Мишель Турнье Лесной царь

Мишель Турнье

Лесной царь

Мишель Турнье —  французский писатель, лауреат Гонкуровской премии. Мать Турнье — бургундка, отец — гасконец. Занимался философией в Сорбонне и Тюбингенском университете. Слушал лекции Мориса де Гандийяка. Хотел  преподавать в лицее философию, но потерпел неудачу на конкурсе на должность преподавателя. Сотрудничает с газетами «Ле Монд» и «Фигаро». С 1956 года по 1968 год он работает над  переводами с немецкого языка. В 1968 году с Люсьеном Клергом принимает  участие в организации фотографического фестиваля в Арле.В 1967 он публикует свой первый роман «Пятница, или Тихоокеанский лимб» (Vendredi ou les Limbes du Pacifique), вдохновлённый Даниэлем Дефо, который был удостоен Большой премии Французской академии за роман.В 1970 получает Гонкуровскую премию за роман «Лесной царь» (Le Roi des Aulnes), разошедшийся 4-х миллионным тиражом. Роман экранизировал Фолькер Шлёндорф (Огр, 1996). В 1972 Мишель Турнье становится членом Гонкуровской академии. 
 
В основе этого символического романа лежат аллюзии на древнегерманские легенды о Лесном царе, похитителе и убийце детей, и идею так называемой «фории», носительства. Первая часть повествования представляет собой дневник главного героя Авеля Тиффожа, называющего себя Детоносцем, из его предвоенной жизни во Франции, вторая — рассказ от третьего лица о его пребывании в немецком плену во время Второй мировой войны. 
 
Сегодня закончил читать "Лесного царя" - делюсь свежими впечатлениями. Пожалуй, это самая необычная книга, которая попалась мне в руки в этом году. Случайно наткнулся на неё в списке другого человека, где описание было довольно смутное - главный герой вырисовывался эдаким тихим маньяком, гоняющимся за детьми. И действительно - добрую половину книги он выглядел именно так. Поджидал возле школы конца занятий; записывал голоса детей; фотографировал их; был одержим своей форией - сильный человек, который несёт на своих плечах ребёнка. И вдруг после его попадания в плен отношение к нему совершенно меняется. 
Кто он - Людоед из Кальтенборна? Насколько человек может связать свой внутренний мир, полностью состоящий из библейских историй, фории, инверсий и знаков, с внешним - миром гитлерюгенда, эсэсовцев, дикой природы и охоты? Как Авель Тиффож смог стать единственным защитником для сотен детей, обречённых на смерть?

Книга Мишеля Турнье "Лесной царь" (оригинальное название, взятое у Гете - "Ольховый король") - из произведений не упрощающих, отмеченных глубиной проникновения в тему. Надо сказать, вначале при чтении романа возникает ощущение, что рассказывается еще одна история про "монстра". "Парфюмеры", "Коллекционеры" etc. - зашагали по страницам прозы второй половины века, обнажая зловещую патологию человеческой натуры и одновременно выдавая страх обустроенного западного мира перед сидящем в человеке зверем.

Вот и Турнье делает акцент на противоестественной любви  Авеля Тиффожа к плоти, к распоротым ранам и сырому мясу. Больше того - герой нередко именует себя "людоедом", так что читатель ждет, так сказать, перехода от теории к практике, заранее  содрогаясь от воображаемых каннибальских  сцен. Содрогаться, однако, приходится от другого.

Тиффож так и  останется "виртуальным" людоедом, зато вокруг и около будут мельтешить каннибалы вполне реальные, пусть и не в физиологическом смысле.

Судьба героя  разворачивается на фоне второй мировой  войны, отголоски которой постоянно  долетают в леса Восточной Пруссии; но пока вермахт катится на Восток, жизнь в Роминтене и Кальтенборне - не столько фронтовая, сколько потаенно-мистическая. Охоты "людоеда" Геринга напоминают гекатомбы древних, когда в жертвы богам-идолам приносились сотни  животных. Отто Блаттхен, ищущий с линейкой в руках "Homo Judaeus Bolchevicus" (человека еврейско- большевистской расы), похож на чудовищного жреца, а откровения генерала Кальтенборна имеют очевидные апокалиптические мотивы. Сама атмосфера северного края пронизана тайной, которую пытается разгадать вначале военнопленный, а впоследствии - служащий Третьего рейха Авель Тиффож.

