Тема кохання та особливостi її розкриття в сонетах Петрарки

В «Книге песен» рассказывается о муках отвергнутой любви, о несбывшихся надеждах, но страсть никогда не выплескивается на поверхность. В этом существенное отличие Петрарки от романтиков XIX века, с которыми его нередко сближали. В «Книге песен» Петрарка не изливается в переполняющих его чувствах, а вспоминает и грустно размышляет о своей прошлой любви. 

Что делаешь? Что ищешь? Что назад 
Глядишь на дни, которым нет возврата,

О скорбный дух? Что хворостом богато 
Питаешь пламя, коим ты объят?

                                                 (CCLXXII, Перевод А. Эфроса)

«Книга песен» - книга воспоминаний. Петрарка в ней все время датирует свою любовь. Ему хотелось впустить в книгу реальное, историческое время: «Осталось позади шестнадцать лет моих томлений…» (CXXIII); «Семнадцать лет кружится небосвод с тех пор как я горю…» (CXXII)  «В тысяча трехсот двадцать седьмом, в апреле, в первый час шестого дня, вошел я в лабиринт, где нет исхода» (ССXI); «Так двадцать лет я (долгое томленье!) ни скорбь, ни боль не в силах превозмочь…» (CCXII); «Меня любовь томила двадцать лет, но я был бодр в огне и весел в боли; когда ж ушла мадонна из юдоли – десятый год душе покоя нет» (CCCLXIV).

 

 

2.3. Хронология «Канцоньере»  и реальность любви Петрарки

 

Объединяя свои стихотворения в «Книгу песен», Петрарка чаще всего придерживался хронологии. Иногда он даже называл себя историком Лауры и сравнивал себя с Гомером, Вергилием и Эннием (CLXXXVI, CLXXXVII). В отличие от «Триумфов», в «Книге песен» нет всепоглощающей вечности, и время в ней не побеждает любовь. Реальность исторического времени понадобилась Петрарке, для того чтобы подчеркнуть реальность и необычность своей любви.

Тем не менее ни Лаура, ни любовь Петрарки не знают развития. Время движется помимо них, и любовь в «Книге песен» оказывается без истории. Нет ни событий, ни фабулы, даже в той форме, в какой фабула существовала во вневременной дантовской «Новой Жизни». Попытки реконструировать жизненный «роман» Петрарки по «Книге песен» (у нас это пробовал делать А. Н. Веселовский) всегда оканчивались неизбежной неудачей, ибо «романа» не было.

Петрарка подчеркивал реальность своей любви, потому что Лаура действительно существовала и потому что он описывал совсем не такую любовь, какую описали до него Данте и Кавалькапти, но воспоминания в «Книге песен» построены совсем не так, как строятся мемуары. В «Книге песен» нет последовательности воспоминаний. Ситуация вводного сонета – поэт размышляет и вспоминает о своей безответной любви – воспроизводится во всех  сколько-нибудь значительных стихотворениях «Книги песен». Она константна. «Книга песен» состоит из множества отдельных воспоминаний о любви к Лауре, равновеликих и равнозначных в своем жизненном содержании, почти тождественных по своему содержанию даже тогда, когда они явно конструируются воображением и когда за ними трудно предположить подлинную реальность факта. Известно, например, что в письмах к друзьям и потомкам Петрарка не только недвусмысленно отвергал возможность посмертной любви, но даже объявил смерть Лауры небесполезной для своего внутреннего развития. «В юности, - писал он, - страдал я жгучей, но единой и пристойной любовью, и еще дольше страдал бы ею, если бы жестокая, но полезная смерть не погасила бы гаснущее пламя» (Posterit). Между тем в «Книге песен» изображение посмертной любви составляет едва ли не самые яркие взволнованные страницы. Умершая Лаура не менее прекрасна и не менее жива в «Книге песен», чем Лаура живая и любима она не менее искренно.

Я мыслию лелею непрестанной

Ее, чью тень отнять бессильна Лета,

И вижу вновь ее в красе рассвета,

Родной звезды восходом осиянной,

 

Как в первый день, душою обаянной

Ловлю в чертах застенчивость привета.

