Зарождение жанра романа в американской литературе и национальной поэзии

Лекция 3

Зарождение жанра романа в американской литературе и национальной поэзии

Популярный роман в США конца XVIII века интересен как первые шаги жанра, который в дальнейшем стал национальной литературной формой, произведения же некоторых популярных авторов примечательны, помимо того, как самый исток целого ряда традиций "большой" американской словесности XIX—XX веков. В этом плане особенно показательно творчество Хью Генри Брэкенриджа (1748—1816), яркой личности, писателя, не лишенного литературного таланта, настоящего пионера-первопроходца культурных дебрей молодой республики, достойного предшественника Генри Дэвида Торо и Марка Твена.

Семья Брэкенриджей эмигрировала из Шотландии в 1753 году и вместе с другими шотландско-ирландскими фермерами взялась за освоение пенсильванского фронтира. Хью Генри Брэкенридж изучал, а затем преподавал латынь и греческий в местной школе для будущего духовенства, с 1768 по 1771 год учился в Принстонском университете на одном курсе с Джеймсом Мэдисоном и Филиппом Френо, с которым его связала тесная дружба. В студенческие годы они с Френо сочиняли юмористические стишки и рассказы, а к окончанию университета написали патриотическую поэму "Восходящая слава Америки".

После Принстона, который он окончил с дипломом бакалавра, Брэкенридж учился в духовной семинарии, а в 1776—1778 был капелланом в американской армии, воюющей за независимость свой страны. Отслужив, он отправился в Филадельфию с надеждами на создание ежемесячного журнала, но лишь потерял на этом предприятии свои надежды и все свои сбережения. В 33 года Хью Генри Брэкенридж решил начать жизнь заново и уехал из большого города в глухое провинциальное поселение на фронтире, каким тогда был Питтсбург. Там он открыл юридическую практику, писал для издаваемого Филиппом Френо "Фрименз Джорнэл", постепенно стал членом собрания штата, начал выпускать "Питтсбургскую газету", открыл первый в городке книжный магазин и всячески содействовал основанию местного университета.

Этот список свершений воспринимается, чуть ли не как франклиновский, во всяком случае, он вполне вписался бы в подобную франклиновской образцовую историю американского "селф-мейд мена", ставшего незаменимым членом общества благодаря своему упорству и здравомыслию. Случай Брэкенриджа, однако, особый. Франклин был популистом, Брэкенридж — нет, Франклин умел, не обижая публику, мягко указывать ей на ее промахи, Брэкенридж имел пренеприятную привычку, стремясь исправить человеческие недостатки, называть людей дураками. Репутация высокомерного и неуживчивого человека, презирающего простой народ, едва совсем не погубила его общественную карьеру: малограмотных фронтирсменов злила саркастическая критика в их адрес. На самом деле Брэкенридж не презирал народ, но был демократом джефферсоновского толка: он не терпел глупость, а на каком социальном уровне она проявлялась, для него не имело значения. Тем не менее, лишь через много лет, завоевав популярность как литератор, Брэкенридж вернул себе доверие питтсбургской общественности.

Обращение Брэкенриджа в автора романов, весьма востребованных публикой, на первый взгляд кажется либо необъяснимым парадоксом, либо изменой писателя собственным творческим и жизненным принципам. Брэкенридж, однако, принципов не менял; он поменял тактику и вместо замечаний и нотаций преподнес соотечественникам серию из шести увлекательных романов под общим названием "Современное рыцарство" (I—II тома вышли в 1792—1793, III — в 1797, IV и V —в 1804—1805 годах). Главная тема цикла, подхваченная затем Купером, Торо, Фолкнером, — столкновение аристократа (по духу, не по рождению) с плебеями, но здесь автор не издевался над "толпой", не бичевал и не поучал ее, а вышучивал и "подкалывал". Парадокс заключался в том, что публике это понравилось: спасительная оболочка юмора помогла проглотить горькую пилюлю.

Свое отношение к действительности молодой республики Брэкенридж пропускает через восприятие немолодого, весьма неглупого, очень начитанного, но совершенно не знающего реальной жизни идеалиста — доброго капитана Фарраго, который верхом на старой кляче странствует по Пенсильвании в сопровождении своего слуги — неотесанного, но пронырливого ирландца Тига О’Регана. Как видим, автор не скрывает, а напротив, усиленно подчеркивает, что прототипами его героев явились странствующий рыцарь Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса из романа Сервантеса. Давая бессмертной паре новое литературное воплощение, Брэкенридж опирается на своих английских современников — Филдинга (комедия "Дон Кихот в Англии") и Смоллетта (роман "Приключения Перегрина Пикля"), успешно апробировавших этот прием. В «Современном рыцарстве» модели для подражания очевидны. Прежде всего, главные герои — явная пародия на образы Дон Кихота и Санчо Пансы. Фабула романа — череда разнообразных приключений, выпавших на долю героев, — восходит к «роману большой дороги». Брэкенридж, как когда-то Филдинг, вводит в повествование философско-публицистические отступления, в которых комментирует и оценивает происходящее. Широко использованы в произведении сатирические приемы, заимствованные у Свифта, Стерна. Но использование приемов и стереотипов европейской литературы последовательно подчинено задаче изображения жизни послереволюционной Америки.