Его ведет идея "фории", восходящая к легенде о Святом Христофоре, и осознание особой миссии, уготованной заурядной вроде  бы персоне. Выявлению этой интуитивно осознаваемой миссии посвящена вся  первая часть - довоенный дневник  Тиффожа, в котором он вспоминает детство, друга Нестора, примеряет  на себя мифы и предания, чувствуя при  этом свою избранность. И даже начавшаяся война его не очень пугает, больше того - она в чем-то подтверждает интуиции этой странной личности.

В Тиффоже удивляет сочетание полярных вещей: нежность к детям, например, и противоестественные  импульсы натуры, завороженность языческим  прошлым места, где в болотах  находят загадочных "лесных царей". Находка из болота еще аукнется парадоксально- символическим финалом, но пока Тиффож служит в "наполе" - школе для  юнгштурмовцев, - видя в учениках прежде всего детей - свою радость и крест, ношу под стать легендарному "Христоносцу". Тиффож одновременно и жертва (пленный все-таки), и хозяин леса; он и ждет краха всей этой зверской машины, и вроде как желает стать ее преемником.

"Великий Егерь  со своими охотничьими утехами  и оленьими рогами безнадежно  упал в его глазах, преобразившись  в нестрашного людоедика из бабушкиных сказок. Его полностью затмил другой - людоед из Растенбурга, тот, что требовал со своих подданных ко дню рождения их самое драгоценное сокровище - пятьсот тысяч девочек и пятьсот тысяч мальчиков десяти лет" (тут, уточним, идет речь о массовом приеме в "Гитлерюгенд" к дню рождения фюрера).

По некоторым  меркам Тиффож - коллаборационист, но это  было бы важно в другом случае в  другой прозе. А Мишеля Турнье именно эти противоречия и интересуют. В  пределах одной личности (равно как  и пределах немецкой, допустим, нации) у Тиффожа причудливо сочетается восторженное христианство и древние  лесные культы с их человеческими  жертвоприношениями. И в Кальтенбор не язычество побеждает, оно в конце концов вырывается на свободу, руша протестантскую дисциплину и укладывая немецких мальчишек в гекатомбу, схожую с теми, которые устраивал в прусских лесах одуревший от крови рейхсмаршал. Сцены финального штурма замка - мало сказать впечатляющи, они заставляют вспоминать Армагеддон, это - фреска со стены средневекового храма.

Хотя не только пробужденная древность вызывает интерес автора - он прекрасно осознает контекст уходящего  века и делает акцент именно на его  болезнях. Этот век подарил нам "восстание  масс", уравняв личность с "винтиком" и сделав индивидуальную судьбу - серийной, роевой, мелкой. А именно такой судьбы желает избежать Авель Тиффож, которому даже в собственном имени чудится  символ.

Не принимающий серийного существования, Тиффож болезненно сосредоточен на символах судьбы, избранности, завещанной погибшим когда-то школьным приятелем. Он меняет гражданскую жизнь на военную, французскую армию - на немецкий плен; потом служба, карьера, и все время его влечет неведомая звезда, приводя в конце концов к генералу Кальтенборну. А тот говорит странные вещи, мол, "тот, кто грешит с помощью символов, от них же и погибнет". И что в Германии знаки оторвались от вещей, которые символизировали, и теперь пожирают сами эти вещи. Чувствуете поворот темы? Так и хочется вспомнить "означающее" и "означаемое", "отсрочку понимания" и прочий постмодернизм, - однако рамки краткой рецензии не позволяют развернуться в этом направлении. В финале Тиффож, несущий на себе еврейского мальчика Эфраима, постепенно погружается в болото, чтобы утонуть и воистину стать "Лесным царем".

"Вы любите  Пруссию, месье Тиффож, - говорил  незадолго до катастрофы генерал, - ибо под северным солнцем,  как вы мне говорили, знаки  блестят несравненно ярче. Но  вы еще не знаете, куда ведет это жуткое, непрерывно разрастающееся обилие символов. В насыщенном знаками небе зреет буря, которая разразится с безжалостной силой апокалипсиса и поглотит всех нас!" Поэтому можно сказать иначе: Авель Тиффож всю жизнь погружался в болото символов, и вот оно захлестнуло его с головой, соединив-таки с искомой ипостасью.