«Она жива, - кричу, - как в оны лета!»

И дара слов молю из уст желанной.

(CCCXXXVI, Перевод Вяч. Иванова) [6, c. 17-20]

Причем умершая Лаура не менее прекрасна и не менее реальна в «Канцоньере», чем Лаура живая, и любима на не менее искренно.

Вновь предо мной, как в те года расцвета,

Она стоит в лучах звезды своей,

Она была такой: на утре дней,

Достоинством и строгостью одета –

И вот опять ей шлю слова привета

И жду, как дара, сладостных речей.

                         (CCCXXXVI, перевод А. Эфроса) [2, c. 317]

Воспоминания возрождали в «Книге песен» угасшую любовь и стирали границы между реальным и идеальным. В то же время, неизменно проецируясь на целостное сознание, вспоминающего поэта, они создавали истинное содержание «Книги песен» и обусловливали характер своеобразной реалистичности ее ренессансного стиля.[6, c.20]

 

Раздел III

Тема любви в сонетах Петрарки

 

 

3.1. Роковая власть Амора  над человеком

 

В итальянском творчестве  Петрарки любовь – центральная тема, и это не просто формальная дань традиции, это закономерность. Героиня рыцарской любовной лирики, указывает А.Н. Веселовский, толкает на путь самоанализа поэта, «занятого своим чувством, беседующего с собой». Не реальные жизненные события занимают воображение трубадура, а его собственная реакция на чувство, его восхищение красотой и благородством дамы; он пытается анализировать, пусть пока еще в очень примитивной форме, те отклики, которые будит в нем окружающий мир. Все это означало известную переоценку ценностей в сознании средневекового человека.

Кто не любит – тот по-настоящему не ведает смысла жизни и тем более не может быть поэтом, провозглашает Бернарт де Вентадорн (канцона «Non es meravelha s`ieu chan»). Эти строки стали как бы эпиграфом к творчеству трубадуров, рассказывающих о всепоглощающем характере чувства, о его власти над человеком. Отсюда пристрастие трубадуров к эпитету «ferm», который встречается у Пейре Видаля, у Арнаута Даниэля («non ferm voler domn`ai tant en vos mes»; «lo ferm voler qu`l cor m`intra»). Вслед за ними этот эпитет широко использует и Петрарка, выделяя традиционную мысль о роковой власти Амора над человеком («che` ben ch`i` sia mortal colpo di terra,/lomio fermo desir vien da le stelle», 22), подчеркивая непреходящий характер любви во времени («gia` per etate il mio desir non varia», 168). Однако в некоторых его стихотворениях представление о всепоглощающем характере чувства связано с новой поэтической темой. Так, в 169-м сонете, слегка изменяя традиционную формулу, поэт говорит о своей непохожести на других людей; появляется тема одиночества, столь характерная для мировосприятия Петрарки. «Pien d`un vago penser che mi desvia/ da tutti gli altri, et fammi al mondo ir solo…» - в этих строках звучит осознание своей индивидуальной судьбы , особого жизненного пути в мире и гордость: этот нелегкий путь поэт не променял бы ни на какой другой.[7, c. 37]

 

 

3.2. Лаура – реальная  историческая личность

 

Имя «Лаура» казалось многим биографам Петрарки вымышленным прозвищем, под которым трубадуры любили скрывать имена своих дам. Оно было удобно ввиду его созвучия со словом «лавр» (Laura – lauro), символом славы. Петрарка постоянно играет этими словами , утверждая, что любовь к Лауре дает ему лавр, иногда даже называя свою возлюбленную лавром.

Биографам Петрарки удалось собрать о его возлюбленной небольшое количество биографических данных. Установлено, что Лаура родилась около 1307 г. в знатной авиньонской семье Нов, что она вышла в 1325 г. замуж за местного дворянина Гюга де Сад, что она стала матерью 11 детей и скончалась в чумный 1348 год. Замужнее положение Лауры не противоречит её образу в стихах Петрарки, который изображал Лауру женщиной, а не девушкой, что опиралось на старую традицию куртуазной лирики. В стихотворениях Петрарки нет ни одного намёка не только на ответное чувство к нему Лауры, но даже на близкое знакомство с нею.