Капитан Фарраго и его слуга, отправившись в путешествие, посещают поселения на фронтире, города на востоке страны, столицу. В результате предметом изображения и оценки становятся политика, государственная власть, образование, церковь, пресса, частная жизнь. Книжник Фарраго все время пытается соотнести априорные установки демократии и реальную действительность. Они практически никогда не совпадают, причем в одних случаях «виновата» действительность, в других — абстрактные теории. Так, в одном из поселков фронтира жители избирают депутатом не своего добродетельного земляка, а человека, который произносит такую предвыборную речь: «Друзья... я добрый демократ и не терплю британцев... Все вы знаете, что мою бедную маму убили индейцы. А теперь все, кто за меня, подходи и угощайся». Выпивка за счет кандидата и решает дело. Фарраго то и дело попадает впросак и не перестает удивляться чудным порядкам, царящим в молодом демократическом государстве: "Демократия, вне всякого сомнения, есть самая свободная форма правления, потому что при ней все люди одинаково защищены законом и имеют равные голоса в его принятии. Но я не сказал бы, что все голоса так уж равны, потому что у некоторых людей легкие сильнее, и они могут высказывать свое мнение насчет общественных дел громче, чем другие". Когда самому Фарраго представляется случай действовать: девушка, оказавшаяся в публичном доме, просит капитана вызволить ее из беды. Фарраго готов помочь, но считает, что первым делом должен объяснить девушке, насколько греховна ее жизнь. Он делает это столь «успешно», что она кончает с собой.

По выражению одного из американских писателей XIX в., «Современное рыцарство» — «это сатира на демократию, написанная демократом и опубликованная в наиболее демократическом обществе». И действительно, Брэкенридж принимает демократию, гордится ею, но стремится избавить ее от недостатков и нелепостей, очевидных уже в первые годы существования США.

Одной из слабых сторон народовластия Брэкенридж считает то, что на государственные и общественные посты избираются люди честолюбивые, но невежественные и беспринципные, рассматривающие власть лишь как средство обогащения и самоутверждения. Воплощением этих качеств писатель делает Тига О'Ригана. Капитан Фарраго все время занят тем, чтобы не допустить туповатого Тига к сколько-нибудь ответственной деятельности. Таким образом, сюжетная конструкция, заимствованная из европейской литературы, оказывается ориентированной прежде всего на американскую действительность. При этом Брэкенридж не ограничивается простым ее воспроизведением. Сама авторская установка — высмеять, чтобы исправить, — отражает оптимистическое мировосприятие американцев того времени. Вот почему роман X. Г. Брэкенриджа по праву считается одним из наиболее самобытных произведений эпохи. Сочинение Брэкенриджа рассчитано на проницательного читателя, который за внешней формой плутовского романа сумел бы разглядеть проблемы, волновавшие американское общество.

Созданный Х.Г. Брэкенриджем образ капитана Фарраго не просто опирался на "донкихотовскую" традицию мировой художественной литературы; он сам явился источником целого ряда будущих традиций литературы США XIX—XX веков: традиции путешествующего по стране героя, сталкивающегося с различными сторонами американского опыта, и героя, чье незамутненное стереотипами зрение позволяет видеть вещи в истинном свете ("Приключения Гекльберри Финна" М. Твена, "Над пропастью во ржи" Дж.Д. Сэлинджера), а также традиции героя, попавшего в чуждые и непонятные ему общественные условия ("Принц и нищий" и "Янки при дворе короля Артура" Твена, "Над кукушкиным гнездом" К. Кизи, "Костры амбиций" Т. Вулфа).

Кроме того, "Современное рыцарство" положило начало ставшим весьма распространенными в американской словесности сериям произведений со сквозным центральным персонажем — от детективных новелл Э. По до новеллистических и романных циклов "большой" литературы XX века (цикл новелл о Нике Адамсе Э. Хемингуэя, романы о Соле Пэрадайзе Дж. Керуака) и бесчисленных серий романов в современной массовой беллетристике. И, наконец, именно Хью Генри Брэкенридж явился зачинателем важной традиции литературы США — традиции юмористической критики, блестяще развитой М. Твеном.

К концу XVIII столетия, в ходе подведения итогов века Разума и оценки его свершений, прежде всего, революций в Америке и Европе и создания демократического государства США, в умах людей закономерно возник вопрос, почему социальный и технический прогресс, так очевидно улучшивший условия человеческого существования, не привел и к нравственному прогрессу, не улучшил, как то было обещано, человеческую природу. В людях поселилось сомнение во всемогуществе разума и вместе с тем потребность внимательнее присмотреться к движениям человеческой души.

Эти настроения, распространившиеся на исходе века по обе стороны Атлантики, имели в Америке свою специфику. Они были смягчены более ощутимыми, чем в Европе, демократическими завоеваниями, а также недавней и весьма действенной прививкой подобных же сомнений во время эмоционального всплеска Великого Пробуждения, в конечном итоге способствовавшего свершениям "умнейшего из всех веков" и лишь примирившего разум и чувства. Поэтому переоценка ценностей эпохи Просвещения в США и тогда и позднее была менее значительной, чем за океаном.

