Проблема художественной сопряженности стихов и прозы в романе Пастернака Д. Живаго

МГУП Им. И. Федорова.

 

 

 

 

 

 

Контрольная работа

по дисциплине «История отечественной  литературы»

на тему

«Проблема художественной сопряженности «стихов» и « прозы» в романе Б.Л. Пастернака « Доктор Живаго»».

 

 

 

 

 

ФИДИЖ 2курс

Издательское  дело и редактирование

Бегишева К.Р.

  

План.

1.Введение.

2. Творческая история романа.

3. Юрий Живаго- Борис Пастернак?

4. «Стихи» и «проза».

5. Анализ стихотворения 

6. Заключение.

5. Библиографический список.

 

 

Введение.

« И я вышел в жизнь держа его в руках, и тогда моя жизнь кончилась,- прошептал мастер и поник   головой…»¹

Михаил Булгаков нашел  верную формулу эпохи. За неразрешенные  произведения действительно расплачивались дорого. Правда, в 1938-м( Мандельштам), 1946-м (Ахматова, Зощенко), 1966-м      ( Синявский и Даниэль), 1974-м (Солженицын) – по- разному, с поправкой на время и обстоятельства.

История работы над «Доктором  Живаго» плавно переросла в роман  одного романа. В нем обнаружился  драматический сюжет, в который  оказались втянуты разнообразные  персонажи: сам поэт, его семья и любимая, старые друзья, которые его предали ,агенты спецслужб, бессердечные чиновники, тайные завистники и поклонники, Н.С. Хрущев и члены Нобелевского комитета.

Эта история длилась более  двадцати лет. Ее кульминацией стала  Нобелевская премия, развязкой - смерть автора, эпилогом- первая официальная публикация романа в СССР.

 

«Смерти не будет» - крупно и размашисто вывел Пастернак название на титульном листе карандашной рукописи первых глав, которые он написал в декабре-январе 1945-46 года. Справа под названием эпиграф, указывающий, откуда взяты эти слова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прошлое прошло»². Работа над романом началась. В письмах 46-х годов Пастернак дает понять, что «начал большую прозу, в которую хочу вложить самое главное».³ В них же, автор обозначает и идею романа – «Я хочу написать прозу о всей нашей жизни от Блока до нынешней войны, по возможности в 10-ти - 12-ти главах, не больше»⁴.

К концу 1946 года две первые главы были переписаны набело в сшитые тетради листового формата. А  к концу 1947 года были написаны 10 стихотворений  из тетради Юрия Живаго. Соотнесение  стихов с героем романа позволило  Пастернаку сделать новый шаг  в сторону большей прозрачности стиля и ясности продуманной  и определившейся мысли. Передавая  авторство стихов своему герою, поэту-дилетанту, Пастернак сознательно отказывался  от специфики своей творческой манеры, носившей следы его личной профессиональной биографии, - от подчеркнутой субъективности восприятия и индивидуальной ассоциативности. Освобождение от автобиографического  аспекта позволило ему расширить  лирическую тематику, что главным образом относится к стихам на евангельские сюжеты, но в то же время не противоречит стихотворениям, включающим детали собственной биографии.⁵

Пастернак решает устроить чтение нескольких готовых глав «Доктора Живаго» и готовые стихотворения  Юрия Живаго. Он читает их в знакомых домах. Через день после очередного чтения,  автор получает письмо от Марии Юдиной. Это первый известный нам отзыв о романе: «...Вдруг особенно ясно стало - кто Вы и что Вы. Иной плод дозревает более, иной менее зримо. Духовная Ваша мощь вдруг сбросила с себя все второстепенные значимости... Это непрекращающееся высшее созерцание совершенства и непререкаемой истинности стиля, пропорций, деталей, классического соединения глубоко запечатленного за ясностью формы чувства... Если бы Вы, кроме «Рождества», ничего не написали в жизни, этого было бы достаточно для Вашего бессмертия на земле и на небе».⁶ Письма с восторженными откликами на роман продолжали поступать. Эмма Герштейн, Николай Замошкин, Николай Михайлович Любимов. Все эти люди и многие другие отмечали роман как реалистический роман о России, подтверждающий «всемирность русского гения».

Но вопреки стремлению Пастернака завершит роман скоро, различные  жизненные перипетии и в какой то степени, даже трагические , обстоятельства отодвинули этот момент ...

В конце апреля 1954 появился долгожданный номер журнала с 10 стихотворениями  из «Доктора Живаго». Публикация сопровождалась авторским анонсом:

«Роман предположительно будет дописан летом. Он охватывает время от 1903 до 1929 года, с эпилогом, относящимся к Великой Отечественной войне. Герой - Юрий Андреевич Живаго, врач, мыслящий, с поисками, творческой и художественной складки, умирает в 1929 году. После него остаются записки и среди других бумаг написанные в молодые годы, отделанные стихи, часть которых здесь предлагается и которые во всей совокупности составят последнюю, заключительную главу романа».⁷

Это было первое после сборника 1945 года появление Пастернака в печати как поэта. Эта публикация очень  много значила для него, не только потому, что «слова «Доктор Живаго» оттиснуты на современной странице», но потому, что о романе заговорили.

