Софья в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума»

Любовью ускорялось к вам ... -

говорит он, - и наконец:

Чтоб равнодушнее мне понести утрату,

Как человеку - вы, который с вами взрос –

Как другу вашему, как брату,

Мне дайте убедиться в том ...

Это уже слезы. Он трогает серьезные струны чувства -

От сумасшествия могу я остеречься,

 Пущусь подалее простыть, охолодеть ... -

заключает он. Затем оставалось только упасть на колени и зарыдать. Остатки ума спасают его от бесполезного унижения.

Такую мастерскую сцену, высказанную такими стихами, едва ли представляет какое-нибудь другое дpaматическое произведение. Нельзя благороднее и трезвее высказать чувство, как оно высказалось у Чацкого, нельзя тоньше и грациознее выпутаться из ловушки, как выпутывается Софья Павловна. Только пушкинские сцены Онегина с Татьяной напоминают эти тонкие черты умных натур.

Софье удалось было совершенно отделаться от новой подозрительности Чацкого, но она сама увлеклась своей любовью к Молчалину и чуть не испортила всё дело, высказавшись почти открыто в любви. На вопрос Чацкого:

Зачем же вы его (Молчалина) так коротко узнали?

она отвечает:

Я не старалась! Бог нас свел.

Этого довольно, чтоб открыть глаза слепому. Но ее спас сам Молчалин, т. е. его ничтожество. Она в увлечении поспешила нарисовать его портрет во весь рост, может быть, в надежде примирить с этой любовью не только себя, но и других, даже Чацкого, не замечая, как портрет выходит пошл:

Смотрите, дружбу всех он в доме приобрел,

 При батюшке три года служит;

Тот часто без толку сердит,

А он безмолвием его обезоружит,

 От доброты души простит.

И между прочим

Веселостей искать бы мог. -

Ничуть, от стариков не ступит за порог!

 Мы резвимся, хохочем;

Он с ними целый день засядет, рад не рад.

Играет ...

Далее:

Чудеснейшего свойства ...

Он, наконец, уступчив, скромен, тих,

И на душе проступков никаких;

Чужих и вкривь, и вкось не рубит …

 Вот я за что его люблю!..

У Чацкого рассеялись все сомнения:

Она его не уважает!

Шалит, она его не любит.

Она не ставит в грош его! -

утешает он себя при каждой ее похвале Молчалину, и потом хватается за Скалозуба. Но ответ ее - что он «герой не ее романа», уничтожил и эти сомнения. Он оставляет ее без ревности, но в раздумье, сказав:

Кто разгадает вас!

Он и сам не верил в возможность таких соперников, а теперь убедился в этом. Но и его надежды на взаимность, до сих пор горячо волновавшие его, совершенно поколебались, особенно когда она не согласилась остаться с ним под предлогом, что «щипцы остынут», и потом, на просьбу его позволить зайти к ней в комнату, при новой колкости на Молчалина, она ускользнула от него и заперлась.

Чацкий чувствует Пропасть между своими чувствами и понятиями и происходящим на его глазах сближением ничтожного Молчалина с Софьей. Эта пропасть раскалывает его прежний мир, Сдвигает и переворачивает все его представления. И потому он чувствует себя на грани катастрофы. Чацкий первый произносит слова о сумасшествии!

Но Вас он стоит ли? вот Вам один вопрос.

Чтоб равнодушнее мне понести утрату,

Как человеку Вы, который с Вами взрос,

 Как другу Вашему, как брату,

Мне дайте убедиться в том;

Потом

От сумасшествия могу я остеречься;

 Пущусь подалее - простыть,

Охолодеть.

Не думать о любви, но буду я уметь

Теряться по свету, забыться и развлечься.

 Итак, любовь к Софье приводит Чацкого на грань безумия, так как нельзя сохранить одновременно это чувство и весь строй своих представлений о жизни, о человеке. Софья «про себя» в ответ на это искреннее признание Чацкого замечает: «Вот нехотя с ума свела!» Однако, желая образумить его, она перечисляет такие достоинства Молчалина, которые заставляют Чацкого сказать: «Шалит, она его не любит!» и в самом деле, как Чацкий может в добродетелях числить то, что Молчалин «безмолвием обезоружит» Фамусова, «от старичков не ступит за порог ... с ними целый день засядет, рад не рад, играет …». И потому любовь Софьи к Молчалину остается для Чацкого «загадкой», хотя он понимает, что близость к ней потеряна навсегда и только «воспоминания об том, что невозвратно», его «согреют, оживят ... отдохнуть дадут».

Софья оказывается источником слуха о том, что Чацкий сошел с ума. Почему именно она?

