Предпосылки возникновения древнерусской литературы, ее периодизация, жанровая система

 Таким образом, хронисты  создавали впечатление о непрерывности  исторического процесса, о своеобразной  «смене царств». Из переводов  византийских хроник наибольшую  известность на Руси в XI в.  получили переводы «Хроники Георгия  Амартола» и «Хроники Иоанна Малалы». Первая из них вместе с продолжением, сделанным еще на византийской почве, доводила повествование до середины Х в., вторая — до времени императора Юстиниана (527-565).

 Пожалуй, одной из  определяющих черт композиции  хроник являлось их стремление  к исчерпывающей полноте династического  ряда. Эта черта характерна и  для библейских книг (где следуют  длинные перечни родословных), и  для средневековых хроник, и для  исторического эпоса.

«Александрия». Огромной популярностью  пользовался в Древней Руси роман  об Александре Македонском, так называемая «Александрия». Это было не исторически  достоверное описание жизни и  деяний прославленного полководца, а  типичный эллинистический роман  приключений7.

 В «Александрии» мы  встречаем и остросюжетные (и  также псевдоисторические) коллизии. «Александрия» является непременной  составной частью всех древнерусских  хронографов; от редакции к  редакции в ней все более  усиливается приключенческая и  фантастическая тема, что лишний  раз указывает на интерес именно  к сюжетно-занимательной, а не  собственно исторической стороне  этого произведения.

«Житие Евстафия Плакиды». В проникнутой духом историзма, обращенной к мировоззренческим проблемам древнерусской литературе не находилось места открытому литературному вымыслу (чудесам «Александрии» читатели, видимо, доверяли — ведь все это происходило давно и где-то в неведомых землях, на краю света!), бытовой повести или роману о частной жизни частного человека. Как ни странно на первый взгляд, но до известной степени потребности в такого рода сюжетах восполнялись такими авторитетными и тесно связанными с религиозной проблематикой жанрами, как жития святых, патерики или апокрифы.

 Исследователи давно  заметили, что пространные жития  византийских святых в некоторых  случаях весьма напоминали античный  роман: внезапные изменения судьбы  героев, мнимая смерть, узнавания  и встречи после многолетней  разлуки, нападения пиратов или  хищных зверей – все эти  традиционные сюжетные мотивы  романа приключений странным  образом уживались в некоторых  житиях с идеей прославления  подвижника или мученика за  христианскую веру8. Характерный пример такого жития – «Житие Евстафия Плакиды», переведенное еще в Киевской Руси.

Апокрифы. Постоянный интерес у древнерусских книжников, начиная с древнейшей поры истории русской литературы, вызывали апокрифы – легенды о библейских персонажах, не вошедшие в канонические (признанные церковью) библейские книги, рассуждения на темы, волновавшие средневековых читателей: о борьбе в мире добра и зла, о конечной судьбе человечества, описания рая и ада или неведомых земель «на краю света».

 Большинство апокрифов  – это занимательные сюжетные  рассказы, которые поражали воображение  читателей либо неизвестными  им бытовыми подробностями о  жизни Христа, апостолов, пророков, либо чудесами и фантастическими  видениями. Церковь пыталась бороться  с апокрифической литературой.  Составлялись специальные списки  запрещенных книг – индексы.  Однако в суждениях о том,  какие произведения являются безусловно «отреченными книгами», то есть недопустимыми для чтения правоверными христианами, и какие лишь апокрифическими (буквально апокрифические – тайные, сокровенные, то есть рассчитанные на искушенного в богословских вопросах читателя), у средневековых цензоров не было единства.

 Индексы различались  по составу; в сборниках, порой  весьма авторитетных, мы встречаем  рядом с каноническими библейскими  книгами и житиями также апокрифические  тексты. Иногда, впрочем, и здесь  их настигала рука ревнителей  благочестия: в некоторых сборниках  листы с текстом апокрифов  вырваны или текст их зачеркнут.  Тем не менее апокрифических произведений существовало очень много, и они продолжали переписываться в течение всей многовековой истории древнерусской литературы.

Патристика. Большое место  в древнерусской переводной письменности занимала патристика, то есть сочинения  тех римских и византийских богословов III-VII вв., которые пользовались в  христианском мире особым авторитетом  и почитались как «отцы церкви»: Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Назианзина, Афанасия Александрийского и других.