Работу над произведением  подгоняли доходившие известия о  возобновившемся выдвижении Пастернака на Нобелевскую премию. Они встречали его неподготовленным, поскольку единственное, чем он мог бы ответить на эту честь и чего не стыдился, - роман, - был еще не окончен. Последние исправления были внесены в текст в конце декабря 1955 года.

Рукописный «Доктор Живаго»  разлетелся по знакомым и посыпались письменные и устные комментарии, а также критика романа.

В мае 1956 итальянский радиокорреспондент получил от Пастернака « для ознакомления»  рукопись недавно завершенного романа. Через несколько дней она оказалась  в Берлине, куда специально приехал  Д. Фельтринелли – богатый и амбициозный миланский издатель. Уже в июне автору романа был переправлен договор, который Пастернак вскоре подписал и сопроводил в оказии  коротким и, как оказалось, пророческим письмом: « Тем больше моя радость, что роман появится у вас и его будут читать. Если его публикация, обещанная здесь несколькими журналами, задержится и ваше издание ее опередит, ситуация станет для меня трагически сложной. Но это вас не касается».⁸

В России роман был предложен  для публикации «Новому миру», «Знамени», альманаху «Литературная Москва». Отказы последовали отовсюду. Редакция « Нового мира» сочинила коллективное письмо, которое понадобится через  два года в качестве основного  довода обвинения Пастернака. Э. Казакевич, либеральный редактор « Литературной Москвы» сказал В. Каверину«- Вы можете представить Пастернака, который  пишет о колхозах?.- Не без труда.- Ну вот. А он пишет- и очень плохо. Беспомощно.»⁹

Официальное мнение было сформулировано в том же духе, но намного более  жестко. « Роман Б. Пастернака является злостной клеветой на нашу революцию  и на всю нашу жизнь. Это не только порочное, но и антисоветское произведение, которое, безусловно, не может быть допущено к печати», утверждалось в  закрытой справке ЦК КПСС.

15 ноября 1957 года « Доктор  Живаго» заговорил по-итальянски. Переводы следовали один за  другим- более двадцати два за два года.

23 октября 1958 года было  объявлено, что очередная Нобелевская  премия по литературе присуждается  Б.Л. Пастернаку « За значительный  вклад как в современную лирику, так и в область великих традиций русских прозаиков». Многие посчитали присуждение премии политическим жестом. Но известно, что Пастернак ежегодно с 1946- по 1950 выдвигался на Нобелевскую премию.

В стране поднялась шумиха. Автора « Доктора Живаго» исключили  из Союза писателей. Правительством подготовили приказ о выдворении Пастернака из страны и лишения его гражданства СССР.

31 октября Пастернак подписывает  письмо лично Н.С. Хрущеву, ЦК  КПСС и советскому правительству  с просьбой не высылать его  из России. А также высылает  телеграмму Нобелевскому комитету  с добровольным отказом от  премии. Но самое главное уже  произошло- роман увидел свет.

 

Об этом романе написаны горы литературы – ее полная библиография составила бы том толще самого романа. Но до сих пор это сочинение  остается одним из самых загадочных в мировой словесности. Если разбирать  «Доктора Живаго» как традиционный реалистический роман,— то можно  столкнуться с большим количеством  натяжек, чудес и несообразностей, которых объяснить  невозможно. Простое  перечисление несуразиц способно надолго  отвратить от этой книги любого, кто ищет в литературе точного  отражения эпохи. Сам Пастернак  говорил, что роман написан «серо». Это не так — нейтральность  языка не должна обманывать читателя. В романе нет экзальтации юношеской  поры, но есть умиление перед бесконечным  богатством мира, перед его длящейся сказкой, и нет ни одного случайного слова.¹⁰ Наверное, только с этой точки зрения и стоит смотреть на роман, к которому в разное время предъявлялась одна и та же претензия: « Так не бывает!» но так и не должно быть. Этот роман притча, полная метафор и преувеличений. Символический план романа можно выразить так: Лара- Россия, сочетающая в себе неприспособленность к жизни с удивительной ловкостью в быту; роковая женщина и роковая страна, притягивающая к себе мечтателей, авантюристов и поэтов. Антипов- революционер, Комаровский- образ власти и богатства, торжествующей пошлости. Между тем предназначена Лара, - да и Россия- поэту.¹¹

Но только лишь этим символическим описанием роман не исчерпывается.                                                «Доктор Живаго» — крик исстрадавшегося человека, всю жизнь вынужденного ломать себя по принуждению не только власти, всегда одинаково глухой и ограниченной, но и собственной совести. Человек, в 1931 году спрашивавший воображаемого собеседника: «Но как мне быть с моей грудною клеткой?» — в 1947 году нашел ответ. «Доктор Живаго» — крик об одном: «Прав я, а не вы все!»¹² . Тогда автор понял, что сюжетом книги должна была стать его собственная жизнь, какой он хотел ее видеть.

