Что такое миф?

Все доступно, все дозволено  – установка "первичных структур сознания" (по словам Дж. Вико, "примитивный человек делает самого себя центром вселенной"). Но уже у римлян обостряется неверие, скепсис: "Мы не можем изменить мировых отношений, – признавал Сенека. – Мы можем лишь одно: обрести высокое мужество, достойное добродетельного человека, и с его помощью стойко переносить все, что приносит нам судьба, и отдаться воле законов природы".

Эти установки не изжили себя за два с лишним тысячелетия  ни под влиянием возвышенной мысли  Платона, ни под влиянием христианства. Последнее возникло как антитеза греко-римской цивилизации, поставив задачу "врачевать эллинские недуги" (так озаглавил свой труд христианин V в. Феодорит Киррский, уроженец Антиохии). Под действием таких настроений само слово "эллин" на тысячелетие становится синонимом "язычника". Антитеза греко-римской замкнутости, самодостаточности – христианская любовь к ближнему, открытость небесному и, главное, – осознание своего человеческого несовершенства. Многие черты христианского учения призваны уравновесить крайности греко-римского мира, смирить и очистить нравы. Труднее всего, однако, меняется именно структура сознания. И носители новой веры не всегда свободны от страсти к "борьбе" – вопреки новозаветному чаянию: "Вы слышали, что сказано: око за око, и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому" (Мф., 5, 38-39). Закономерно появились религиозная нетерпимость, костры Инквизиция, процессы над "ведьмами", несмотря на проповедь любви и смирения. И все же под влиянием христианства дух устремился ввысь, к Небесному, и тем более, чем более прежде был зациклен на земном.

Греки шли от земли. Их культура замешена на земной основе (историки видят  причину этого в матриархате, земледельческом укладе). Земля же пребывала в Хаосе, пока, объятая  мировым вожделением, Эросом, не родила Небо-Урана:

Гея же прежде всего родила себе равное ширью  
Звездное Небо, Урана, чтоб точно покрыл ее всюду  
И чтобы прочным жилищем служил для богов всеблаженных.

(Гесиод. Теогония, 120-129).

Земля – лоно всего сущего: и богов, и людей, и самого Зевса, юна все порождает и все  питает собой, включая небо. Да и  греческие боги, олимпийцы, скорее земные, нежели небесные. В греческой мифологии (по крайней мере у Гесиода) Земля предшествует Небу. Земле отдают предпочтение, она первична. Небо – вторично, ему отводится подчиненная и даже унизительная роль.

Гея вступает с Ураном в  брачный союз, но союз этот не выглядит счастливым. Земля рождает чудовищ, одноглазых циклопов, мойр, сторуких, титанов, и Уран, стыдясь своих детей, держит их под землей. Разъяренная Гея, переполненная  детьми, неистовствует. Возненавидев супруга, Урана (заметьте, Земля возненавидела  Небо), она подстрекает своих детей, титанов, свергнуть отца. И младший, Крон, оскопив Урана, лишил его  власти. Потрясенная космическим злом, ночь-Нюкта рождает все то, что стало разрушать род человеческий: ложь, сладострастие, старость, смерть, принудительный труд, голод, забвение, тоску, дойны, судебные тяжбы, беззаконие.

Итак, с одной стороны, Земля – кормилица, прикосновение  к ней дает силу, как давала она  силу Ахиллу; с другой – сознание, ориентированное на Землю, воздействует на человека определенным образом, порождает  соответствующий психотип – приземляет человека. Земля – это твердь, осязаемость, она близка, доступна. Своей доступностью Земля искушает человека, располагает к охоте, добыче, расширению, захвату, экспансии. Словом, близость Земли вызывает потребительское к ней отношение (в отличие от Неба, любовь к которому не знает корысти), что со временем и привело к формированию мировоззрения "быть, чтобы иметь". Забвение, рожденное Нюктой, заставило людей на какое-то время забыть, что Земля без Неба лишена смысла, лишена цели (энтелехии) и что, если бы не было извечной тоски по небесному, человечество просто не выжило бы.

