Автор работы: Пользователь скрыл имя, 16 Декабря 2013 в 00:32, реферат
Примечательно, что появлению главного текста Мартина Хайдеггера, посвященного осмыслению произведения искусства, — «Исток художественного творения» (1936) — сопутствовала публикация другой, немаловажной для современной теории искусства, работы — «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» Вальтера Беньямина. Как пишет Кети Чухров в своей статье «Произведение искусства в современную эпоху — генеалогия и ориентиры»: «Эти два программных текста — „Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости“ и „Исток художественного творения“ — представляют собой революционно-левую и традиционалистскую правую критику буржуазной эстетики восприятия.
Введение
Примечательно, что появлению главного текста Мартина Хайдеггера, посвященного осмыслению произведения искусства, — «Исток художественного творения» (1936) — сопутствовала публикация другой, немаловажной для современной теории искусства, работы — «Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости» Вальтера Беньямина. Как пишет Кети Чухров в своей статье «Произведение искусства в современную эпоху — генеалогия и ориентиры»: «Эти два программных текста — „Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости“ и „Исток художественного творения“ — представляют собой революционно-левую и традиционалистскую правую критику буржуазной эстетики восприятия. Оба автора понимают искусство и произведение исторически. Только для Беньямина история — это не некая онтологическая предначертанность, а переменная жизни общества и его развития. В то время как для Хайдеггера историчность искусства тем сильнее артикулирована, чем больше произведение не подвержено эволюционным и революционным процессам — чем больше оно говорит о том, что не подвержено истории. У Хайдеггера „главное“ произведение уже как бы создано, стоит на своем месте, подобно тому как в Евангелии Христос пребывал и до своего рождения.»1. В вышеприведенном различии нас, однако, более интересует «общность» территории вопрошания Хайдеггера и Беньямина, которые задаются одним и тем же вопросом, точнее сказать — вопросами, которые «остаются вопросами, даже когда звучат в форме утверждений»2: во-первых, что есть произведение искусства и какова его сущность, а во-вторых, какова сущность отличия от предшественников произведений искусства, современниками которых были и Беньямин, и, представляющий предмет наших изысканий, Хайдеггер.
Итак, в данной работе мы реферативно попытаемся представить процесс включения эстетического в философию Хайдеггера, проследить особенности его логики, касающейся самого акта про-изведения искусства, как «про-изведения истины»3 (прежде всего, «истины бытия»4), а также показать, нанесенную самим Хайдеггером, линию отличия искусства времени «отлетевших богов» от искусства времени греческого «противоборства»5.
Бытие и сущее: очертания онтологической модели М. Хайдеггера
«Основной вопрос философии Хайдеггера — „что такое бытие?“»6 — замечает А. Михайлов в самом начале своего эссе «Философия Мартина Хайдеггера и искусство». Основной вопрос онтологии, дисциплины, магистральным понятием которой является бытие, тогда можно сформулировать так — «что есть всё?», «что существует?». Таким образом, онтология говорит на языке существования сущности7 некоего сущего (сущих), а само существование сущности сущего (сущих), ведет «монолог» на языке онтологии, точнее сказать, на «языке бытия». Но с чем же мы сталкиваемся, когда начинаем говорение о пресловутом хайдеггеровском «бытии»? Прежде всего, мы имеем дело с тем, что сам мыслитель называл «герменевтическим кругом» (т.е. герменевтической взаимообусловленностью субъекта и объекта в исследовании): «Понятие „бытие“ неопределимо»8, но парадоксальным образом «бытие есть само собой разумеющееся понятие. Во всяком познании, высказывании (курсив мой – Д.Б.), во всяком отношении к сущему, во всяком к-себе-самому-отношении делается употребление из „бытия“, причем это выражение „безо всяких“ понятно. <…> Однако эта средняя понятность лишь демонстрирует непонятность. Она делает очевидным, что во всяком отношении и бытии к сущему как сущему a priori лежит загадка»9. Итак, бытие в философии Мартина Хайдеггера «выступает как всеобъемлющая, непостижимая сущность»10, при этом «бытие есть всякий раз бытие сущего»11, а «сущее есть все о чем мы говорим, что имеем в виду, к чему имеем такое-то такое-то отношение…»12. Терминологически мы схватываем сущее как присутствие (Dasein)13. Схватывание сущего, в данном контексте, означает возможность вопрошания самости сущего о бытии. В этом преломлении перед нами раскрываются феноменологические начала хайдеггеровской философии14, в которой вопрос о бытии суть «вопрос-феномен» к бытию, который задает не онтолог, а некое сущее самим своим существованием. Онтически-онтологический круг, «прочерченный» Хайдеггером, в итоге замыкается на Dasein: онтология обосновывается через аналитику присутствия, «онтическую укорененность»15. Однако все онтическое в Dasein, всё, что связывает его с другим сущим — всё эмпирическое, психологическое, практически-деятельное, — получает, прежде всего, онтологическое прояснение, т.е. прояснение из бытия.
