Поэзия Маяковского

Дайте о ребра опереться.

Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!

Рухну ли.

Не выскочишь из сердца!

Расстояния увеличиваются от нескольких метров комнаты до городских, враждебных герою, кварталов, вавилонских башен, атлантических глубин с затонувшей из-за пожара «Лузитанией» и Голгофы, возникающей перед глазами бунтующего героя. И в конце уже – «Вселенная спит….»

Метафора пожара как суть конфликта лирического героя с миром и Создателем

Другой чертой безграничного пространства борьбы человека с миром, созданным Божьей волей, является емкий и широко развернутый в первой главе образ огня, пожара.

Этот пожар, овеществленная метафора беспокойной души, имеет свой собственный сюжет: появившись внутри как болезнь («Вы думаете, это бредит малярия») огонь переживания личной драмы разгорается все больше. Вот уже «плавлю лбом стекло окошечное»,  а потом, после разрыва отношений, «в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги». Здесь же появляется образ Везувия и Помпеи, «обгорающий рот»… а дальше метафора обожженной души становится яркой и осязаемой через конкретные образы горящего публичного дома, пожарных, испуганных людей, которым «стоглазое зарево рвется с пристани».  И вот уже пылает весь город, весь мир. И этот пожар – пожар революции, предсказанный поэтом в 1916 году, отражается в окровавленных телах, флагах и красном закате. А когда лирический герой в своем бунте встает рядом с Богом  и заявляет ему, что он «недоучка, крохотный божик», он вдруг замечает, что пожар-то уже кончился, а мир спит под звездами, которые никого не могут согреть или сжечь своим далеким светом. Так, Маяковский с помощью овеществленной метафоры изображает борьбу лирического героя с самим собой, целым миром и Богом.

Как расширяется географическое пространство, так и время в поэме непостоянно: вечер ожидания вырастает до размеров целой жизни. В первой части поэмы мы еще замечаем тянущиеся часы:

«Приду в четыре», – сказала Мария.

Восемь.

Девять.

Десять.

…Упал двенадцатый час,

Как с плахи голова казненного.

Позже время становится необъятным, превращается в вечность, мелькающую перед глазами: мы возвращаемся в прошлое, во времена погибающей Помпеи, потом снова 1915 год, время бунтарских идей Ницше и Первой Мировой войны. А дальше – все смешалось, и герой, уже вне времени, говорит с Богом, ни слова не получая в ответ… Мир спит под безграничным звездным небом, не удостаивая беснующегося где-то внизу человека даже взглядом.

 В тексте использованы фото  В.Маяковского разных лет

Дальше – о концепции искусства, поэте и лирическом герое в свете библейских традиций

Рубрики: Зал литературы, Читальный зал

Метки: анализ текста, богоборчество, Маяковский, поэма

Художественное пространство поэмы и финал

Художественное пространство в поэме «Облако в штанах» непрерывно меняется как по горизонтали (от земли к небу и обратно, потому что там холодная пустота), так и по вертикали (из тесной комнаты через улицы, города, дальше)  – в вечность, на поиски мировой гармонии.

Маяковский, очень любивший гиперболу, постоянно желает увеличить границы всего. Маленькое приключение в Одессе, невзаимная романтическая история вдруг дает толчок к огромному обобщению смысла любви в человеческой жизни.  Чувство мужчины перерастает в страстную любовь поэта к людям. Недостатки приземленного, натуралистического мира увеличиваются в размерах, преподносятся с такой остротой и негодованием, что современники Маяковского в потрясении пересматривали свою собственную жизнь, понимали, как мелко и бессмысленно она проходит, даже старались меняться. Образ поэта также непрерывно меняет свои одежды. Вот он в самом начале своей истории:

Мир огрОмив мощью голоса,

Иду – красивый,

Двадцатидвухлетний.

Все впереди пока, и от широты своей души влюбленный мужчина согласен меняться, причем выбирает замечательный ассоциативный образ облака, такой нежный, воздушный, красивый – мечта женщины, но тут же снижает его («в штанах»):

 Хотите 

Буду от мяса бешеный…

Хотите –

Буду … не мужчина, а – облако в штанах!

 Любовная неудача открыла  ему глаза на мир. Люди, окружавшие  поэта, вдруг представились ему  с иной стороны, у них нет  той мощи любви, которая есть  в бескорыстном сердце, но она  им и не нужна. Главное –  ожиреть, то есть получить все блага цивилизации.

Образ Жирного человека, отталкивающий, тошнотворный, Маяковским используется очень часто именно для того, чтобы протестовать против пошлости и бездуховности жизни. А такие пороки владеют миром,  который сотворил Господь. Значит, он сделал ошибку, раз допустил такое на земле? И снова меняется мир в глазах поэта,  начинается история противостояния человека и Бога. Только спор этот, даже откровенно презрительное отношение героя к Творцу, ни к чему не приводит.

