Русский литературный язык на рубеже веков

Крысин Л.П. Русский литературный язык на рубеже веков // Русская речь. — 2000. — №1. — С.28-40

Крысин Л.П.

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ

Одну из последних своих  статей Лидия Корнеевна Чуковская назвала так: "Моя грач прилетела" (газета "Невское время". 1996. 10 янв.). Она возмущалась неправильным согласованием существительных типа врач с определениями и сказуемыми: произнести Моя врач велела, считала Лидия Корнеевна, это все равно, что сказать Моя грач прилетела... И не только об этом частном явлении говорилось в ее статье. Приводя многочисленные примеры ошибок в ударении (прИнять, НамерЕние и под.), в склонении (живу в Одинцово - почему не в Одинцове), примеры того, как женщин неоправданно именуют переводчиками, а не переводчицами, корреспондентами, а не корреспондентками, огорчаясь по поводу того, что "интеллигенция лишилась иммунитета" и "не совершает отбора" языковых средств, Л. Чуковская констатирует: "Случилось несчастье: он [русский язык] оскудевает и мертвеет на наших глазах (и в наших ушах)... Рушится самая основа: отмирают дополнения, не склоняются почему-то названия местностей и имена числительные". И завершает свою статью горьким восклицанием, обращенным к русскому языку: "Остался у меня один вопрос: жив ли ты - живой как жизнь?".

Сетования на оскудение и  порчу нашего языка слышатся из уст  не только таких строгих блюстителей (или блюстительниц?) нормы и культурных традиций, каким (какою?) была Лидия  Корнеевна Чуковская. Современным состоянием родной речи, тем, что с нею происходит, озабочены многие: в первую очередь писатели, имеющие дело со словом профессионально, а также политики, общественные деятели, ученые, журналисты, учителя, врачи... И, конечно же, лингвисты: хотя они призваны непредвзято и всесторонне изучать процессы, которые происходят в языке, и им далеко не безразлично все, что угрожает единству и целостности литературного языка, что расшатывает его норму, разрушает культурные традиции.

Современное языкознание  далеко отошло от той объективистской  позиции, которую когда-то отстаивал  академик А.А. Шахматов: "Странно  было бы вообще, - писал он, - если бы ученое учреждение вместо того, чтобы  показывать, как говорят, решилось указывать, как надо говорить". Как известно, языковеды - авторы многочисленных словарей, грамматик, справочников, в которых  не только описывается язык, но и  содержатся правила его использования, характеристики различных языковых средств с точки зрения их пригодности в тех или иных коммуникативных ситуациях, оценка выразительности (или, напротив, невыразительности) этих средств. В лингвистике уже давно установилось что-то вроде неписаного закона: любое языковое явление должно быть всесторонне и з у ч е н о, и лишь после этого его можно оценивать по шкале "хорошо/плохо" (для языка, для культуры в целом и т.д.). Поэтому прежде чем отвечать на вопрос о том, насколько губительны для русского литературного языка все те новшества, которые появились в нем за последнее время, надо выяснить, что это за новшества, какова их природа и какую роль они играют в общем процессе языковой эволюции и, в частности, в эволюции литературной нормы. Размеры журнальной статьи позволяют нам коснуться далеко не всех процессов, происходящих в современном русском литературном языке. Но все же целесообразно остановиться на том, что наиболее характерно, что отличает нынешний этап развития нашего языка от предшествующих. Два явления представляются весьма определенными. Это (1) жаргонизация литературной речи и (2) усиление процесса заимствования иноязычных слов.

Жаргонизация литературной речи

Для русского языка середины и в особенности второй половины XX века характерен процесс размывания границ между подсистемами, в совокупности составляющими систему национального  языка: в литературный язык вливаются  элементы просторечия и местных  говоров; сами местные говоры испытывают сильнейшее влияние литературного  языка (в первую очередь через  средства массовой информации - радио, телевидение, прессу); социальные и  профессиональные жаргоны утрачивают свою былую замкнутость и "поставляют" в общий речевой обиход слова  и выражения типа доходяга, туфта, разборки, наехать, вешать лапшу на уши, крыша поехала и т.п.