Сущность Dasein определяется экзистенцией16, важнейшим конституирующим признаком которой является самопонимание и способ его обнаружения. Сам термин «экзистенция» — производное от латинского глагола ex-sistere — выступать, выходить, делаться, становиться. Сущность Dasein, таким образом, состоит в том, чтобы становиться, выходить за пределы наличности — экс-зистировать. Однако, по мнению комментатора Хайдеггера А. Койре, «бытие Dasein является „бытием-в-мире“ (In-der-Welt sein, esse in mundo) или „бытием-внутри-мира“ (inessemundo), что означает не то, что оно есть „в“ „мире“, как вещь среди других вещей или как вещь есть „в“ другой, но то, что оно присутствует в мире (и мир присутствует в нем), что оно „открыто“ миру, что оно есть в некоторой степени вне самого себя. Именно поэтому ему не нужно „выходить из самого себя“ (курсив мой – Д.Б.), чтобы „идти к вещам“: оно всегда, отныне и впредь есть и будет в связи с вещами. И именно поэтому оно может их „рас-крывать“ и „раз-облачать“»17.
Рас-крытие и раз-облачение, осуществляемое Dasein, разворачивается на территории понимания, понятности, территории того, что Хайдеггер, памятуя Гераклита, называет «несокрытостью», а также на территории «исторического человека», история и временность которого «началась вместе с полаганием проблемы бытия, поскольку благодаря этому вопросу человек противопоставил себя природе и осознал сам себя»18. Произошедшее освобождение19, посредством встречи вопрошающего о бытии сущим Dasein и человеческой самости, по сути, есть освобождение посредством артикуляции самого вопроса о бытии, сущем и появляющегося в момент акта говорения времени, который в самом в начале «Бытия и времени» и был поставлен Хайдеггером. Таким образом, мы имеем дело с некоторого рода утверждением, посредством которого «Dasein открывает сущее (в целости), скрывая и искажая его»20. Огрубляя, можно сказать, что Dasein обнажается перед нами посредством Хайдеггера и произносимых от его имени суждений: «Суждение (утверждение) метит вещь; М. Хайдеггер формулирует это, говоря, что оно есть „бытие к сущему“ (Sein zum Seienden), и свойственная ему функция состоит в том, чтобы показать нам вещь, открыть (entdecken) ее нам и из сокрытого (для нас) [но не сокрытого для Dasein – Д.Б.] в ее прошедшем сделать ее доступной нам, явной, рас-крытой. Истина утверждения в том, чтобы быть рас-крывающей»21. Вероятно, тогда, говоря о самой истине в ключе «нечто-о-нечто», мы можем говорить о некой познавательной работе сознания, «в котором совершается понимание»22. Как пишет Койре: «Процесс „рас-крытия“ и „рас-крытое бытие“23 предполагает, что вещи (реальные существа, сущие) по сути рас-крываемы, а также — и даже по преимуществу — что кто-то их действительно рас-крывает. <…> Таким образом, необходимо, чтобы существовал „разоблачитель“, существо (сущее), строение и способ бытия которого как раз и позволяли бы ему выполнять эту функцию. Его рас-крывающее бытие — условие возможности истинного суждения — является способом „бытия-в-мире“. Таким образом, именно „бытие-в-мире“ является основанием возможности истины. <…> Таким образом, основным условием истины является существование Dasein»24. В итоге мы подошли к важному для нас поворотному моменту онтологии М. Хайдеггера, на котором будет построено его интерпретационное комментирование искусства, а именно момент постановки вопроса: каким образом «выказывает себя» бытие Dasein’а? Ведь понимание, которое «понимает» и рас-крывает Dasein «казалось бы, не нуждается в слове (курсив мой – Д.Б.), которое истолковывает то, что уже понято» 25. Однако это не так: «Речь есть артикуляция понятности. Она уже лежит поэтому в основании толкования и высказывания. Артикулируемое в толковании, исходное стало быть уже в речи, мы назвали смыслом. <…> Она („речь“ – Д.Б.) есть язык. <…> Язык как проговоренность таит в себе истолкованность понятности присутствия („Dasein’а“ – Д.Б.)».26
Слово и истина творения