Мало кому из европейских  авторов удалось выявить глубинную  сущность феномена, именуемого "фашизмом". Исследуя социальные, исторические, психологические, садомазохистские и прочие корни  явления, художники добивались подчас впечатляющих результатов, но что-то важное просачивалось сквозь крупную ячею таких подходов, оставляя чувство  неудовлетворенности. Между тем очевидно, что в фашизме оживают древние Духи, оживает миф; и пусть "мифологический" подход тоже не является последней истиной, он все-таки дает возможность хотя бы приблизиться к ней и не впасть в дурное упрощение далеко не простой реальности ХХ-го столетия.

Мишель Турнье. Лесной царь. СПб.: “Амфора”, 2000.

Мало кому из европейских  авторов удалось выявить глубинную  сущность феномена, именуемого фашизмом. Исследуя социальные, исторические, психологические, садомазохистские и прочие корни  явления, художники добивались подчас впечатляющих результатов, но что-то важное просачивалось сквозь крупную ячею таких подходов, оставляя чувство  неудовлетворенности. Между тем очевидно, что в фашизме оживают древние духи, оживает миф; и пусть “мифологический” подход тоже не является последней истиной, он все-таки дает возможность хотя бы приблизиться к ней и не впасть в дурное упрощение далеко не простой реальности ХХ столетия.

Книга Мишеля Турнье “Лесной  царь” (оригинальное название, взятое у Гете, — “Ольховый король”) — из произведений не упрощающих, отмеченных глубиной проникновения в тему. Надо сказать, вначале при чтении романа возникает ощущение, что рассказывается еще одна история про “монстра”. “Парфюмеры”, “Коллекционеры” etc. —  зашагали по страницам прозы второй половины века, обнажая зловещую патологию  человеческой натуры и одновременно выдавая страх обустроенного  западного мира перед сидящим  в человеке зверем. Вот и Турнье делает акцент на противоестественной  любви Авеля Тиффожа к плоти, к распоротым ранам и сырому мясу. Больше того — герой нередко именует себя “людоедом”, так что читатель ждет, так сказать, перехода от теории к практике, заранее содрогаясь от воображаемых каннибальских сцен. Содрогаться, однако, приходится от другого. Тиффож так и останется “виртуальным” людоедом, зато вокруг и около будут мельтешить каннибалы вполне реальные, пусть и не в физиологическом смысле.

Судьба героя разворачивается  на фоне второй мировой войны, отголоски  которой постоянно долетают в  леса Восточной Пруссии; но пока вермахт  катится на Восток, жизнь в Роминтене  и Кальтенборне — не столько фронтовая, сколько потаенно-мистическая. Охоты  “людоеда” Геринга напоминают гекатомбы  древних, когда в жертвы богам-идолам приносились сотни животных. Отто Блаттхен, ищущий с линейкой в руках  “Homo Judaeus Bolchevicus” (человека еврейско-большевистской расы), похож на чудовищного жреца, а откровения генерала Кальтенборна имеют очевидные апокалиптические мотивы. Сама атмосфера северного края пронизана тайной, которую пытается разгадать вначале военнопленный, а впоследствии — служащий Третьего рейха Авель Тиффож.

Его ведет идея “фории”, восходящая к легенде о Святом Христофоре, и осознание особой миссии, уготованной заурядной вроде  бы персоне. Выявлению этой интуитивно осознаваемой миссии посвящена вся  первая часть — довоенный дневник  Тиффожа, в котором он вспоминает детство, друга Нестора, примеряет  на себя мифы и предания, чувствуя при  этом свою избранность. И даже начавшаяся война его не очень пугает, больше того — она в чем-то подтверждает интуиции этой странной личности. В  Тиффоже удивляет сочетание полярных вещей: нежность к детям, например, и  противоестественные импульсы натуры, завороженность языческим прошлым  места, где в болотах находят  загадочных “лесных царей”. Находка  из болота еще аукнется парадоксально-символическим  финалом, но пока Тиффож служит в “наполе” — школе для юнгштурмовцев, —  видя в учениках прежде всего детей — свою радость и крест, ношу под стать легендарному “Христоносцу”. Тиффож одновременно и жертва (пленный все-таки), и хозяин леса; он и ждет краха всей этой зверской машины, и вроде как желает стать ее преемником. “Великий Егерь со своими охотничьими утехами и оленьими рогами безнадежно упал в его глазах, преобразившись в нестрашного людоедика из бабушкиных сказок. Его полностью затмил другой — людоед из Растенбурга, тот, что требовал со своих подданных ко дню рождения их самое драгоценное сокровище — пятьсот тысяч девочек и пятьсот тысяч мальчиков десяти лет” (тут, уточним, идет речь о массовом приеме в “Гитлерюгенд” ко дню рождения фюрера).

