Романтический эгоист

Романтический эгоист

”Романтический эгоист” Бегбедера - это, по его собственным словам, “Лего из Эго”: под маской героя то исповедуется сам автор, то наговаривает на себя выдуманный писатель, пресыщенный славой. Клубы, где флиртует парижская литературная богема, пляжи и дискотеки модных курортов, “горячие кварталы” и престижные отели, светская и художественная жизнь крупнейших мегаполисов, включая Москву, - детали головоломки мелькают вперемешку с остроумными оценками нашей эпохи и ее героев на фоне смутного осознания надвигающегося краха.

 

 

Кто он, тот, кого за меня принимают?

Луи АрагонНеоконченный роман. 1956

Что такое дневник? Это роман.

Жак ОдибертиВоскресенье ждет меня. 1965

Амели

Очень бы я хотел, признаться,

С тобою жить, подле тебя скончаться.

Неплохо бы нам было расписаться  –

Сегодня, например, в 16.20.

17 июня 2003

Лето  Путешествие на край night^[1]

Бог дает человеку не поэтический  талант, а талант плохой жизни.

Сергей  Довлатов

Понедельник

ДУМАЕШЬ, мне есть что сказать? Что  со мной что-то такое происходит? Вряд ли, вряд ли. Я просто человек. И у  меня есть своя история, как у всех. Пока я битый час бегу на месте, упражняясь на тренажерной дорожке, мне кажется, что я – метафора.

Вторник

Достали меня выплески злости в авторских  колонках. Что может быть безнадежнее  хроникеров, этих стахановцев зубовного скрежета! Им платят за ворчание, и журналы пестрят заметками более или менее известных писак-внештатников, которые привыкли раздражаться по команде. Их фотки помещены слева вверху. Они хмурят брови, чтобы подчеркнуть свою досаду. Они делятся своим особым мнением решительно обо всем, под якобы оригинальным углом зрения (на самом-то деле все списывают у собратьев по перу), они за словом в карман не лезут, ой-ой-ой, мало не покажется.

Вот и мой  черед настал. Мне придется еженедельно  ненавидеть и ныть в «ВСД» по пятницам-субботам-воскресеньям.^[2] Всю неделю буду искать повод для ворчания. В 34 года превращусь в старого брюзгу на окладе. В молодого Жана Дютура^[3] (без трубки). Все, хватит: не хочу, не буду, лучше публиковать дневник, записки на нервах.

Среда

Все-таки есть на свете справедливость: женщины кончают с большим  кайфом, чем мы, зато реже.

Четверг

Чем лучше с бабками, тем хуже со вкусом, не так ли? Большие деньги – это горы шмоток и брюликов, уродские яхты и ванны с кранами из литого золота. Бедняки теперь элегантнее богачей. Благодаря новым маркам вроде «Зары» или «Н&М» блонды без гроша в кармане выглядят гораздо сексуальнее, чем навороченные телки при деньгах. Бабки – это верх пошлости, потому что их хотят все. Моя консьержка будет пошикарнее Иваны Трамп. Что мне омерзительнее всего на свете? Запах кожи в крутых английских тачках. Что может быть тошнотворнее «роллса», «бентли» или «ягуара»? В конце книги объясню почему.

Пятница

Было бы неплохо для развития киноискусства снять порнофильм, где актеры занимались бы любовью, повторяя друг другу «я тебя люблю» вместо «что, потекла, сучка поганая?». Говорят, в  жизни такое бывает.

Суббота

Кризис пятидесятилетних у меня случился за двадцать лет до срока.