До нас дошли далеко не все стихи Петрарки в честь Лауры, ибо поэт уничтожил свои ранние опыты, в которых он еще недостаточно овладел поэтическим мастерством. Первое из дошедших до нас стихотворений Петрарки (канцона 1) не старше 1330 г. Оно написано ещё в манере провансальских трубадуров, песни которых доживали в Авиньоне. Петрарка долек здесь от присущей итальянским поэтам «сладостного нового стиля» спиритуализации любви, её превращения в символ добродетели, в отражение «божественного блага». Любовь (Amore) здесь – властная сила, берущая к себе в союзницы возлюбленную поэта, и они обращают поэта в вечнозеленый лавр. Отзвуки поэзии трубадуров сочетаются в ранней лирике Петрарки с реминисценциями из римских поэтов, главным образом Овидия.[1, c. 87-88]

Быть может, самой ценной вещью, которую Петрарка взял из отцовского дома, был прекрасный пергаментный кодекс, заключавший в себе, помимо разных мелочей, произведения Вергилия с комментариями Сервия, - рукопись XIII века, помнящая юность Данте, семейная реликвия. Но вскоре он его потерял. Судя по записям Петрарки, кто-то его украл 1 ноября 1326 года, но потом, спустя много лет, 17 апреля 1338 года, каким-то чудом он снова его обрел.

Эти даты Петрарка записал на странице, приклеенной к обложке. Кроме этой станицы, им приклеена еще и вторая - с миниатюрой Симоне Мартини. Маэстро из Сиены изобразил по его просьбе Вергилия в длинном белом одеянии, с бородой философа. Он сидит под пушистым фантастическим деревом, изображенным на темно-голубом фоне. К нему приближается ученый муж Сервий, он ведет за собой Энея, тот в полной экипировке, с длинным копьем в руке стоит у края страницы. Внизу, в другой части картины, виден человек, обрезающий ветку виноградной лозы, символ "Георгик", и пастух с овцами, символизирующий "Буколики".

С этим кодексом Петрарка никогда не расставался и, несмотря на его солидные размеры и увесистость, всюду возил с собой. Из разбросанных в изобилии на полях заметок с годами складывался как бы дневник, содержащий его наблюдения и размышления о Вергилии, о приобретенных знаниях, прочитанных книгах, в нем отмечены даже кое-какие факты из жизни. Важнейший из них запечатлен на обороте первой страницы, приклеенной Петраркой к обложке. Вот этот документ сердца:

"Лаура, известная своими добродетелями  и долго прославляемая моими  песнями, впервые предстала моим  глазам на заре моей юности, в лето Господне 1327, утром 6 апреля, в соборе святой Клары, в Авиньоне. И в том же городе, также в апреле и также шестого дня того же месяца, в те же утренние часы в году 1348 покинул мир этот луч света, когда я случайно был в Вероне, увы! о судьбе своей не ведая. Горестная весть через письмо моего Людовико настигла меня в Парме того же года утром 19 мая. Это непорочное и прекрасное тело было погребено в монастыре францисканцев в тот же день вечером. Душа ее, как о Сципионе Африканском говорит Сенека, возвратилась, в чем я уверен, на небо, откуда она и пришла. В память о скорбном событии, с каким-то горьким предчувствием, что не должно быть уже ничего, радующего меня в этой жизни, и что, после того как порваны эти крепчайшие сети, пора бежать из Вавилона, пишу об этом именно в том месте, которое часто стоит у меня перед глазами. И когда я взгляну на эти слова и вспомню быстро мчащиеся годы, мне будет легче, с божьей помощью, смелой и мужественной думою, покончить с тщетными заботами минувшего, с призрачными надеждами и с их неожиданным исходом".[3, c.18]