Дело, конечно, не в Земле, а в тех, кто ходил по ней, сеял, охотился. Ориентированное на Землю  воображение разыгрывалось в  унисон с ней, о чем свидетельствуют  поэмы Гомера и Гесиода. Греческие  боги лишены жалости. Они знают лишь одну добродетель – мужество, один лишь порок – трусость.

У Гесиода звери "не ведают правды". Людям же "правду Кронид даровал – высочайшее благо" ("Работы и дни", 277-279). В "Теогонии" (898-900) он рассуждает: "Раньше, однако, себе ее в чрево Кронид отправил, дабы ему сообщила она, что зло и что благо". Но речь идет о добре и зле для себя – в узком, практическом смысле. И долго, вплоть до нашего времени, не приходило осознание того, что "Земля следует Небу, Небо – дао, а дао – самому себе", что нужно не водворять порядок, а следовать ему.

Ничто не проходит бесследно  все накапливается в кладовых памяти и время от времени дает о себе знать. Сознание остается хтоническим, с нарастающей склонностью к дихотомии и вытекающими отсюда последствиями. Порождаемое дерзновением греков стремление к познанию мира,географическим открытиям, как уже упоминалось, впоследствии оборачивалось геноцидом, истреблением народов и их культуры. Получилось, что прекрасные свойства человеческой натуры – дерзание, любознательность, которым цивилизация обязана своим возникновением, приносили беды людям и народам, не говоря уж о живой природе.

Потому и появляется ощущение, что за Богом по пятам следует  Сатана и все переворачивает на свой лад. Потому и стали говорить: "Добрыми  намерениями вымощен путь в ад". Испанские торговцы переплавили  в слитки золота изделия инков, которым  цены нет. Металл разрушает дух, образ, форму, самое возможность блага. И даже высокое искусство Возрождения, которым мы не можем не восторгаться, несло в себе этот дух вседозволенности. Апология земного и человеческого породила высочайшие шедевры, но и поставила человека над истиной Бытия – расшатала "связь времен". Происходит еще один поворот – от Небесного к Земному, оживают греческие боги ("Триумф Вакха и Ариадны" Лоренцо Медичи, 1559 г.; "Венера и Адонис" Шекспира, 1593 г.).

В этом чувстве превосходства  над земною тварью и великое пришествие человека, и причина его падения. Незнание меры своих возможностей обернулось антропоцентрическим комплексом, иллюзией вседозволенности, – а потом неизбежными  опустошенностью и отчаянием, что  мы находим уже у позднего Шекспира. И закономерно обращение Ф. Ницше  к мифу и к греческой трагедии. И не только Ницше, но и многих поэтов переходного времени, русских символистов  в том числе. Есть над чем задуматься. Конечно, от творения гениев не убудет оттого, что к ним пристрастились, скажем, теоретики фашизма (какое, однако, фатально тяжелое слово – фашизм). Ни Бах, ни Вагнер, ни Ницше в этом не повинны и к этому не причастны. И все же не случайно возникло в наше время движение контркультуры – бунт против унаследованной парадигмы – диктата силы, в музыке ля, в слове. Искусство последних веков и возвышает и низвергает человека. Гении – не ангелы (но и Пушкина не оспоришь: "гений и злодейство вещи несовместные"). Сатана не дремлет, увеличивает свое воинство не за счет бездарей. И Гений себе не принадлежит: он – вестник добра и зла, света и тьмы. Он дает человеку возможность увидеть себя, как есть, и светлое в себе, и темное – что от бога, что от дьявола, а разглядев, сделать выбор. Для этого он и является в мир. Но гений не учит спасению, он лишь срывает пелену с мира и маску с человека.