Причины этого коренятся  в социальных и демографических  процессах, происходящих в нашем  обществе. Так, по сравнению с концом XIX - началом XX в. значительно расширился состав носителей литературного  языка за счет выходцев из рабочих  и крестьян, то есть произошла (и  продолжается) демократизация литературного  языка: он стал обслуживать гораздо  более широкий круг людей, а не только интеллигенцию, как это было в прошлом. Это, конечно, сказывается  на характере его нормы: она в  определенной степени расшатывается, потому что приобщающиеся к литературному  языку слои и группы несут с  собой собственные речевые навыки - просторечные, диалектные, жаргонные, часто вступающие в конфликт с традиционными литературными способами языкового выражения.

Процессы демократизации состава носителей литературного  языка и расшатывания традиционной нормы достаточно хорошо и полно  описаны в широко известной монографии "Русский язык и советское общество", вышедшей в 1968 году (к ней, особенно к 1-му тому из четырех, я и отсылаю  читателя). Для нашего же времени - конца XX века - характерна не столько собственно демократизация состава носителей  литературного языка, сколько вхождение  в публичную жизнь таких слоев  и групп, представители которых  в своих привычках и пристрастиях связаны с разного рода жаргонами  и другими формами некодифицированной, нелитературной речи. Кроме того, отход в области социальной жизни от канонов и норм тоталитарного государства, провозглашение свободы как в общественно-политической и экономической сфере, так и в человеческих отношениях сказываются, в частности, на оценках некоторых языковых фактов и процессов: то, что раньше считалось принадлежностью социально непрестижной среды (преступной, мафиозной, просто малокультурной), начинает приобретать "права гражданства" наряду с традиционными средствами литературного языка. Это ощущают все, не только лингвисты: "Мы не замечаем, как криминал входит в быт, в лексикон, как языком зэков и урок заговорили телевидение и радио, как поменялись местами минусы и плюсы общественного поведения, как отмененными оказались вековые заповеди и табу, выработанные человечеством для самозащиты" (Известия. 1997. 11 нояб.).

В последние десятилетия  уходящего века русский литературный язык испытывает сильнейшее влияние  жаргонной и просторечной языковой среды, и не последнюю роль в этом влиянии играют миграционные процессы: перемешивание разных слоев населения, отток сельского населения в  города, усложнение социального состава  городских жителей, интенсификация общения между представителями  разных (в том числе и но своим языковым навыкам) групп и т.п. Коммуникативная роль жаргонов в прошлом недооценивалась. До сравнительно недавнего времени в отечественной русистике считалось, что жаргоны не имеют социальной базы для своего существования. У этой точки зрения были некоторые резоны. Так, достаточно хорошо развитое в дореволюционное время нищенское арго к середине XX века как будто полностью утратило свою бывшее довольно активным в 20-е годы, позднее угасает, не имея устойчивого контингента носителей. Однако в конце века оба арго возрождаются в новом социальном и языковом обличье, поскольку множатся ряды нищих и беспризорников, которые пользуются некоторыми специфическими формами языкового выражения, по большей части отличными от тех, что были в ходу у их предшественников.

Это лишь часть многоцветной палитры современных социальных жаргонов и арго: они существуют наряду с такими языковыми образованиями, которыми пользуются уголовники, мафиози, проститутки, наркоманы, фальшивомонетчики, карточные "кидалы" и другие социальные группы, составляющие некоторую часть городского населения современной России. Эти многочисленные жаргоны и арго по большей части несамостоятельны, "перетекают" друг в друга: например, в области лексики и фразеологии жаргоны наркоманов, проституток, нищих имеют много общего, у студенческого жаргона обнаруживается общность со сленгом хиппи, "челноки" активно используют в своей речевой деятельности торговое арго и т.д.

