Направления в западноевропейском литературоведении XX в

По своим  исследовательским принципам и  подходам очень близка к феноменологической критика рецептивная, которую также называют «критикой читательских реакций». Еще в 20-е годы читательскими реакциями на художественный текст очень интересовался выдающийся английский литературовед и лингвист А. Ричардс, посвятивший этой проблеме специальную книгу – «Практическая критик» (1929). Его усилия не получили поддержки – в то время литературоведение было увлечено психоанализом, марксизмом. Позже появились другие увлечения – «новая критика», структурализм. Но именно последние в значительной степени спровоцировали обострение интереса к рецептивной критике, к читательским реакциям, ибо эти методологии, сосредоточенные на тексте, читателем, да и автором, практически не интересовались.

Если у неокритиков  и других текстологов произведение живет своей собственной жизнью, то представители рецептивной школы  уверены, что лишь мы, читатели, «заставляем произведение жить». В произведении знакомый мир реконструируется в незнакомых формах; особое значение придается «затемненности» или неопределенности текста. Именно «затемненность» стимулирует работу читательского воображения. Читатель как бы дописывает произведение, часто являясь при этом в большей степени автором, чем сам автор. В «акте чтения» читатель стремится пристегнуть «вибрирующую структуру текста» к тому или иному значению, которое вносится в текст именно читателем.

Наиболее активный проповедник идей рецептивной критики в США – С.Фиш. Когда-то известные американские теоретики литературы У.Уимсат и М.Бирдсли предупреждали, что чрезмерное увлечение психологией приведет к тому, что произведение как таковое может просто раствориться в ней. Отвечая на это предостережение близких к «новым критикам» авторов, С.Фиш утверждал: «Исчезновение произведения в читательских реакциях на него – это как раз то, что должно случиться в нашей критике, потому что это происходит в процессе чтения»

Разумеется, восприятие читателем произведения, реакции на него могут не учитываться литературоведением, хотя было бы другой крайностью все сводить к мнению читателя. И что еще важнее – если все сводить к читательским реакциям, то становится затруднительным, почти невозможным найти в литературе, в произведении что-то незыблемое и объективное, ибо читательское восприятие всегда индивидуально и непредсказуемо. И в этом отношении методология рецептивной критики представляется менее продуктивной, чем методология справедливо осуждаемых С.Фишем структуралистов или неокритиков.  

 Структурализм как особое направление в литературоведении сложился во Франции в результате деятельности условно называемой "Парижской семиологической школы" (ранний Р.Барт, А.-Ж.Греймас, К.Бремон и др.). Время наибольшей популярности и влияния французских структуралистов - с середины 50-х годов до начала 70-х годов. Работы отдельных немецкоязычных специалистов 70-х годов еще ориентированы на теорию сюжетосложения французского структурализма, но в 80-90-е годы на смену традиционному структурализму приходят его своеобразные вариации, - интертекстуальный и интердискурсивный анализ, психопоэтика, семиотические концепции - во многом относящиеся уже к области постструктурализма. Собственно "структурное" направление видит свою цель в том, чтобы найти "повествовательную модель, безусловно формальную, то есть структуру или грамматику рассказа...". Структуралисты считают поэтический язык неким организующим началом, равным сознанию. Всякое литературное произведение подводится при этом под понятие "текст", являющийся, по мнению структуралистов, самим процессом формирования смысла. "Текст подлежит наблюдению не как законченный, застывший продукт, а как его производство, "включение" в другие тексты, другие коды и тем самым связанное с обществом, с историей, но не по детерминистским законам, а путем межтекстовых ассоциаций". Поиск неизменных структурных единиц в литературе приводит к мысли о том, что все конкретные произведения являются лишь вариативными реализациями одних и тех же закономерностей, действующих на протяжении всего периода существования литературы.   

 В 1967 году был создан новый термин - интертекстуальность. В результате отождествления сознания человека с письменным текстом как текст стало рассматриваться все: литература, культура, общество, история, сам человек. Положение, что история и общество являются тем, что может быть "прочитано" как текст, привело к восприятию человеческой культуры как единого "интертекста", который в свою очередь служит как бы предтекстом любого вновь появляющегося текста. Таким образом, мир предстает как огромный текст, в котором все когда-то уже было сказано, а новое возможно только по принципу калейдоскопа: смешение определенных элементов дает новые комбинации. Интертекстуальные взаимодействия являются одной из существенных областей интереса немецких специалистов-литературоведов, причем интертекстуальность понимается ими достаточно широко: как заимствования из других текстов, цитаты, реминисценции, переработка тем и сюжетов, а также отдельные связи в рамках творчества одного и того же автора (например, суждения автора и рассказчика). Задачу выявить конкретные формы литературной интертекстуальности поставили перед собой редакторы коллективного сборника "Интертекстуальность: формы и функции" (1985)3, вышедшего в Германии. Немецкие исследователи старались противопоставить интертекстуальность как литературный прием, сознательно используемый писателями, постструктуралистскому ее пониманию как фактору своеобразного коллективного бессознательного, определяющему деятельность художника вне зависимости от его воли, желания и сознания.   