Показательно, что в американской литературе, в отличие от европейской, сентиментализм не оформляется в сколь-нибудь определенное течение, а сводится к популярному сентиментальному роману и в какой-то мере к лирике Филиппа Френо и нескольких менее заметных поэтов рубежа XVIII—XIX столетий. Предромантические же явления в целом сказываются в литературе США в интенсивном процессе национального самоопределения и поиске путей его передачи (поэзия Френо, проза Брэкенриджа и Брокдена Брауна) и в своеобразном американском развитии только что сложившегося в Великобритании готического романа Анны Радклифф, Уильяма Годвина, Мэтью Льюиса.

В Америке эстафету готического романа подхватил Чарльз Брокден Браун (1771—1810). Юрист по образованию, он оставил деятельность адвоката и посвятил себя литературе. В течение нескольких лет — с 1798 по 1801 г. — он написал шесть романов и четыре из них получили известность не только в Америке, но и в Европе. Это романы «Виланд» (1798), «Ормонд» (1799), «Эдгар Хантли» (1799), «Артур Мервин» (1799 — 1800).

В своих произведениях Браун широко использует жанровую основу «готических романов» — нагнетание ужаса чередой таинственных трагических событий. Так, «Виланд» открывается рассказом о пожаре, в котором гибнет отец Теодора и Клары Виландов. Злодей Карвин, используя дар чревовещания, расстраивает свадьбу Клары и доводит до умопомешательства Теодора, которому кажется, что он слышит «голос свыше», повелевающий убивать. Он убивает жену, детей, пытается убить сестру, но от ее криков разум возвращается к нему, но для того только, чтобы он смог осознать ужас содеянного. Смерть становится для него избавлением. Примечательно, однако, что и в этом, и в других произведениях Брауна ужасное не является результатом действия каких-либо сверхъестественных сил. Все события имеют вполне рациональное объяснение.

Вместе с тем Браун далеко не однозначен в своем отношении к разуму. Он принадлежит к тому поколению американцев, которое выросло после революции и уже начинало осознавать, что в процессе нового исторического опыта происходила существенная трансформация категорий и принципов Просвещения. Теодор Виланд — жертва не столько негодяя-чревовещателя, сколько своего религиозного фанатизма, который расшатал его психику. Но и рационалистически мыслящий Генри Плейель, жених Клары, не в состоянии понять смысл происходящего.

Героя следующего романа Брауна — Ормонда — последовательный рационализм приводит к полной беспринципности и преступлению. Преодолеть все испытания оказываются способны лишь те персонажи, в ком гармонично сочетаются разум и чувства. Таковы Констанция Дадли, девушка сильного характера, превыше всего ценящая духовную свободу и отважно противостоящая совратителю Ормонду, и Артур Мервин, герой одноименного романа, деревенский парень, подвергающийся беспощадному преследованию со стороны преступника, тайну которого он случайно узнал. Сила духа, сознание своей правоты и невиновности помогают им одержать победу. Но и они зачастую неточно или неверно оценивают события. Люди же слабые духом, а таковы, например, центральные персонажи «Эдгара Хантли», не выдерживают ударов судьбы. Эдгар Хантли под влиянием пережитого становится сомнамбулой, а его друг Клиферо гибнет. В этом произведении Браун продолжает начатое в «Виланде» исследование ума, пораженного недугом, предприняв попытку углубленного психологического анализа.

Пытаясь приспособить жанр романа к отечественной действительности, писатель решился на принципиальный шаг. Действие его романов происходит в Америке, а не в условной средневековой Италии: одинокая ферма заменила старинный замок, индейцы — разбойников и колдунов, дикий девственный лес — таинственные лабиринты. И все же местный колорит его романов условен. Самобытность произведений Брауна в другом Он первым отразил в американской литературе ощущение нестабильности, неясности перспектив, которое появилось у многих американцев на рубеже веков.

Новые научные теории и философские идеи, перемены в художественном сознании—внезапно остро вставший вопрос о соотношении разума и воображения — отозвались в прозе Брокдена Брауна напряженным интересом к странным, болезненным состояниям психики, к нарушению привычного порядка во внутреннем мире человека.

Брокден Браун первым почувствовал, что странные, гротескные, совсем не похожие на европейские, формы растительного и животного мира, только что исследованные учеными, пугающий лабиринт непроходимых "дебрей", кровожадность краснокожих аборигенов, опасные предрассудки, оставшиеся со времен первых пуритан, и полная изоляция фронтирских поселений — вся дикая природа и суровая жизнь Америки являются не менее выигрышным материалом для создания готического романа, или, как он пишет в предисловии к "Эдгару Хантли", "еще больше подходят для данной цели, и проглядеть это непростительно для американца". Так, например, "Виланд" имеет подзаголовок "Американская история" и действительно основан на случае немотивированного массового убийства в одной из фронтирских семей.