Теперь нередко задаются вопросом: где же, на каком витке  истории человечество сбилось с  пути, не туда пошло, как это прозвучало в фильме А. Тарковского "Жертвоприношение". Но, может быть, это произошло  раньше, когда греки и римляне  признали неизбежность всепоглощающего  Хаоса? Возродился Миф. Его вызвало  из Небытия потрясенное сознание, чтобы помочь человеку найти ответ. И, возможно, действительно предстоит

еще одно "жертвоприношение" – пожертвовать привязанностями, вкусами, любимыми образами, если они мешают увидеть Истину Бытия.

 

 

Заключение

 

В одной из работ я нашла  интересную мысль о мифе и науке, мне хотелось бы порассуждать на эту тему.

«Нельзя считать, что мифология  предшествует науке и, что наука  появляется из мифа. Миф всегда практичен, насыщен эмоциями и реальными  жизненными переживаниями, но это - не начало науки» [6].

На самом деле с этим можно согласиться, а можно и  сказать, что это не так. Я скорее не соглашусь. 

«Если брать реальную науку, т.е. науку, реально творимую живыми людьми в определенную историческую эпоху, то такая наука, решительно всегда, не только сопровождается мифологией, но и реально питается ею, почерпывая из нее свои исходные интуиции».[1]

Примеры существуют в работах  различных философов. Например, Декарт - основатель новоевропейского рационализма и механицизма - мифолог, т.к. начинает свою философию с всеобщего сомнения, даже относительно Бога. И это только потому, что такова его собственная  мифология.

Аналогичные примеры можно  проследить и в работах Канта.

Вывод: наука не существует без мифа, она всегда мифологична.

Я считаю, что миф предшествовал  появлению науки, и многие античные научные теории либо опирались, либо отрицали мифологические представления  о мире. И, скорее, именно с отрицания  мифов началась вся первобытная  наука.

Действительно, миф очень  эмоционален и более ориентирован на внутренний мир человека, чем  на законы внешнего мира, но ведь именно обобщение, отбор, обработка объективных  данных о природе, собранных в  мифах, дали начало многим естественным наукам. Например, биологии, зоологии, ботанике и даже физике. Конечно, миф  воспринимался как некий неизменный постулат, как аксиома, он принимался на веру, зато наука началась именно с того, что начали проверять и  сомневаться в правдивости и  правильности  мифологического представления о мире. К этому еще можно добавить, что мифология обладала довольно-таки серьезными знаниями в области ботаники и зоологии.

Ведь практика, наука и  духовная культура, например, та же мифология, взаимосвязаны и одно порождает другое. И я полностью разделяю это мнение.

Как ни странно, но мифологическое мышление не исчезло и по сей день. Многие из нас до сих пор любят  читать древние мифы и сказки, а  кто-то просто сочиняет новые. Почему, спросите Вы? «Потому что мифологическое мышление дает человеку необходимое  ему чувство комфортности в мире. В силу того, что наука опирается исключительно на разум, а миф – ещё и на чувства, эмоции, интуицию, он более соответствует внутреннему миру человека и дает большее чувство уверенности» [2]. Наверно, именно по этой причине, мифы и сказки живут среди нас, и по сей день.

 
Литература

 

1.   Философский энциклопедический словарь. Под ред. Л.Ф.Ильичева., М., «Советская энциклопедия», 1983.

2.   Грушевицкая Т. Г., Садохин А. П., Концепции современного естествознания, М., «Высшая школа», 1998.

3.   Кун Н. А., Боги Древней Греции, М., «Панорама», 1992.

4.   Корш М., Краткий словарь мифологии и древностей, Калуга, «Золотая аллея», 1993.

5.   Мировоззренческое значение мифа о вечном возвращении, реферат Клюевой Е.А., кафедра философии, УТИС, 1998.

6.   Мифологический тип мировоззрения, реферат, Елецкий пединститут, 1997.

7.   Библия, Новый Завет.

8.   Мифы древности и происхождение мира и людей. Особенности мифологических представлений об обществе и человеке, реферат Тимура Миняжева, 1997.

9.   Мертлик Р., Античные легенды и сказания, М., «Республика», 1992.