Исследователи « Доктора  Живаго» часто сравнивают автора с главным персонажем- Юрием Живаго. Создавая своего литературного героя, Пастернак определял его как другого человека, но по законам, им же объявленным, писал его через себя. Сквозь героя просвечивает автор.

Многие критики обвиняли Пастернака в том, что Живаго вышел  безликим. Отсутствие у Живаго черт «интересного человека», гения — осознанный выбор автора. Важно не то, что он гений,— это из разряда посмертных оправданий: «Вот, мы его не знали, а он вон какой был». Важно, что у обычного человека, ничем не выделяющегося из толпы, не наделенного никакими индульгенциями,— есть врожденное общечеловеческое право не разделять заблуждений эпохи, не убивать себе подобных, не ходить в общем строю! Этого права ничем не надо обеспечивать — ни происхождением, ни гениальными стихами; Живаго прежде всего человек — и уж только потом поэт, этим он и интересен.

«Доктор Живаго» в известном  смысле был отрицанием русского психологического романа, каким он сложился в девятнадцатом  веке,— все попытки Пастернака написать роман, в котором герои  действовали бы согласно со своими убеждениями и волей, покоряясь  разве что социальному детерминизму, с 1919 по 1936 год терпели систематический  крах. Лишь музыкальный, а в некотором смысле и мистический подход к истории, полный отказ от традиционного психологизма, от устоявшегося восприятия образа и темы «лишнего человека» позволили написать роман-поэму, роман-сказку, в котором не стоит искать бытовую достоверность. «Доктор Живаго» — книга о том, как логика судьбы, частная логика биографии поэта организует реальность ради того, чтобы на свет появились шедевры — единственное оправдание эпохи. Вся русская революция затеялась для того (или, если угодно, потому), что Юрия Живаго надо было свести с Ларой, чтобы осуществилось чудо их уединенной любви в Варыкине, чтобы написаны были «Зимняя ночь», «Свидание» и «Рождественская звезда». Не человек служит эпохе — эпоха развертывается так, чтобы человек осуществил себя с наибольшей выразительностью и свободой; герой — не жертва обстоятельств, а их хозяин, тем более полновластный, что ничего не знает об этом и действует исключительно по наитию, как инструмент владеющей им силы.¹³

 

Чем ближе герой автору, чем авторитетнее для автора слово героя, в т. ч. Поэтическое. Зачастую бывает трудно определить, где собственно авторское, а где - персонажное. «Стихи не довесок к роману и не оправдание героя — без них роман не завершен, без них романа нет. Они мощно утверждают, доводят до конца мировоззренческую, философско-нравственную «положительность» романа, не давая ему замкнуться на «тяжелом и печальном сюжете», они разрешение, катарсис, прорыв в бесконечность, в бессмертие».¹⁴

Цикл стихотворений Юрия  Живаго состоит из двадцати пяти авторских стихотворений, в которых, своеобразно отражаются реалии художественной действительности, в том числе и судьба их автора по роману.

Прозаическое действие пастернаковского романа строится так, что поэзия постепенно, исподволь начинает играть все более и более значительную роль в жизни как самого героя-поэта, так и его друзей и близких.

В начале говорится о первых стихотворениях, которым «…Юра прощал грех их возникновения за их энергию и оригинальность. Эти два качества, энергии и оригинальности, Юра считал представителями реальности в искусствах, во всем остальном беспредметных, праздных и ненужных».¹⁵

Потом мы узнаем, как возникают  и воплощаются те или иные поэтические  замыслы героя — например, замыслы «Зимней ночи», «Сказки», «Рождественской звезды». В главе «Опять в Варыкине» рассказывается о том, как «Разгонистым почерком, заботясь, чтобы внешность написанного передавала живое движение руки и не теряла лица, обездушиваясь и немея, он вспомнил и записал в постепенно улучшающихся, уклоняющихся от прежнего вида редакциях наиболее определившееся и памятное, “Рождественскую звезду”, “Зимнюю ночь” и довольно много других стихотворений близкого рода, впоследствии забытых, затерявшихся и потом никем не найденных».¹⁶ За этим следует удивительно образное и точное описание «того, что называется вдохновением»: «…Первенство получает не человек и состояние его души, которому он ищет выражения, а язык, которым он хочет его выразить. Язык, родина и вместилище красоты и смысла, сам начинает думать и говорить за человека и весь становится музыкой, не в отношении внешне слухового звучания, но в отношении стремительности и могущества своего внутреннего течения. Тогда подобно катящейся громаде речного потока, самым движением своим обтачивающей камни дна и ворочающей колеса мельниц, льющаяся речь сама, силой своих законов создает по пути, мимоходом, размер, и рифму, и тысячи других форм и образований еще более важных, но до сих пор не узнанных, не учтенных, не названных.

В такие минуты Юрий Андреевич чувствовал, что главную  работу совершает не он сам, но то, что  выше его, что находится над ним  и управляет им, а именно: состояние  мировой мысли и поэзии, и то, что ей предназначено в будущем, следующий по порядку шаг, который  предстоит ей сделать в ее историческом развитии. И он чувствовал себя только поводом и опорной точкой, чтобы она пришла в это движение».¹⁷