 Структуралистами  введено было также понятие  дискурса, включающее в себя, как  правило, специфический способ  или особые правила организации  речевой деятельности (письменной или устной), группу речевых форм, жанров, обычаев в пределах исторически определившейся и институциализированной практической сферы. Нередко употребляют дискурс как понятие, близкое стилю, как, например, "литературный дискурс", "научный дискурс". Наметившаяся в последние десятилетия тенденция к интеграции дискурсов привела к возникновению интердискурсивного анализа, предметом которого являются общие для нескольких сфер человеческой деятельности (например, разных направлений в искусстве) элементы: символы, мифы, знаковые комплексы и т.д. В интердискурсивных областях, таких как повседневная жизнь, средства массовой информации, общее образование, общественное мнение, эти элементы функционируют. В постструктурализме литературный текст рассматривается нередко в контексте "общекультурного дискурса", включая в него религиозные, политические и экономические дискурсы. Интердискурсивный анализ оказывается, безусловно, шире интертекстуального, и в последние годы приобретает все большую популярность в среде немецкоязычных литературоведов.

Ветвью структурализма является структурный психоанализ, все более привлекающий внимание литературоведов Западной Европы и, в частности, Германии. Его родоначальник, французский интерпретатор сочинений З.Фрейда Ж.Лакан, трансформировал психоанализ в постструктуралистскую дисциплину. Структура языка, отражающая процессы, происходящие в подсознании, поставлена в центр его теории. В 50-х годах Ж.Лакан, отождествив бессознательное со структурой языка, заявил, что "работа сновидений следует законам означающего". Вместе с тем, всякая человеческая артикуляция является формой выражения подсознательных значений. Реальность, по Лакану, отражается в символическом порядке языковых отношений. Литература - это некое письмо, знаковое послание с вычеркнутыми или как бы стертыми местами, намеками, метонимиями и метафорами, представляющее собой двойной дискурс, сочетающий область сознательного с подсознанием. В немецком литературоведении структурный психоанализ все более используется как метод рассмотрения литературного произведения; наиболее часто для подобного рассмотрения привлекаются произведения немецких романтиков, в частности Э.Т.А.Гофмана, а также Ф.Кафки.

Ярким представителем семантико-символической критики является М. К. Бирдсли. В работах американского критика четко прослеживаются попытки выработать твердые научные принципы литературоведения в противовес различного рода интуитивистским и импрессионистским методам интерпретации. Игнорируя психологию писателя и читателя и аргументируя это тем, что произведение обладает текстуальным, независимым от авторского намерения значением, М. К. Бирдсли на основе лингвистических теорий Л. Витгенштейна (сравнении искусства с игрой с четко определенными правилами) и лингвистической философии Дж. Остина (учении о двух типах языковых актов – выражении значения «в» и «с помощью» предложения) создает оригинальную, довольно сложную концепцию прочтения текста в литературной критике. Согласно М. К. Бирдсли, процесс прочтения с непосредственной установкой на объяснение литературного текста состоит из  нескольких операций.

Первая, «экспликация» (explication), предполагает рассмотрение разноуровневых словесных и фразовых значений, толкование скрытого смысла и многозначности. В разделе «Язык литературы», подводящем читателя к понятию экспликации, американский критик акцентирует внимание на способности слова нести определенную когнитивную или эмотивную нагрузку. Лингвистическое выражение, по мысли М. К. Бирдсли, может иметь так называемый «import» (в переводе «смысл», «значение», «важность») – способность воздействовать на читателя – или «purport» («смысл», «содержание», «намерение»), представляющий собой не что иное, как «cognitive import» («познавательный смысл») – возможность влиять на взгляды читателя в процессе передачи информации. Как «import» может быть когнитивным (соответствует понятию «purport») или эмотивным, т. е. затрагивающим чувства читателя, так и «purport» может быть когнитивным (эквивалентен английскому термину «meaning» – «значение»), передающим информацию о взглядах или убеждениях говорящего, и эмотивным (передает информацию о чувствах говорящего). Одним из важнейших понятий при анализе лингвистического выражения является понятие «general purport» («общее когнитивное/познавательное значение») – способность влиять на убеждения читателя с предоставлением различных характеристик говорящего: национальности, социального положения, религиозной принадлежности, статуса и т. п.

Вторая операция в процессе прочтения литературного произведения – «разъяснение», «освещение» или «элюсидация» (elucidation). «Элюсидация» выявляет «подразумеваемый» смысл произведения в целом. Ситуация, цепочка событий не ограничиваются рамками повествования. На основе уже изложенных событий мы предполагаем или подразумеваем другие, включая характеры и мотивы. Типичные проблемы «элюсидации»: был ли Гамлет сумасшедшим, как долго прожил Том Джонс после окончания повествования о нем, сколько было детей у леди Макбет и т. п. Природа «элюсидационных» проблем в краткой форме раскрывается в известной критической работе Довера Дж. Уилсона «Что происходит в «Гамлете»?», начиная с ее названия. «Элюсидация», считает М. К. Бирдсли, это то, что «мы делаем интуитивно и без особых усилий в процессе обычного чтения». Очень небольшая часть художественной литературы, разве что простейшие рассказы в книгах для первоклассников, кажется абсолютно понятной, но не сложные произведения, закономерно вызывающие полемические трактовки.

Список использованной литературы

Козлов А. С. Литературоведение Англии и США – Симферополь: Таврида, 1994

Абрамкина Н.В. Методологические принципы семантико-символического литературоведения -  Севастопольский национальный технический университет, 2008

Современные   зарубежные   литературоведческие    концепции: герменевтика, рецептивная эстетика - М., 1983.