 Софья раздражена: Чацкий в мимолетной встрече с ней на бале успел оскорбить Молчалина, сказав даже: « В нем Загорецкий не умрет!» Софья пыталась остановить эту ироническую тираду, боясь, как бы слова Чацкого не были услышаны и разнесены любопытствующими и скучающими гостями. Но Чацкого остановить нельзя. Теперь, после разговора с Молчалиным, Чацкий знает, как сильно отличается истинное лицо Молчалина от героя Софьиных мечтаний. И Чацкий пытается ей об этом сказать, хотя она не хочет истины, страшится ее. Гнев Софьи обращается на Чацкого:

Ах! Этот человек всегда

 Причиной мне ужасного расстройства!

Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!

И в разговоре с господином N. она невольно роняет: «Он не в своем уме». Ей так легче, ей приятнее объяснить язвительность Чацкого безумием любви, о котором он сам говорил ей. Обмолвившись случайно, Софья сначала испугалась резонанса от собственной реплики. «Не то чтобы совсем», - «помолчавши», говорит она потрясенному скандальной новостью гостю. Но подумав еще и видя, что «готов он верить», Софья «смотрит на него пристально» и подтверждает свои случайно вырвавшиеся слова. Ее невольное предательство становится уже обдуманной местью:

А, Чацкий! Любите вы всех в шуты рядить,

Угодно ль на себе примерить?

Слух о сумасшествии Чацкого начинает распространяться с поразительной быстротой. Одни повторяют «С ума сошел!» для того, чтобы убедиться, так ли думают другие (ведь «общественное мненье» - закон для людей этого круга). А эти другие, у которых спрашивают, не хотят выглядеть неосведомлёнными. 3агорецкий, которого ценят именно за то, что с ним «не надобно газет», не хочет ударить в грязь лицом и тут же, мгновенно придумывает историю сумасшествия Чацкого, которого он и в лицо-то с трудом узнаёт. Графиня-внучка, услышав уже от 3агорецкого, что Чацкий сошел с ума, не преминула подчеркнуть свою проницательность: «Представьте, я заметила сама». Но радостнее всех воспринимает эту весть Фамусов:

О чем? О Чацком, что ли?

Чего сомнительно? Я первый, я открыл!

Давно дивлюсь я, как никто его не свяжет!

От скучающей надменности не осталось и следа. Все возбуждены, оживлены. То и дело мелькают реплики: «Пойду-ка я, расправлю крылья», «Пойду, спрошу». Мужчины потирают от удовольствия руки, дамы стремительно скользят по гостиной, подобрав платья и едва не переходя на рысь. 3абыты нехватка танцовщиков, взаимные распри, зависть друг к другу. Любопытство и желание собственноручно преследовать «жертву» объединили всех.

Слух растет и ширится. Начавшись с осторожного перешептыванья господ N. и D., он набирает уверенность. Голоса гостей звучат все громче и переходят в крик двух старичков: графини-бабушки и князя Тугоуховского. Этот разговор глухих очень смешон, но он - зеркало отношений всех гостей. Каждый из них занят собой, каждый почти не слышит другого, бросает весть и убегает, чтобы прокричать ее следующему.

Но вот уже о сумасшествии Чацкого известно всем. Сообщать больше некому, удивить этим уже нельзя, все убеждены твердо: « Безумный по всему ... » Тогда начинается обсуждение того, почему Чацкий «в его лета с ума спрыгнул». Фамусов с его примитивнона туралистичным объяснением всего происходящего (вспомним его календарь) указует на наследственность:

По матери пошел: по Анне Алексевне;

Покойница с ума сходила восемь раз.

Хлёстова начинает мотив, оказавшийся близким всем:

Чай, пил не по летам ...

Шампанское стаканами тянул.

Ее поддерживают:

Бутылками-с, и пребольшими.

 Нет-с, бочками сороковыми.

Но очень скоро такая причина показалась слишком невинной. И вслед за смешными пересудам и в голосах гостей появилось что-то зловещее.

Ученье - вот чума, ученость - вот причина,

Что нынче, пуще, чем когда,

 Безумных развелось людей, и  дел, и мнений,-

так Фамусов доводит раздражение, которое томило всех, до откровенной позиции воителей «века минувшего». И тут у каждого из гостей оказывается враг, который как-то объединился в их представлении с Чацким.

Слух о сумасшествии, достигнув ушей Чацкого, рождает в нем горечь. Но это не последний и не самый сильный для него удар. Чацкого продолжает волновать вопрос: « А Софья знает ли?» Он предполагает в ней равнодушие к себе, но не коварство, «нерв, избалованность», но не слепоту. Однако увидев Софью, зовущую Молчалина, Чацкий сам готов верить слуху о себе: «Не впрямь ли я сошел с ума?». Еще один удар для Чацкого – « решение загадки», кого любит Софья, бешенство при мысли: «Вот я пожертвован кому!».

Но с появлением Фамусова Чацкому суждено еще узнать, что Софья «сама его безумным называла». Последний монолог Чацкого, отрезвившегося сполна, полон гнева, страдания и сарказма.