В основе этого многообразия лежит тюремно-лагерный жаргон. Он формировался в социально пестрой среде  советских лагерей и тюрем  на протяжении ряда десятилетий. Восприняв многое из лексико-фразеологического арсенала дореволюционного воровского арго, тюремно-лагерный жаргон значительно расширил не только набор выразительных средств, но и социальный состав тех, кто им пользовался: с ним были знакомы, его активно употребляли как "воры в законе", "домушники", "медвежатники", "скокари", "щипачи" и прочие представители уголовного мира, так и недавние инженеры, совпартслужащие, военные, студенты, рабочие, актеры, журналисты, поэты, крестьяне, врачи... - словом, все те, кто составлял многомиллионное население сталинских лагерей.

В современных условиях тюремно-лагерный жаргон находит себе новую "среду  обитания" (им пользуются, например, бизнесмены, журналисты, политики) и  модифицируется, пополняясь новообразованиями  и изменяя значения традиционно  используемых лексических единиц: например, напарить "обмануть", капуста "деньги" (первоначально только о долларах - из-за их зеленого цвета), поставить  на счетчик "начать ежедневно увеличивать  проценты от неуплаченного вовремя  долга"и др.

Жаргонные слова и обороты  далеко не редкость и в литературной речи. Сначала жаргонизация проявлялась, главным образом, в устно- разговорной ее разновидности (это было отмечено исследователями русской разговорной речи), затем, ближе к нашим дням, - в языке средств массовой информации, в публицистике, в выступлениях политиков, депутатов, журналистов и даже писателей. Хорошо это или плохо? Несомненно, плохо, если рассматривать процесс жаргонизации литературной речи исключительно с позиций традиционной нормы, не допуская мысли о неизбежном обновлении набора выразительных средств в ходе языковой эволюции.

Как показывает изучение предшествующих этапов развития русского литературного  языка, процесс обновления всегда происходил динамично, а порой и очень  трудно, в борьбе "архаистов" и "новаторов". Но всегда для этого  процесса был характерен тщательный отбор новшеств, "взвешивание" их свойств с точки зрения пригодности  для коммуникативных нужд культурного  общества. Элементы такого отбора можно наблюдать и сейчас: в потоке жаргонных слов и оборотов взгляд тех, кто наделен языковым чутьем и вкусом, различает некоторые, отдельные выражения, которые могут быть употреблены и в литературной речи (разумеется, с определенной стилистической окраской и главным образом в непринужденном общении): например, слова стукач, крутой, тусовка отмечены в речи образцовых носителей литературного языка.

Многие из жаргонных элементов  утрачивают свою социальную прикрепленность, становятся хорошо известными в разных социальных группах носителей русского языка, а некоторые получают развитие в литературном языке: например, фразеологизм сесть на иглу, попадая из речи наркоманов на страницы газет, "обрастает" производными: Область села на дотационную иглу; Нельзя все время сидеть на игле инвестиций и т.п.; глагол опустить, имеющий в тюремно-лагерном жаргоне значение "подвергнуть мужчину сексуальному насилию, тем самым унизив его", в литературной речи может применяться к другим ситуациям, приобретая переносный смысл: Думу не распустили, а опустили.

Столь значительное и разнообразное  влияние социальных жаргонов на литературный язык дает основание ряду исследователей говорить о начале формирования так  называемого общего жаргона - языкового  образования, которое не просто занимает промежуточное положение между  собственно жаргонами (скажем, тюремно-лагерным. воровским, нищенским), с одной стороны, и русским литературным языком, с другой, но и активно используется носителями литературного языка в неофициальной обстановке (см., например, недавно вышедший толковый словарь русского общего жаргона О.П. Ермаковой, Е.А. Земской и Р.И. Розиной: "Слова, с которыми мы все встречались". М., 1999).