По некоторым меркам, Тиффож — коллаборационист, но это было бы важно в другом случае и в  другой прозе. А Мишеля Турнье именно эти противоречия и интересуют. В  пределах одной личности (равно как  и пределах немецкой, допустим, нации) у Тиффожа причудливо сочетается восторженное христианство и древние  лесные культы с их человеческими  жертвоприношениями. И в Кальтенборне язычество побеждает, оно в конце концов вырывается на свободу, руша протестантскую дисциплину и укладывая немецких мальчишек в гекатомбу, схожую с теми, которые устраивал в прусских лесах одуревший от крови рейхсмаршал. Сцены финального штурма замка — мало сказать впечатляющи, они заставляют вспоминать Армагеддон, это — фреска со стены средневекового храма.

Хотя не только пробужденная древность вызывает интерес автора — он прекрасно осознает контекст уходящего века и делает акцент именно на его болезнях. Этот век подарил  нам “восстание масс”, уравняв личность с “винтиком” и сделав индивидуальную судьбу — серийной, роевой, мелкой. А именно такой судьбы желает избежать Авель Тиффож, которому даже в собственном  имени чудится символ. Не принимающий серийного существования, Тиффож болезненно сосредоточен на символах судьбы, избранности, завещанной погибшим когда-то школьным приятелем. Он меняет гражданскую жизнь на военную, французскую армию — на немецкий плен; потом служба, карьера, и все время его влечет неведомая звезда, приводя в конце концов к генералу Кальтенборну. А тот говорит странные вещи: мол, “тот, кто грешит с помощью символов, от них же и погибнет”. И что в Германии знаки оторвались от вещей, которые символизировали, и теперь пожирают сами эти вещи. Чувствуете поворот темы? Так и хочется вспомнить “означающее” и “означаемое”, “отсрочку понимания” и прочий постмодернизм, — однако рамки краткой рецензии не позволяют развернуться в этом направлении.

В финале Тиффож, несущий на себе еврейского мальчика Эфраима, постепенно погружается в болото, чтобы утонуть и воистину стать “Лесным царем”. “Вы любите Пруссию, месье Тиффож, — говорил незадолго до катастрофы генерал, — ибо под северным солнцем, как вы мне говорили, знаки блестят несравненно ярче. Но вы еще не знаете, куда ведет это жуткое, непрерывно разрастающееся обилие символов. В насыщенном знаками небе зреет буря, которая разразится с безжалостной силой апокалипсиса и поглотит всех нас!” Поэтому можно сказать иначе: Авель Тиффож всю жизнь погружался в болото символов, и вот оно захлестнуло его с головой, соединив-таки с искомой ипостасью.

Лесной царь 
автор: Мишель Турнье 
главный герой: Авель Тиффож 
временной промежуток: 1938-1945 гг. 
 
