Публицистический характер в поэзии Рождественского

Изменение ракурсов - когда в одном стихотворении сочетаются обобщение и конкретика, высокий пафос и «низкое» бытописательство - придает стихам Рождественского, написанным на социальные, гражданские темы, особый колорит, вызывает у читателя доверие к тому, о чем в стихах повествуется.

 

Таким людям, как этот старик из стихотворения «Пенсионер», противостоят у Рождественского другие «герои» - тупой, ограниченный мещанин, бездушный браконьер, хитроумный бюрократ...Характерно его стихотворение конца пятидесятых годов - «На Севере был я однажды...», в котором рассказывается о встрече с неплохими в общем-то людьми, трудягами, а потом о том, как, придя на собрание, он видит совершенно не отвечающих за свои слова, недалеких обывателей, повторяющих, не задумываясь, формулировки, далекие от их подлинной жизни, их забот и тревог. И далее поэт начинает вести речь уже не только об этом конкретном собрании, но и о собраниях вообще, в том числе и о писательских собраниях, о том, как формализм душит, сводит на нет любое общественное начинание.

 

В подобных стихах Рождественский пользуется своим, только в его арсенале находящимся приемом: он как бы впрямую обращается к негодяям. На самом деле это действительно не более чем прием, условность: конечно же, поэт не рассчитывает на то, что отрицательные герои его лирики так уж сразу пересекутся, изменятся к лучшему, просто негодяев Рождественский привык описывать во втором лице. Так ему удобнее - без посредников проявлять свой гражданский гнев.

 

Таково стихотворение «Стыдливые»: « Вы ведь не боитесь, вы стесняетесь. Вам ведь не страшно, вам - стыдно. Стыдно защищать слабого, мнение иметь совестно, стыдно не хвалить тщеславного, неудобно с подлецом ссориться...» и т. д. Таково стихотворение «Пресмыкающиеся», в котором он обращается к фарцовщикам, выклянчивающим «фирменные» вещи у иностранцев: «Сэр уступите запонки», «Мистер, продайте носки». Описывая эту сценку, Рождественский снова делает это при помощи «вы»: «Мистеры ухмыляются, - просьба слаще халвы, - мистерам представляется, что перед ними не вы! Что это, - завидев брюки, которым копейка цена, - к ним подползает на брюхе прославленная страна!» Причем, обращаясь к тому или иному отрицательному типу, Рождественский употребляет эпитеты чрезвычайно нелестные, зачастую очень едкие, - разумеется не для того, чтобы продемонстрировать свое бесстрашие (противник-то условный, с его стороны автору отпор не грозит), а чтобы рельефнее выявить свое к ним отношение, свою позицию.

 

Затем у изощренного в социальных обличиях поэта появились новые враги. Поистине безграничным презрением пронизано стихотворение «Государственный частник»: «В суете равнодушных, на глазах безучастных, уставая от мыслей, забот и зевот, рядом с нами живет государственный частник. И пора бы признаться - неплохо живет».

 

Кто же он такой, этот «государственный частник»? Рождественский объясняет: «Он на службе. Но только, плюя на законы, может он, подчиняясь себе самому, не достроить завод, не отправить вагоны, если это не выгодно лично ему!». «В институтах, на стройках, в совхозах и трестах» - всюду пробрался! - «широко и талантливо грабит страну!» Это - новое лицо, его не было и быть не могло в пятидесятых, когда Рождественский начал обличать. И поэт как честный исследователь действительности не мог, конечно, пройти мимо. Ведь он всегда считал себя выразителем времени, чувствовал и подчеркивал связь с ним.

 

О времени следует сказать особо.

 

К семидесятым годам вдруг начали писать о том, что Рождественский чуть ли не устарел, остался в прошлом, что эпоха эстрадного поэтического призыва кончилась, и задачам времени этот поэт перестал отвечать. Его упрекали и в «плоскостном мышлении», и в риторичности, и в чрезмерной социальности, а он оставался все тот же. Ни в малой степени не внявший упрекам и советам, он был также энергичен, уверен в своих силах и правильности избранного пути. И до сих не «устарел», до сих пор современен, находит отклик у самой широкой, поистине многомиллионной аудитории.

 

Отвечая некоторым критикам, призывающим современных писателей писать в расчете «на века», «думать только о вечном», чураться эстрады, публицистики, непосредственного разговора с глазу на глаз с большой аудиторией, Рождественский пишет стихотворение «В день поэзии», в котором четко формулирует свое понимание творчества:

 

...Века

 

веками.

 

Поживем -

 

обсудим...

 

Но продолжайся,

 

ежедневный бунт!

 

Партийная,

 

по самой высшей сути,

 

поэзия,

 

не покидай

 

трибун!

 

Не покидай!

 

Твой океан безбрежен,

 

Есть где гудеть

 

разбуженным басам!