Итак, мы в самой близи говорения о том, что является предметом нашего интереса. Однако мы вынуждены каждый раз говорить «оговорками», прежде всего, из принципа noli nocere27, поскольку вышесказанное не есть простой констатацией, а, напротив, есть «понимание», которое суть «принятие» бытия Dasein, принятие его «проговоренности». Итак, мы обнаруживаем Dasein в языке, точнее сказать в слове. Но слово, с другой стороны, нам о чем-то говорит, в чём-то «проговаривается». Хайдеггер пишет: «Слово есть у-словие вещи как вещи. <…> Слово допускает вещи присутствовать как вещи».28 Однако нам сразу же стоит оговориться, дабы избежать «ложного пути» — слово не занимается «вещами». Слово занимается соотношением. Акт соотношения, со-бытия и есть оговоренный нами ранее путь рас-крытия истины о сущем, который происходит в творчестве. При этом сам акт, его бытийственность покрыта тайной (таинством слова), однако ему противоборствует «рас-крытие» у-словления присутствующего в его присутствовании, сущего в его сущем. Таким образом, «в работе „Исток художественного творения“ М. Хайдеггер раскрывает связь истины и художественного творчества. Для этого ему необходимо было прояснить сущность еще ряда понятий, важнейшим из которых в рассматриваемом аспекте является „творение“ как результат творчества — произведение искусства. Сравнивая вещь, изделие и произведение искусства, он усматривает их разницу в том, как в них проявляется взаимодействие вещества и формы. Служебность изделия „растворяет“ вещество в функциональности инструмента. Прагматический смысл изделия затемняет сущность вещества, взятого для его изготовления. В произведении искусства же, „напротив, вещество не исчезает, но как раз впервые выходит в разверстые просторы мира того творения: скала приходит к своей зиждительности и к своей упокоенности и тем самым впервые становится скалой; металлы приходят к тому, что начинают светиться, звуки — звучать, слова — сказываться“. И таким образом истина сущего проявляется в художественном творении, обретая свой первобытийный смысл, указывая на сущность всеобщего»29. Всем этим Хайдеггер подчеркивает, что «произведение искусства не есть предмет, объект, вещь или инструмент. Оно есть именно творящаяся истина, истина, которая творит себя так, что человек творит истину, создавая творение»30.
Теперь, пожалуй, нам стоит обратиться к месту31. Суть заключается в том, что говоря о произведении искусства как об акте творения онтологической истины, в котором истина мыслиться как «несокрытость сущего как сущего»32 нам, вероятно, стоило бы обратиться к «истине пространства», т.е. места, из которого воплощение истины бытия сходилось бы в определенную точку («вовнутрь» — интенсивный тип креативности) и, в духе хайдеггеровских антитез, расходилось бы («вовне» — экстенсивный тип креативности) из неё же. Обратимся к Хайдеггеру: «Все искусство — дающее прибывать истине сущего как такового — в своем существе есть поэзия»33. А. Михайлов отмечает: «Эта поэзия в более широком смысле есть poesis, как способ открывания истины. <…> „открывание истины“, истолкованное теперь как творчество, названо поэзией. <…> сам язык есть эта пропоэзия <…> Остается понять нетрудное — что всякое искусство, разумеется, уже твориться в открытости бытия, коль скоро само „разверзание бытия“ отождествлено с языком и поэзией». В самом поэтическом акте поэзия утверждает истину, а также историю, бытие, сопряженное с этой истиной. При этом поэзия утверждается в порожденной ей истине. Это есть круг понимания, или круг истины: «в пределах круга сама история есть „совершение“, а совершение есть „борьба новых и старых богов“ — выражение, в котором как бы суммируется самая суть действительной истории. Итак, история в круге хайдеггеровской философии есть так или иначе истолкованная история, а именно история как суть действительной истории, или, как мы видели выше, история бытия»34. Однако, говоря об истории бытия, нам стоит не забывать об амбивалентности, с которой мы сталкиваемся, когда заводим разговор о бытии. Сущность бытия темна и сокрыта от нас, притом, что само бытие реализуется в сущности человека — Dasein, имеющего две основных модальности — подлинность и неподлинность, — в которых осуществляется его сущность. Неподлинность, неопределенно-личное «man», как его характеризует сам Хайдеггер, это тот случай, в котором история бытия как полемоса богов сменяется сюжетами из анализируемой Хайдеггером поэзии Гельдерлина, в работе «Гельдерлин и сущность поэзии», в связи с чем философ констатирует: «Заново учреждая сущность поэзии, Гельдерлин впервые определяет некое новое время. Это время отлетевших богов и грядущего Бога. Это скудное время, ибо оно дважды ущербно, умещенное в ущелье удвоенного отрицания: уже-не отлетевших богов и еще-не грядущего». Таким образом, «миру органической понятности, истолкованности противопоставляется и „вечный“ мир ложной „всеоткрытости“, и исторический мир, утративший свою органичность»35. Можно сказать, что исследуя сущность поэзии Гельдерлина, Хайдеггер тем самым «высветляет» сущность отличия греческого искусства от искусства, созвучного ему, Хайдеггеру, «духу времени». В Гельдерлине он усматривает исток, один из истоков, онтологической нарратологии «произведений искусства» в современном мире, который отчаянно не желает слышать «зова бытия».