Легенды и мифы – это то, что ХХ век так старательно культивирует, создает и хранит. Потому эта книга, обращающая нас к древнегерманской легенде о похитителе и убийце детей, вроде бы укладывается в общую схему современной литературы. Другое дело, что писатель при общей, мягко говоря мрачноватости произведения, по-хулигански нагло трактует древние словеса, рождая психологическую интерпретацию того как человек обживает пространство отведенного ему ХХ века. По моему мнению, Турнье, при всей бредовости рассуждения главного героя о своей вечности, схватил ощущения человека современности, который в погоне за лишней минутой, впитывая огромные потоки информации, иногда сам того не желая – чувствует себя настолько же живущим от сотворения мира, вернее – хаоса, насколько же ощущая его неизбежную конечность. 
Так рождается облик современной литературы –  поток произведений, где все самое интересное, загадочное, дикое, запутанное, одновременно заумное и бессмысленное происходит внутри героя. Идеал внятной и разумной вселенной человечество поставило в музей на полку утопий XIX века. 
Сама легенда о Лесном царе, выведена на российский читательский рынок еще в XIX веке – Жуковским: помните:  
Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? 
Ездок запоздалый, с ним сын молодой… и пр. 
Лесной царь у Жуковского (как и в оригинале Гете) мечтает заполучить себе сына путника, угрозы и посулы которые слышат мальчик не помогают, и дитя все равно попадает к Лесному правителю, но – мертвым. Эта легенда для Тиффожа – символ. 
Жизнь в романе - как постепенно разматывающаяся бесконечная лента с узлами-символами. Лента спутана в сложный узел из обстоятельств. Прямой отглаженной, не запутанной противоречиями быть и не может – прямая дорога канула в прошлое, доставшись библейским пророкам и крестоносцам. Нам же остался хаос и гордиевы узлы, где даже сами символы не могут быть упорядочены принадлежностью к одной идеологии или религии. Наши ориентиры заимствованы из различных культур и скреплены лишь принадлежностью одному человеку. 
Текст последовательно ведет нас от одного символа к другому, работа в нацисткой Германии вместе  с самозабвенным копанием в сортире – всего лишь символы, по которым Тиффож ведет отчет о поиске своего жизненного смысла. 
Символы  - это его ориентиры и его дорога. Его имя Авель – имя первого убитого человека, человека – кочевника, человека – пастуха. И Авель Тиффож – кочевник, даже в начале романа ведя оседлый образ жизни, он владеет авторемонтной мастерской. Машины  - для него связующее звено между пока еще оседлой жизнью и жизнью кочевника, к которой звало имя  - Авель. 
Он учился в школе Святого Христофора - это тоже символ. Данный Святой первоначально ничего святого в себе не имел. Христофор был огромным детиной зверского обличья и недюжинной силы. Единственным желанием его было служить самому могучему властелину мира. Испробовав в качестве такового земного царя и сатану, он приходит к Богу, потому что не нашел в мире властителя, который бы Его не боялся. Служил он сообразно своим способностям – переносил на плечах путников через бурный поток. Однажды он взвалил на себя мальчика, который неожиданно оказался очень тяжелым, причем килограммы у ноши прибавлялись буквально с каждым шагом. Вытащив «тяжелое дитя» на берег, усталый до последнего издыхания Христофор узнал благую весть – мальчик был Иисусом, соответственно будущий Святой испытал на себе тяжесть Создателя и всего Мира. Эта легенда отображает для главного героя самое прекрасное и мучительное извращение. 
«Миг, когда человек по случайности открывает в себе извращение, которым тайно страдал, несомненно, самый пронзительный в его жизни». Для Тиффожа его извращением, его прекрасной мукой, источающей для него экстаз и эйфорию было ощущение веса ребенка. 
Обращение к образу детства не случайно. Постиндустриальные страны ХХI века обуреваемы стремлением к чистоте - экологической, физической, и пр. Так Америка бросается на поиски геля для душа с неистовым желанием верить в невинность Бритни Спирс и запретить постельные сцены в кассовых фильмах. Но все ставится с ног на голову и чистота, по сути, превращается в стремление к стерильности. Положение самого невинного и неприкасаемо чистого существа -  ребенка, тоже не осталось незаблемым. Набоков создал из педофилии роман, внимательно обсмотрев и прострадав извращение с эстетической точки зрения. Появился и Тиффож с его педофобией – страстью желания нести детское тело – без примеси сексуального влечения, со стремлением к чистой невинности, можно и мертвой. 
Тиффож открывает в себе умершего друга детства - Нестора, ветхозаветного Христофора и Лесного царя. Открыв внутри себя ребенка и, одновременно стремясь к детям, он повторяет в странной форме богоборческие поиски Святых. Другое дело, что три сущности -  не по годам умного ребенка, Святого и мифического лесного чудовища не борются. Это не растроение личности – это единая сущность, единая одержимость и единое извращение. 
Как и Святой Христофор Тиффож ищет великого Властителя. Его первый господин  - Грозный Охотник Германии: с приступами необузданной жестокости, отстреливающий в охотничьих угодьях Роминтена «фаллических» оленей, царская охота – не менее  1 200 зайцев, для его кабанов со всех деревень ведут «на бойню» лошадей, он - маршал и главнокомандующий военно-воздушными силами Германии, 127-килограммовый гауляйтер Пруссии – Герман Геринг. Но «роминтенский людоед» помельчал перед господином №2 - человеком, которому каждый год на день рождения немецкая нация преподносит целое поколение 10-летних детей – 500 000 девочек и 500 000 мальчиков, которых он превращает в пушечное мясо. Так 20 апреля Германия празднует день рождения Фюрера. 
Но к 1945 году рушится империя тоталитарного могущества Гитлера, ореол Самого Великого властителя оказывается не по размеру и ему. После службы Двум  – очередь третьего. Кому будет служить Тиффож, если все три ипостаси соединены в нем самом? Человеке, который стремится к чистоте через извращение, к спасению через убийство, человеку с именем первого убитого на земле – Авель?..