 

Пусть в сотый раз

 

арбузом перезревшим

 

раскалывается

 

потрясенный

 

зал!

 

По праву сердца

 

будь за все в ответе,

 

о самом главном на земле крича.

 

Чтоб ветер Революции

 

и ветви

 

ее знамен

 

касалися

 

плеча.

 

Разгадку тут, когда думаешь, о причинах стойкой популярности Рождественского, надо, видимо, надо искать не столько в особенностях общественной жизни (хотя и они, конечно, сыграли немаловажную роль), сколько в нем самом, точнее, в характере его связи с действительностью. Чутко прислушивающийся к жизни, готовый в любую минуту отразить злобу дня, Рождественский в своем творчестве, по сути, прошел все этапы, которые прошло в своем развитии наше общество того времени, он участвовал в решении его проблем, выявлении его болевых точек. Его время пройти не могло, ибо он шел вместе с ним.

 

В сборнике 1982 года «Это время» (характерное программное название!) поэт высказывается вполне определенно: «...я жил в эту пору. Жил в это время. В это. А не в какое другое!» Об этом заявлении важно помнить, читая стихи Рождественского. Их нельзя рассматривать в отрыве от контекста общественной ситуации.

 

Да, некоторые его стихотворения, написанные на злобу дня, имели сиюминутное значение. Время не всегда доказывало их состоятельность, порой опровергало авторскую позицию. Но в свою пору и эти стихи работали. Так произошло, например, со стихотворением «Прорубают Арбат», в котором Рождественским воспевалось разрушение старинных арбатских переулков. Оно завершалось победно:

 

Проклинаю романтику

 

тьмы,

 

подвалов,

 

щелей

 

и бараков!..

 

Тяжело и рассержено

 

охнув,

 

рушится навзничь стена...

 

Не для нашего сердца

 

полусон, теснота, тишина.

 

Как-то в разговоре с Рождественским Андрей Мальгин сказал, что не может понять, зачем он включил это стихотворение в недавно вышедшее собрание сочинений, при этом назвав стихотворение довольно резко - однодневкой. Поэт тут же с этим определением согласился - стихотворение ему тоже теперь не нравилось. Но он объяснил, что писалось оно вполне искренне: развернувшееся грандиозное строительство молодой поэт воспринял как элементарное улучшение жилищных условий тысяч и тысяч людей. Он не верил, не мог поверить в «романтику подвалов» хотя бы потому, что сам с семьей жил в подвале.

 

Впрочем, такого рода однодневок мало. Нет, пожалуй, ни одного сколько-нибудь серьезного общественного вопроса, к которому бы не прикоснулся поэт. Все, что волновало страну, народ, все, что обсуждалось на страницах газет и самых разных трибун, - все находило место в его стихах.

 

Интересно, что даже в своей зарубежной публицистике Рождественский то и дело выходил на отечественные проблемы. Таково, например, «Чисто деловое письмо из Нью-Йорка Сэму Звягину, отечественному пижону», забывшему, что он русский, и во всем бездумно подражающему и поклоняющемуся Западу. «Ну вот, приедешь ты на Запад, - нравоучительно пишет ему Рождественский в своем «письме», - тебя попросят, скажем, спеть что-нибудь свое, русское, - и что ты исполнишь? «Мамбо «Домино»? Огрызочки репертуара Прейсли?»

 

Вообще, у Р.Рождественского в стихах очень силен педагогический пафос. Нравоучительность (в хорошем смысле этого слова) появилась уже в самых ранних его стихах, даже когда он обращался к ровесникам, товарищам по возрасту и жизненному опыту. Вот, например, стихотворение пятидесятых годов «Взрослеют люди»: «Мальчики пьют не на свои. На чужие пьют. На папашины». В стихотворении содержится описание ресторанной попойки, после чего следует незамедлительный вывод: «...Мальчики решили взрослеть. А взрослеют люди не так. Не в вине, не в лихорадочной мгле, не в чахоточном дыму папирос. Люди взрослеют на земле, мокрой от рокочущих гроз...» Переход от иронии к нравоучительству, к дидактике - это обычный принцип контраста для Рождественского.

 

Поэт уверен, что не только ему, но всем окружающим его людям есть дело до проблем и горестей страны. Он поддерживает такую заинтересованность. И вопросы, которыми стали обмениваться между собой люди: «Как в Свердловске проблема питания?»; «Как в Игарке с вопросом жилищным?..» и даже «Как там Франция? Как Германия?» - его радуют. И хотя поэт самокритично замечает: «Наши споры порой - непродуманны. Наши мысли порой - рискованны», - он и этим, кажется, в тайне гордится. И даже пишет: «Значит, в жизни мы разбираемся. Значит, сильные мы, а не слабые». И, наконец, главный вывод: «Значит, все это наше! Кровное! наше личное. Наше общее».