Лирический герой живет в мире, который нарушил нравственные устои, потерял любовь и веру в гармоничные отношения. Он сам есть порождение этого мира, а значит, бунтовать придется и против себя самого… Потому так показателен финал произведения: образ уснувшей Вселенной с огромным ухом, слышащим слово Поэта. Быть может, когда-нибудь это слово отзовется во Вселенной и мир изменится.

Лирический герой поэмы и мир, его окружающий

Лирический герой Маяковского – человек  сильных страстей, высокого интеллекта и полный огромного желания изменить этот мир. Его мироощущение трагично, его взгляды бескомпромиссны, его чувства искренни и сильны. Герой живет в жестоком урбанистическом мире, где

Улица муку молча перла.

Крик торчком стоял из глотки.

Топорщились, застрявшие поперек горла,

Пухлые taxi и костлявые пролетки.

Романтик и идеалист в душе, он натыкается на предательство в любви и несовершенство, даже упадничество мира. Чтобы не быть сломленным, раздавленным этим миром, лирический герой вынужден примерять на себя различные маски.

И читатель идет за ним, видя то городского сумасшедшего, то клоуна в вихре маскарада, то похабника, подробно расписывающего человеческие пороки, то нигилиста, называющего создателя «недоучкой»  и крохотным «божиком».

Однако всякий раз, когда мы видим перед собой отвратительную образину мерзавца, непременно мелькнет (в слове ли, в ассоциации) истинное лицо лирического героя, Поэта, Пророка, Человека с большой буквы.

Его любовь – сильное и верное чувство. Но он не выносит предательства, потому заявляет «Долой вашу любовь!». Он владеет словом, ценит творческую мысль, увлечен музыкой, живописью. Маяковский был очень одарен в сфере искусства. Но что же видит герой?

 Сквозь свой,

До крика разодранный, глаз

Лез, обезумев, Бурлюк…

 С Давидом Бурлюком Маяковского связывали долгие годы дружбы, и лишь гораздо позже поэт понял, что друг просто использовал его талант как возможность выделиться самому.

А имевший бешеный успех среди публики Игорь Северянин! Маяковского раздражали красивые, но ничего не несущие в себе фразы изящных его стихотворений, как сегодня сказали бы, «гламурных», оттого и претензия:

 Как вы смеете называться  поэтом

И, серенький, чирикать, как перепел!

Игорь-Северянин

И подобных «чирикающих» поэтов, писателей было предостаточно, потому и «долой ваше искусство!».

Герой Маяковского – поэт? пророк? шут? человек?

Настоящие стихи, призывающие жить полной жизнью, не бояться менять ее, истреблять низость и пошлость бытия, были востребованы гораздо меньше, потому лирический герой надевает маску циника и идет на баррикады. Он сравнивает поэта с мучеником, пророком. Идея не нова. В строчках Маяковского о том, что поэт – предтеча революционных преобразований слышны пушкинские представления о поэзии:

 Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей!

 Здесь же рядом и Некрасов, с его «гражданином-поэтом». И  тонко чувствующий лирический  герой все это понимает и  принимает, но мир, испорченный, развращенный  не станет слушать, потому что  в своем Отечестве пророков, как  известно, не бывает. Потому и  натягивает герой маску вновь. И вот он уже борется с  самим Творцом, называет себя Тринадцатым апостолом, сознательно превращаясь в еретика и врага религии, а его собственная вера  уже в огне, там где «у церковки сердца занимается клирос»

Лирический герой идет дальше, он продолжает менять маски, пряча от всех свое настоящее лицо. И маски эти становятся все страшнее. Вот он «крикогубый Заратустра», проповедовавший свободу от мира, от людей, исключительно для самого себя, отвергающий любовь, добро и искусство. Вот еще более кощунственный вариант – «голгофник оплеванный», достающий из-за голенища сапожный нож. Встреча мученика и разбойника на Голгофе уже была, а иная интерпретация библейских образов, ассоциация с русским фольклорным разбойником, у которого нож всегда в сапоге, заставляет по-новому взглянуть на героя поэмы.

И все эти маски, вся клоунада беснующихся уродцев вдруг исчезает, смиряется перед дорогою в небо. Но и там лирический герой покоя себе не найдет, потому что он человек, живой, земной, страстный.

Книги, способствовавшие появлению анализа поэмы:

1. Альфонсов В.Н. В конфликте  с любимым искусством 

            // Альфонсов В.Н. Слова и краски. М., 2008.

2. ГончаровБ.П. Анализ художественного произведения. Ленинград, 1987.