Воскресенье

Я на Форментере^[4] у Эдуара Баэра,^[5] единственного известного мне живого гения, – он снял виллу прямо на пляже. Раннее утро, солнце обжигает подбородок. Купаться нельзя, слишком много водорослей. А тут еще медуза обожгла мне ногу. Мы накачиваемся джин-касом и «Маркес де Касересом».^[6] Встречаем Эллен фон Унверт, Анисе Альвина, Майвенн Ле Веско с дочерью Шаной Бессон,^[7] Бернара Зекри и Кристофа Тизона с Канала+, а также актрисулек, которые меняют каждую ночь койку, продюсеров, которые водят нас за нос на грязевые ванны, и, наконец, – на вечеринке, где Боб Фаррелл (исполнитель «Кровяных колбасок»^[8]) ставит десять раз подряд свой последний диск: «Как прошлым летом среди скал / я имел с тобой анал», – высокомерную красотку по имени Франсуаза, в лиловом платье, с золотистой, как пляж, и обнаженной а-ля Мирей Дарк спиной. Удар – или дар? – под дых. Она мне слова не сказала, и тем не менее каникулы мои удались именно благодаря ей.

Вторник

Жители острова Ре оттягиваются по полной, глаза б мои не смотрели. Всё-то им подносят на блюдечке: стаканчик  «Розе де дюн»,^[9] дюжину летних устриц с молокой, яхты и виллы из восьми комнат, где все детки одеты от «Сириллюса»,^[10] – вот оно счастье. Остров Ре – это плоский валун, усиженный многодетными семьями с ослепительными улыбками на устах. Надо бы придумать для них новую телеигру: «Кто хочет перестать быть миллионером?»

Тут всех зовут Жоффруа. Очень удобно. Крикните на пляже «Жоффруа», и все обернутся, за исключением Оливье Коэна и Женевьевы Бризак,^[11] что позволит с ними мимоходом поздороваться. Всем привет!

Я Оскар Дюфрен, модный писатель, романтический эгоист, милый неврастеник. Изучаю блондинок  на велосипедах. Люблю омаров на гриле, запрещенную травку, пирожки с  пляжным песком, абрикосовые сиськи^[12] и людское горе.

Суббота

Вместо того чтобы заниматься сексом, читаю переписку Флобера. «Созерцание  такой массы обывателей подавляет меня. Я уже не так молод и не так здоров, чтобы выносить подобные зрелища» (письмо Амели Воске, 26 октября 1863 года). В поисках душевного покоя остановился в тихой рыбацкой деревушке Арсан-Ре. Не учел только Лионеля Жоспена (премьер-министра Франции), который прибыл сюда позавчера со своей супругой Сильвианой. Они ходят по рынку в сопровождении фотографов из «Пари-матч», но раздражение мое быстро рассеивается: мой-то дневник напечатает «ВСД». Я им даже не завидую.

Воскресенье

Вчера утром получил открытку от Клер: «Дорогой Оскар, я тебя не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю. Не люблю». Самое прекрасное любовное письмо из всех, что я получал.

Вторник

Вот уже неделю тереблю в кармане  коробочку с презервативами. Ее целлофановая обертка в целости и сохранности. Мои гондоны сами в презервативе! Под утро засыпаю в одиночестве, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не послать эсэмэску Клер.

Суббота

Караул! Нашествие медуз в Трус-Шмиз (пляж с говорящим названием и  горькой реальностью^[13]). На Форментере их тоже хватало. Это лето медуз без Каприски.^[14] Все, хватит, возвращаюсь в Париж. Прощай, остров Тройняшек. Перед отъездом стою босиком на песке и смотрю на падающие звезды. Я беззвучен, измучен, космичен.

Жизнь – это долгий уик-энд с  бокалами бурбон-колы и песнями Барри  Уайта.

Воскресенье

Вести дневник – это значит постановить, что жизнь твоя страшно увлекательна. Все, что со мной происходит, касается всего мира. А мода? Я тут как  тут.

Понедельник

Париж пуст, как голова Жан-Люка Нарси,^[15] когда выключен его суфлер.

Среда

Говорят, где-то собираются 1,5 миллиона молодых людей со всего мира, в том числе 80 000 французов от 16 до 35 лет, и общаются на 32 языках в 130 точках. Это называется ВДМ,^[16] имеет место в Риме и напоминает гигантский версальский раут для аристократических отпрысков. Съезжу, посмотрю. Натягиваю шерстяные шорты, прикид под Баден-Пауэлла.^[17] Я красив как черт – пора нанести визит Папе Римскому.