Глубина потрясения Чацкого ведет к разрыву с фамусовским кругом. При всем трагизме его положения в Чацком есть надежда на выход из этой тины быта. Софья же во многом сама виновата в том, что с нею произошло. Она сама создала обманы, обнаружение которых заставило ее сказать: « Ужасный человек! себя я, стен стыжусь».

Софья винит «себя кругом»: она отвергла Молчалина, лишилась Чацкого, осталась игрушкой в руках разгневанного и ничего не понявшего отца. Ее положение ужасно своей безвыходностью. Прав ли Чацкий, говоря ей о Молчалине: «Вы помиритесь с ним, по размышленьи зрелом»? Сможет ли Софья пережить обиду и примириться с московским кругом, избрать себе в мужья «низкопоклонника и дельца»? Или она замкнется в оскорбленной гордости, в недоверии ко всему миру? Так или иначе, судьба ее трагична, потому что она не посредственность, в ней есть острый ум, человеческое достоинство, искренность.

А теперь, посмотрим, как о Софье отзываются критики, и как разные актрисы представляли Софью на сцене.

В статье о «Горе от ума», написанной в 1840 году, Белинский утверждал: «Что такое Софья? Светская девушка, унизившаяся до связи с почти лакеем. Это Можно объяснить воспитанием - дураком-отцом, какою-нибудь мадамою, допустившею себя переманить за лишних 500 рублей. Но в этой Софье есть какая-то энергия характера: она отдала себя мужчине, не обольстясь ни богатством, ни знатностью его, - словом, не по расчету, а напротив, уж слишком по нерасчету; она не дорожит ничьим мнением и, когда узнала, что такое Молчалин, с презреньем отвергает его, велит завтра же оставить дом, грозя, в противном случае, все открыть отцу. Но как она прежде не видела, что такое Молчалин? - Тут противоречие, которого нельзя объяснить из ее лица, а все другие объяснения не могут, как внешние и произвольные, иметь места при рассматривании созданного поэтом характера. И потому Софья – не действительное лицо, а призрак».

И. А. Гончаров в критическом этюде «Мильон терзаний» иначе отзывается о Софье:

«После катастрофы появления Чацкого, оставаться слепой уже невозможно. Его суда ни обойти забвением, ни подкупить ложью, ни успокоить – нельзя. Она не может не уважать его, и он будет вечным ее «yкopяющим свидетелем», судьей ее прошлого. Он открыл ей глаза.

До него она не сознавала слепоты своего чувства к Молчалину и, даже разбирая последнего, в сцене с Чацким, по ниточке, сама собою не прозрела на него. Она не замечала, что сама вызвала его на эту любовь, о которой он, дрожа от страха, и подумать не смел…

Софья Павловна вовсе не так виновна, как кажется.

Это - смесь хороших инстинктов с ложью, живого ума с отсутствием всякого намека на идеи и убеждения, путаница понятий, умственная и нравственная слепота; все это не имеет в ней характера личных пороков, а является как общие черты ее круга. В собственной, личной ее физиономии прячется в тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное. Остальное принадлежит воспитанию ...

А. А. Яблочкина в спектакле Малого театра играла Софью самовлюбленной, кокетливой и холодной. Изящество, умение владеть собой, насмешливый ум сочетались в ней с жестокостью крепостницы, с барским своенравием.

В. А. Мичурина-Самойлова, игравшая в Александринском театре (ныне ленинградский Театр драмы имени А. С. Пушкина), объясняла действия Софьи против Чацкого парадоксально. Ее Софья не только любила раньше, но и продолжала любить Чацкого. Раненное отъездом Чацкого самолюбие заставило ее из гордости быть холодной с Чацким, стараться полюбить Молчалина.

Т. В. Доронина в спектакле ленинградского Большого драматического театра имени М. Горького открыла в Софье сильный характер и глубокие чувства. Она не менее Чацкого чувствовала низость и глупость фамусовской Москвы. Но способы сопротивления этому обществу она избрала иные, чем Чацкий. Не возмущение, а уверенное презрение жило в Софье Дорониной. Самостоятельность ее выражалась во властности. Это желание власти диктовало любовь к Молчалину: он не мешал ей чувствовать то, что она хочет, испытывать те чувства, которыми она полна. Молчалин был послушной тенью ее любви. С Чацким этого быть не могло, и Софья не верила его любви. Заблуждение Софьи в спектакле БДТ вело к трагедии разъединенности лучших людей.

А между тем Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит грехом неведения, слепоты в которой жили все-

Свет не карает заблуждений,

 Но тайны тре6ует для них!

В этом двустишии Пушкина выражается общий смысл условной морали. Софья никогда не прозревала от нее и не прозрела бы без Чацкого – никогда, за неимением случая. После катастрофы, с минуты появления Чацкого – оставаться слепой уже невозможно. Его суда ни обойти забвением, ни подкупить ложь, ни успокоить – нельзя. Она не может не уважать его, и он будет вечно ее «укоряющим свидетелем», судьей ее прошлого, он открыл ей глаза.