 В их произведениях  разъяснялись догматы христианской  религии, толковалось Священное  писание, утверждались христианские  добродетели и обличались пороки, ставились различные мировоззренческие  вопросы. В то же время произведения  как учительного, так и торжественного  красноречия имели немалое эстетическое  значение.

 Авторы торжественных слов, предназначенных для произнесения в церкви во время богослужения, отлично умели создавать атмосферу праздничного экстаза или благоговения, которая должна была охватывать верующих при воспоминании о прославляемом событии церковной истории, в совершенстве владели искусством риторики, которую византийские писатели унаследовали еще из античности: не случайно многие из византийских богословов учились у риторов-язычников.

 На Руси особой известностью  пользовался Иоанн Златоуст (ум. в 407 г.); из слов, ему принадлежащих или ему приписываемых, составлялись целые сборники, носившие наименования «Златоуст» или «Златоструй».

 Особенно красочен  и богат тропами язык богослужебных  книг. Приведем несколько примеров. В служебных минеях (сборнике  служб в честь святых, расположенных  по дням, когда они почитаются) XI в. читаем: «Зрел грозд явися мысльныя лозы, в точило же мучения ввержен, умиления нам вино источил еси». Буквальный перевод этой фразы разрушит художественный образ, поэтому поясним лишь суть метафоры.

 Святой сравнивается со зрелой гроздью виноградной лозы, но подчеркивается, что это не реальная, а духовная («мысльная») лоза; подвергнутый мукам святой уподоблен винограду, который давят в «точиле» (яме, чане), чтобы «источить» сок для изготовления вина, мучения святого «источают» «вино умиления» — чувство благоговения и сострадания ему.

 Еще несколько метафорических  образов из тех же служебных  миней XI в.: «Из глубины злоб  последьняя коньцю высоты добродетели, яко орел, высоце летая, преславно востече, Матфею прехвальне!»; «Напряг молитвенныя лукы и стрелы и змия лютаго, ползающую змию, ты умертвил еси, блаженна, от того вреда святое стадо избавив»; «Возвышающееся море прелестьное многобожия бурею божественным правлением славно прошел еси, пристанище тихое всем быв утапающим». «Молитвенные луки и стрелы», «буря многобожия», которая вздымает волны на «прелестном [коварном, обманчивом] море» суетной жизни, – все это метафоры, рассчитанные на читателя, обладающего развитым чувством слова и изощренным образным мышлением, превосходно разбирающегося в традиционной христианской символике.

 И как можно судить  по оригинальным произведениям  русских авторов – летописцев, агиографов, создателей поучений и торжественных слов, это высокое искусство было полностью воспринято ими и претворено в своем творчестве.

 Говоря о системе  жанров древнерусской литературы, необходимо отметить еще одно  важнейшее обстоятельство: эта литература  долгое время, вплоть до XVII в., не допускала литературного вымысла. Древнерусские авторы писали и читали только о том, что было в действительности: об истории мира, стран, народов, о полководцах и царях древности, о святых подвижниках. Даже передавая откровенные чудеса, они верили в то, что это могло быть, что существовали фантастические существа, населяющие неведомые земли, по которым прошел со своими войсками Александр Македонский, что в мраке пещер и келий бесы являлись святым отшельникам, то искушая их в образе блудниц, то устрашая в облике зверей и чудовищ.

 Рассказывая об исторических  событиях, древнерусские авторы  могли сообщить разные, порой  взаимоисключающие версии: иные  говорят так, скажет летописец  или хронист, а иные – иначе.  Но это в их глазах было  всего лишь неосведомленностью  информаторов, так сказать, заблуждением  от незнания, однако мысль, что  та или иная версия могла  быть просто придумана, сочинена, и тем более сочинена с чисто  литературными целями –такая мысль писателям старшей поры, видимо, казалась неправдоподобной. Это непризнание литературного вымысла также в свою очередь определяло систему жанров, круг предметов и тем, которым могло быть посвящено произведение литературы. Вымышленный герой придет в русскую литературу сравнительно поздно – не ранее XV в., хотя и в то время он долго еще будет маскироваться под героя далекой страны или давнего времени.