Четверг

Рим, пустынный город. Все его  обитатели сбежали, уступив место  паломникам. Сладкая жизнь сменилась  римскими каникулами. Оранжевые улицы  увешаны плакатами с оскалившимся Берлускони. В 714-м автобусе все вроде идет нормально, пока пассажиры не затягивают песнопения, хлопая в ладоши наподобие Патрика Бушите в фильме «Жизнь – это долгая спокойная река». Всемирный день молодежи на берегах Тибра проходит в атмосфере добродушного религиозного фанатизма, со знаменами и рюкзаками. Следуя за толпой, я оказываюсь на бесплатном концерте Анджело Брандуарди на площади Сан-Джованни-ин-Латерано. Это наверняка испытание, ниспосланное мне Всевышним. Заговариваю с парочкой резвящихся крестоносок:

– Не желаете ли паксануться?^[18]

Черт. Мимо кассы.

– Ну, я хочу сказать, не желаете ли выйти за меня замуж и нарожать мне штук восемь детей?

Нет ответа. Я  упорствую:

– Тогда я вам покажу свою коллекцию шотландских юбок и устрою скидку на платки от Гермеса, 30 % гарантирую.

Полный облом. Заканчиваю вечер, смотря «Инспектора  Деррика» по-итальянски у себя в  номере. Может, я заблудшая овца?

Пятница

Какое горе: на ВДМ крайне мало прыщавых очкариков в сандалетах. Их прикид состоит в основном из соломенных шляп и желтых бандан. Само собой, мне попался один монах во вьетнамках, исполнявший дьявольский (если можно так выразиться) рок, но и только. Гораздо удивительнее были близняшки Моники Беллуччи, распевающие: «благодати полная и любви-и-и», наверняка эти создания посланы сюда самим сатаной, дабы посеять вечернюю смуту. (К счастью, 300 передвижных исповедален предусмотрены на случай появления грешников.) Их зовут Мартина и София. Я забил им стрелку на крестном пути для сеанса евхаристического бичевания:

– Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…

И вот тут  произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась  голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это – долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?

Воскресенье

Бог есть любовь. Он простит мне  прегрешения мои. Дни, проведенные  в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения «бродит как неприкаянный». Восхищаюсь руинами, мне подобными.

Понедельник

Шляюсь в лиловых вельветовых  штанах. В один прекрасный день все  наденут лиловые вельветовые  штаны. Так мне заявил Людо, мой  здравомыслящий друг (жена, дочь, «рено-эспас»). Мы часто вместе надираемся: я – чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он – что он у него есть. (И оба – чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)

Вторник

Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила  пощечину Эмманюэлю де Бранту.^[19] Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины – это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе «Флор»: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен^[20] поглаживает побородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.

Среда

Ужинаю с мамой. Рассказываю  ей об острове Ре.

– Представляешь, на пляже вместо «пора полдничать» мамашки кричат: «Ланцелот! Элуа! It's ням-ням time!»

Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать.

– Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?

– Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.

– А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…

Четверг

Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с  золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи.^[21] Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, – манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть «Бриджит Джонс», а я отвечаю, что ей следует проштудировать «Дневник обольстителя».^[22] И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).

Пятница

Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я – слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой «Нокиа», ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель,^[23] чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь – и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:

– Всякая женщина лучше одиночества.

А он вторит:

– Всякая женщина лучше моей жены.

Во всем виноват Руссо: «Люди  счастливы бывают только в преддверии счастья».^[24] Я вычитал эту фразу в «Новой Элоизе». Обожаю непонятные фразы.

Суббота

Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного  взгляда, хрустального смеха – и  сердце запоминает его. Приходится наступать  на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце «Английского пациента» Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре?^[25] Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.