 

Нельзя не обратить внимание на обилие местоимения «мы» в разных его формах в стихотворениях Рождественского: «Мы цапаемся жестко. Мы яростно молчим...»; «Ошибок не прощаем. Себя во всем виним»; «...предъявим, как пропуск, мы руки в мозолях и сердце с охрипшими песнями», «мы судьбою не заласканы» и т.д. - вот типичные формулировки раннего, говорившего от лица всего поколения, а то и всего народа, Рождественского.

 

Но по мере того, как брала свое эпоха застоя, Рождественский все чаще от «мы» переходит к «я». Это свидетельство не только возмужания, наступившей зрелости, но и знак того, что с окружающей действительностью у Рождественского наметился разлад. Даже самые оптимистические стихи порой обрывались у него горькими нотами. Все чаще в сатирических стихах он выходил на обобщения. И даже в произведениях о современности все настойчивее искал опору в прошлом страны. Например, поэма «Двести шагов», за которую поэт получил Государственную премию. Здесь он с помощью мальчиков, идущих через площадь к Мавзолею, идущих мимо множества разных людей, (а если понимать это шире, как пытался донести сам Рождественский - мимо разных событий, времен), «попробовал связать разные вещи - историю с современными проблемами, вопросы быта с вопросами морали, нравственности». В этой поэме немало и открыто публицистических, «газетных» фрагментов. Например, «Нелирическое отступление о дорогах», в котором Рождественский с болью пишет о состоянии дорог в нашей стране. После опубликования поэмы поэту даже пришло письмо из Министерства автомобильных дорог РСФСР, в котором сообщалось, что министр включил эту главку в свой приказ по министерству. И это неудивительно, потому что там есть такие формулировки: «...в Державе такой, в Государстве таком бездорожье - уже безнравственно»; «Я мечтаю о пятилетке дорог...» и даже: «А сегодня, по-моему, коммунизм есть Советская власть плюс дороги...» Сам поэт говорит так о задаче писателя, литератора: «Главное - быть до конца честным, писать о том, что тебя волнует. Если меня, допустим, волнует состояние наших дорог, почему я должен молчать об этом?»

 

Публицистикой насыщены почти все стихотворения и поэмы Рождест- венского. Даже те, что посвящены любви. Такова его юношеская поэма «Моя любовь», которая привлекала как раз своим общественным, антимещанским пафосом, утверждающим свободу личности, обращенностью к злободневным проблемам, большой воспитательной ролью.

 

Все стихи Рождественского о любви, начиная с известного «Я уехал от весны» (1956), наполнены тревожным сердечным движением. Путь к любимой для Рождественского - всегда непростой путь, поиск смысла жизни, единственного и неповторимого счастья, путь к себе.

 

 

Восемь лет спустя после полета первого космонавта Ю. Гагарина, Роберт Иванович, находясь под впечатлением от ошеломляющего известия о его гибели, написал поэму «Посвящение». Хотя она и называется «Посвящение», имя первого космонавта не встречается ни разу, но читатель с первых строк понимает, о ком идет речь и почему идет - только что страна была потрясена известием о его гибели. «Мне нравится, как он сказал: «Поехали!..» - вот первая строчка поэмы «Посвящение». Все знают, кто это сказал: «Поехали!»

 

Рождественский начинает поэму как бы сразу с кульминации - с того момента, когда человек впервые стартовал в космос. Воспроизводится действительно каждый миг («И широко, размашисто, стотонно, надежд не оставляя на потом, с оттяжкой по умытому бетону вдруг стегануло огненным кнутом...»). С этого момента начинают стремительно развиваться, разворачи- ваться события поэмы. Собственно, они разворачиваются одновременно в разных плоскостях, многих временах, но все же действие прошито контрапунктными маленькими вставками: «А он...» - рассказывающими об очередном миге этого исторического полета. Внизу остались все те проблемы, над которыми бьется автор, все те герои, с которыми он заводит беседу, все те воспоминания, которые призывает на помощь, а Гагарин - летит...

 

Такому событию, как первый полет человека в космос, Рождественский посвятил еще одну свою поэму, написанную в 1959 году специально для радио, - это радиопоэма «Пятнадцать минут до старта». Она проходит в форме диалога между Человеком, собирающимся в космос (его играл Сергей Бондарчук), и Землей (Алла Тарасова). Человек прощался с Землей, Земля напутствовала его перед дальней и опасной дорогой. Радиопоэма бесчисленное количество раз передавалась по радио и даже получила первое место на каком-то международном конкурсе.

 

Самую большую известность и в стране, и за рубежом приобрела поэма «Реквием», посвященная памяти павших на фронтах Великой Отечественной войны. В ее десяти главках звучат десять стиховых мелодий - заклинаний, песен и плачей, где голос поэта вступает в перекличку с голосом матери, не дождавшейся сына, с голосами погибших воинов. «Реквием» был создан по предложению композитора Дмитрия Кабалевского в 1960 году, - когда отмечалось пятнадцатилетие окончание войны.