 Откровенный вымысел  допускался лишь в одном жанре  – жанре аполога, или притчи. Это был рассказ-миниатюра, каждый  из персонажей которого и весь  сюжет существовали лишь для  того, чтобы наглядно проиллюстрировать  какую-либо идею. Это был рассказ-аллегория,  и в этом заключался его  смысл. 

 В древнерусской литературе, не знавшей вымысла, историчной в большом или малом, сам мир представал как нечто вечное, универсальное, где и события и поступки людей обусловлены самой системой мироздания, где вечно ведут борьбу силы добра и зла, мир, история которого хорошо известна (ведь для каждого события, упоминаемого в летописи, указывалась точная дата – время, прошедшее от «сотворения мира»!) и даже будущее предначертано: широко распространены были пророчества о конце мира, «втором пришествии» Христа и Страшном суде, ожидающем всех людей земли9.

 Эта общая мировоззренческая  установка не могла не сказаться  в стремлении подчинить само  изображение мира определенным  принципам и правилам, раз и  навсегда определить, что и как  следует изображать.

 Древнерусская литература, как и другие христианские  средневековые литературы, подчинена  особой литературно-эстетической  регламентации – так называемому  литературному этикету. 

Заключение.

Итак, основным кругом произведений памятников древнерусской литературы являются религиозно-назидательные  сочинения, жития святых, богослужебные  песнопения. Древнерусская литература возникла в XI в. Один из первых её памятников – «Слово о Законе и Благодати» Киевского митрополита Илариона – был создан в 30-40-е гг. XI века. XVII столетие – последний век древнерусской литературы. На его протяжении постепенно разрушаются традиционные древнерусские литературные каноны, рождаются новые жанры, новые представления о человеке и мире.

 Литературой называют  и произведения древнерусских  книжников, и тексты авторов  XVIII в., и творения русских классиков  прошлого столетия, и сочинения  современных писателей. Конечно,  очевидны различия между литературой  XVIII, XIX и XX вв. Но вся русская  литература трех последних столетий  совсем не похожа на памятники  древнерусского словесного искусства.  Однако именно в сравнении  с ними она обнаруживает много  общего.

 Культурный горизонт  мира непрерывно расширяется.  Сейчас, в XX столетии, мы понимаем  и ценим в прошлом не только  классическую античность. В культурный багаж человечества прочно вошло западноевропейское средневековье, еще в XIX в. казавшееся варварским, "готическим" (первоначальное значение этого слова - именно "варварский"), византийская музыка и иконопись, африканская скульптура, эллинистический роман, фаюмский портрет, персидская миниатюра, искусство инков и многое, многое другое. Человечество освобождается от "европоцентризма" и эгоцентрической сосредоточенности на настоящем10.

 Глубокое проникновение  в культуры прошлого и культуры  других народов сближает времена  и страны. Единство мира становится  все более и более ощутимым. Расстояния между культурами  сокращаются, и все меньше остается  места для национальной вражды  и тупого шовинизма. Это величайшая  заслуга гуманитарных наук и  самих искусств - заслуга, которая  в полной мере будет осознана  только в будущем. 

 Одна из насущнейших  задач – ввести в круг чтения  и понимания современного читателя  памятники искусства слова Древней  Руси. Искусство слова находится  в органической связи с изобразительным  искусством, с зодчеством, с музыкой,  и не может быть подлинного  понимания одного без понимания  всех других областей художественного  творчества Древней Руси.

 В великой и своеобразной  культуре Древней Руси тесно  переплетаются изобразительное  искусство и литература, гуманистическая  культура и материальная, широкие  международные связи и резко  выраженное национальное своеобразие.

Список использованной литературы

 Адрианова-Перетц В. П. Человек в учительной литературе Древней Руси. – ТОДРЛ. Л., 1972, т. XXVII.

 Казанская история:  Памятники литературы Древней  Руси. Середина XVI века. – М., 1985.

 Кожинов В.В. История Руси и Русского слова. – М.: Алгоритм, 1999.

 Литература древней  Руси. / Автор-составитель И.В. Силантьев.  – М.: Мнемозина, 1999 (Калининград: Янтарный сказ, ГИПП). – 96 с.