Заключение
В качестве заключения можно сказать, что поставленная нами вначале роботы задача проследить путь включения эстетического в философию М. Хайдеггера, тем самым показав его интерпретаторские особенности в определении понятия «произведения искусства» как «про-изведения истины» (прежде всего, «истины бытия»), была выполнена. Нами был показан важный механизм коннекции и перехода построений, касающихся выстроенной философом онтологической модели времен «Бытия и времени», к проблеме осмысления акта творения, интересовавшего его в работах позднего периода творчества. Акт творчества мыслится Хайдеггером как акт рас-крытия истины посредством взаимодействия вещества и формы, оформляющихся в качестве произведения искусства. При этом общность «места» рас-крытия истины различными видами произведений искусства (музыки, скульптуры, литературы и т.д.), как актов творения онтологической истины, усматривается Хайдеггером в поэзии (poesis), которая, в свою очередь, имеет очертания языка. Таким образом, мы показали механизм толкования Хайдеггером произведения искусства, логика которого движется согласно логике «герменевтического круга»: искусство рас-крывает нам себя из онтологии (из вопроса о бытии), онтология, в равной степени, рас-крывается из искусства.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:
1 См.: Чухров К. Произведение искусства в современную эпоху — генеалогия и ориентиры // Логос, № 4 (77), 2010. — С. 75-76.
2 См.: Хайдеггер. М. Искусство и пространство // Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. — М.: Республика, 1993. — С. 312.
3 Тот же, С. 314.
4 См.: Хайдеггер. М. Исток художественного творения. — М.: Академический проспект, 2008. — С. 225.
5 Тот же, С. 139.
6 См.: Михайлов А. Философия Мартина Хайдеггера и искусство // Михайлов А. Избранное. Историческая поэтика и герменевтика. — СПб.: Изд-во СПб. ГУ, 2006. — С. 394.
7 употребляя данное слово, мы, прежде всего, хотим подчеркнуть феноменологический «зов» Гуссерля — «Назад, к самим вещам!», — направленный на анализ сознания как набора чистых сущностей, чистых возможностей, всеобщих структур, представляющих результат свободного мыслительного конструирования. Подобные сущности представляют собой, по Гуссерлю, нечто более важное, первичное по сравнению с фактом, реальностью, существованием. Безусловно, этот принцип, принцип т.н. «феноменологической редукции», явился отправной точкой и для фундаментальной онтологии М. Хайдеггера.
8 См.: Хайдеггер М. Бытие и время. — Х.: Фолио, 2003. — С. 19.
9 Там же.
10 См.: Зайцева З. Мартин Хайдеггер: язык и время // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. — М.: Высшая школа, 1991. — С. 170.
11 См.: Хайдеггер М. Бытие и время. — Х.: Фолио, 2003. — С. 24.
12 Тот же, С. 22.
13 Тот же, С. 27.
14 Тот же, С. 45.
15 Тот же, С. 29.
16 Тот же, С. 28.
17
См.: Койре А. Философская эволюция Мартина
Хайдеггера // Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/
18 Там же.
19 Употребление данного слова здесь подразумевает своеобразную конгруэнтность с утверждением Хайдеггера из работы «О сущности истины», в которой было заявлено, что «сущность истины открывается как свобода» (См.: Хайдеггер М. О сущности истины // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. — М.: Высшая школа, 1991 — С. 20.).
20
См.: Койре А. Философская эволюция Мартина
Хайдеггера // Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/
21
См.: Койре А. Философская эволюция Мартина
Хайдеггера // Интернет-ресурс. Режим доступа: http://www.ruthenia.ru/logos/
22 См.: Михайлов А. Философия Мартина Хайдеггера и искусство // Михайлов А. Избранное. Историческая поэтика и герменевтика. — СПб.: Изд-во СПб. ГУ, 2006. — С. 399.
23 Сам Койре подчеркивает в своем эссе важность различия между этими двумя определениями Хайдеггера: «М. Хайдеггер говорит нам также: „истина“ обладает двумя аспектами — „рас-крытие“ и „рас-крытое бытие“. Но эта вторая „истина“, истина вещей, предполагает первую, „истину“ Dasein. Таким образом, то, что рас-крыто, является „истинным“ только в производном (вторичном) смысле. „Истинным“ в исходном и первоначальном смысле понятия является Dasein, „рас-крывающее“, но не „рас-крытое“. Поскольку — и здесь мы не должны позволить себя обмануть выражению — Dasein рас-крывает не пред-существующую истину. Как раз наоборот. Именно в самом этом рас-крытии конституируется истина; именно в своем рас-крывающем бытии основывает ее Dasein».
Информация о работе Бытие и сущее: очертания онтологической модели М. Хайдеггера