Личность Лауры идентифицировать оказалось достаточно сложно, и до сей поры действительность существования Лауры не доказана и не опровергнута. Ее имя тоже может быть условно-поэтическим сеньялем. В сонетах ее имя встречается в неустанной игре слов, в сочетании с золотом, лавром, воздухом: l’aureo crine — «золотые волосы», lauro — «лавр». Наиболее распространенной версией выступает гипотеза, отождествляющая Лауру с дамой из семьи де Нов. Лаура де Нов была супругой графа Гуго II де Сада, предка знаменитого маркиза. Лаура де Нов вышла замуж в возрасте 15 лет. В браке она родила 11 детей. Скорей всего, она была примерной женой и матерью. Неизвестно даже, знакомы ли были ей обращенные к ней сонеты. Та Лаура, чей образ создан в «Канцоньере», принадлежит поэзии, а не действительности, именно это - та Лаура, которая создается поэтом и одновременно формирует и развивает его самого. В «Моей тайне» Петрарка так говорит о той роли, которую сыграла в его судьбе любовь к Лауре: «…она удалила меня от общения с толпою, …(она) руководя мною на всех путях, подстрекала мой оцепенелый гений и пробудила мой полусонный дух».[4, c. 103]

 

 

 

3.3. Традиции поэзии на  народном языке.

 

Обратившись к теме любви, Петрарка следовал традициям поэзии на народном языке, которая, согласно Данте, «изначально создана для любовных песен». Используя образы предшествующей лирики и отчасти народных песен, Петрарка обрисовывал новое отношение человека к окружающему его посюстороннему миру, к природе. Лаура почти никогда не вспоминается в ее авиньонском окружении. В «Канцоньере» природа лирически противопоставлена городу, ограничивающему внутреннюю свободу поэта, т.е. в конечном счете феодально-сословной действительности. Красота любимой женщины – это красота по-ренессансному естественного мира. Чувство любви к Лауре перерастает в радостное приятие земногокоторое нередко отвергалось и высмеивалось официальным Средневековьем. Знаменитый сонет LXI стал своего рода лирическим манифестом новой эпохи и именно так воспринимался современниками, начиная с Боккаччо:

Благословен день, месяц, лето, час

И миг, когда мой взор те очи встретил!

Благословен тот край и дол тот светел,

Где пленником я стал прекрасных глаз!

 

Благословенна боль, что в первый раз

Я ощутил, когда и не приметил,

Как глубоко пронзен стрелой, что метил

Мне в сердце бог, тайком разящий нас!

 

Благословенны жалобы и стоны,

Какими оглашал я сон дубрав,

Будя отзвучья именем Мадонны!

 

Благословенны вы, что столько слав

Стяжали ей, певучие канцоны,-

Дум золотых о ней, единой, сплав!

                          (Перевод Вяч. Иванова)

 

 

3.4. Внутренняя борьба  героя

 

Любовь в «Канцоньере» - чаще грустное, а порой и мучительно-тревожное чувство, граничащее, насколько это было возможно в столь гармоничной поэзии, с отчаяньем. В нем много от ацедии из «Тайны». Любовь изображается в «Канцоньере» не только как радость, но и как боль потому, что она реальна. Она печальна, потому что она – любовь отвергнутая. Счастливых минут поэт может вспомнить не так уж и много. Изображая свою печаль, Петрарка часто проецировал ее на природу, и тогда его внутренний мир оказывался частью природы и мог приобретать поразительную пластичность.

Однако у Петрарки гармония человека и природы скорее идеал, чем реальность. Герой «Канцоньере» только-только вышел за пределы средневековых идей. Он еще помнит о том, что любовь почитается грехом, и это тревожное воспоминание переплетается с воспоминаниями о Лауре. Традиционная безответность любви в «Канцоньере» мотивированна добродетелью. Чувственность подавляется, но смятение чувств выставляется напоказ как реальная человеческая ценность с большой поэтической силой и с еще большей смелостью, чем в «Тайне». Петрарка кается в греховности своей любви, но не отрекается от нее, не проповедует аскетического презрения к миру. Печаль «Канцоньере» во многом порождена пониманием того, что красоту человек удержать не в состоянии: она хрупка и переходяща. За пределами смерти для Петрарки, хоть он и остается в лоне религии, будто бы ничего и не существует. Его герой боится смерти и мучится мыслями о посмертной судьбе, потому что он верующий, но еще больше потому, что он научился ценить природу и земную любовь.