Заметим, что понятие общего жаргона (арго, сленга) давно используется лингвистами при изучении других современных языков: французского, американского варианта английского языка. По-видимому, формирование подобных промежуточных коммуникативных средств в общей системе национального языка - тенденция, свойственная развитию многих современных обществ. Влияние на литературную речь некодифицированных сфер языка - просторечия, социальных и профессиональных жаргонов - наблюдается не только в лексике и фразеологии, но и, например, в словоизменении, синтаксисе. Так, в последнее время необычайно активизировалось употребление форм множественного числа с ударными окончаниями у существительных мужского рода: взводА, срокА, тортА, супА и даже обыскА, вызовА. Многие из этих форм проникают в литературную речь из профессиональной среды: взводА (а также и в косвенных падежах: взводОв. взводАм и т.д.) - из речи военных, срокА и обыскА из речи прокурорских и милицейских работников: "Незаконно увеличиваются срокА пребывания подследственных в СИЗО" (Из выступления по телевидению заместителя министра юстиции России. 1999. 11.06); "Прокуратура дала санкцию на проведение обыскОв в помещениях обеих фирм" (Из выступления по радио представителя московской милиции. 1999, май). Работники "скорой помощи" сетуют на то, что в иную ночь у них бывает по несколько вызовОв, строителям не дают покоя слабые такелажные тросА, старатели вслух выражают недовольство задержками зарплаты на приискАх и даже писатель Михаил .Жванецкий признался, что устал стоять под светом юпитерОв (ТВ. 1999. 24.07), а скульптор В. Малолетков считает Веру Мухину одним из великих скульпторОв XX века (ТВ. 1999. 05.07).

Распространенность форм с ударными флексиями в профессиональной речи отмечалась лингвистами давно, но значительное увеличение частотности  этих форм в публичной речи - по радио, телевидению - характерная черта  последнего десятилетия. Это явление свидетельствует о влиянии на литературный язык не столько социальных, сколько профессиональных жаргонов, профессиональной манеры обращения с языковыми средствами. В связи с этим уместно указать на такой источник влияния на литературную речь, как чиновничий "язык". В свое время Корней Иванович Чуковский ввел в обиход термин "канцелярит", которым он обозначал неуместное употребление слов и оборотов официально-делового, "канцелярского" стиля в обыденной речи. Однако помимо собственно канцелярских выражений типа таковой, за неимением, по части и под., характерных для языка административных документов, официально-деловая сфера общения вырабатывает такие способы обозначения тех или иных объектов и отношений, которые употребляются, главным образом, в устном речевом обиходе чиновников и оттуда попадают в публичную речь, не ограниченную рамками какой-либо определенной профессиональной среды. Так, чиновничий "язык" порождает такие непривычные для традиционного литературного словоупотребления образования, как проговорить и обговорить в значении "обсудить" {Необходимо проговорить этот вопрос на совещании; Обговорим это позднее), озадачить в значении поставить (перед кем-нибудь) какую-либо задачу" {Главное - озадачить подчиненных, чтобы не болтались без дела), подвижка в значении "сдвиги, изменения" (Произошли подвижки по Югославии. -Из выступления B.C. Черномырдина), конкретика в значении "конкретное содержание чего-либо" (Документ важный, но надо наполнить его конкретикой, применить к реальным ситуациям в разных префектурах Москвы - ТВ. 1998, июнь; выступление сотрудника Московской мэрии), наработки (По этой проблеме у нас уже есть некоторые наработки) и некоторые другие. Широкое распространение в современной речи получила конструкция с предлогом по: переговоры по Чечне, договоренность по Газпрому, голосование по Путину, письмо по генеральному прокурору и т.п., - также пришедшая из административно-чиновничьего жаргона. Она возникла в результате эллипсиса: вместо того, чтобы сказать переговоры, касающиеся обстановки в Чечне, или голосование, имеющее целью избрание Путина (на должность премьер-министра), - говорят более сжато и тем самым обозначают лишь тему разговора, но не его содержание.