
Полонской. Я её спрашивал: "Вероника
Витольдовна, а почему не вышли замуж за
Маяковского?" Она отвечала: "Ну, во-первых,
у меня был муж, а во-вторых, с Маяковским
было очень неуютно". Он был максималист,
а Полонская – обыкновенная женщина. Лиля
Брик же сумела создать такой стиль жизни,
который ему принять было трудно, но он
вынужден был подчиняться. Жизнь его в
последние годы была наполнена конфликтами
не столько с властью, сколько с партийными
чиновниками. Какой-то функционер не разрешил
печатать портрет в журнале в материале
о 20-летии творчества и т. д. Бытовая неустроенность,
ссора с товарищами по ЛЕФу… Благоприятствующих
самоубийству обстоятельств было много.
Но мы, скорее всего, никогда не узнаем
конкретной причины. Это ведь, вообще,
очень непросто сказать о многих случаях
самоубийства: почему оно произошло, что
послужило причиной, толчком. <...>
– Каким Вам кажется место
Маяковского и его наследия в современной
российской жизни?
– Мне кажется, что
в последнее время что-то происходит
и с интересом общества к
литературе. В метро всё чаще
можно встретить людей с книгами.
Надеюсь, что процесс будет
усиливаться, и это просто не
может не отразиться и на
интересе к Маяковскому. Не
так давно канал "Столица"
пригласил меня на дискуссию о Маяковском.
Я принимал участие как эксперт. Участвовали
также несколько писателей и поэтов, просто
приглашённая публика. Получилась очень
живая дискуссия. В студию пригласили
главным образом молодёжь, и участники
задавали крайне интересные вопросы, спорили
между собой. Меня поразило, что на вопрос,
кого из поэтов XX века считать наиболее
выдающимся, внёсшим главный вклад в развитие
русской поэзии, практически вся аудитория
единодушно ответила: "Маяковского".
Я даже попытался возражать, спросил, а
как быть, например, с Есениным. На что
услышал: "Что Вы, Маяковский – настоящий
новатор, а Есенин – просто хороший поэт.
Так что как ни парадоксально, мне даже
пришлось вступиться за Есенина. <...>
Другой вопрос, продолжается
ли линия Маяковского в современной
российской поэзии? На этот вопрос
ответить непросто. Поскольку очень
непросто заниматься продолжением
дела Маяковского не на формальном
уровне, не ударяясь в обычное
стилизаторство. Для этого надо быть на
очень высоком уровне культурных и литературных
исканий. Этого, мне кажется, сейчас в поэзии
нет. Кто-то пробует копировать поэтику
футуризма, но в этом нет ничего нового.
Кто-то идёт вслед за Есениным, старается
точно поймать ощущения простого человека.
А вселенского масштаба Маяковского нет.
Приходят на ум его строки, написанные
в конце жизни: "Ты посмотри, какая в
мире тишь, ночь обложила небо звёздной
данью. В такие вот часы встаёшь и говоришь
– векам, истории и мирозданию". Вот
на таком уровне современная наша (а, наверное,
не только наша) поэзия, к сожалению, не
существует.