Философские взгляды Ф.М.Достоевского

Большое влияние на формирование религиозных взглядов Достоевского оказал русский священник в Висбадене И. Янышев, один из самых просвещенных православных священников своего времени, ставшим впоследствии ректором Духовной академии. Можно усмотреть некую родственную связь между взглядами о. И. Янышева и одним из антиномических направлений мысли Достоевского о возможности подлинного и всецелого счастья; это направление мысли Константин Леонтьев назвал «розовым христианством». Однако не в меньшей степени на Достоевского повлияли материалы «спора Заволжских старцев» и духовное наследие преподобного Нила Сорского (особенно это видно по образу старца Зосимы в «Братьях Карамазовых»). Глубинный духовный резонанс оставило в Достоевском посещение Оптиной пустыни, прославившейся подвижниками благочестия[10, с.83].

Некоторые исследователи рассматривают процесс трансформации философских взглядов Достоевского через призму его пребывания на каторге в Омске. Отбывая наказание за участие в организации тайной типографии для печатания воззваний к крестьянам и солдатам и исповедание неугодных власти политических взглядов, Достоевский был ввергнут в ад человеческого бытия. Здесь «тайна человека» предстала перед ним с ужасной обнаженностью, где она кровоточила, как незаживающая рана, подтверждая несправедливость и дисгармоничность божьего мироустройства» [7, с.87]. В обширной монографии «Три круга Достоевского» Ю.Г. Кудрявцев мысленно расчленил творчество философа на три основных периода жизни – досибирский, сибирский и после сибирский[7, с.15]. В каждом из них исследователь выделил три круга творчества: событийный, временный и вечный. В некоторых произведениях представлены не все три измерения творчества, а только два, но иногда вечный круг, в котором центральными становятся философские проблемы, намеренно скрыт, завуалирован от читателя.

Суть перемен в своих убеждениях после пребывания в Сибири писатель в самой общей форме сформулировал как возврат к народному корню, к познанию русской души и духа народного. Именно после каторги в его мировоззрении набирают силу почвеннические взгляды.

В журналах «Время» и «Эпоха» братья Достоевские выступали как идеологи почвенничества – специфической модификации идей славянофильства. Почвенничество было скорее попыткой очертить контуры некой «общей идеи», найти платформу, которая примирила бы западников и славянофилов, цивилизацию и народное начало. Скептически относясь к революционным путям преобразования России и Европы, Достоевский высказывал эти сомнения в художественных произведениях, статьях и объявлениях «Времени», в резкой полемике с публикациями «Современника». Суть возражений Достоевского – возможность после реформы сближения правительства и интеллигенции с народом, их мирного сотрудничества. Эту полемику Достоевский продолжает и в повести «Записки из подполья» – философско-художественной прелюдии к идеологическим романам писателя.

В досибирском творческом наследии Достоевского были заложены основы философии человека. Многие идеи были обозначены пунктирно. Но проблемы человека, его природы, личности, ее жизненной ориентации, мыслительной и нравственной природы были вскрыты достаточно четко. Не менее смело Достоевский поставил и вопрос о том, что человек выше логики, и «абсурдность» его поведения может быть оправдана. В произведениях послесибирского периода намеченные ранее вопросы были раскрыты в полной мере.

Зрелый период творческой деятельности писателя связан с исповеданием принципов нравственного совершенствования человека на основе православных этических ценностей. Достоевский оперирует понятиями общечеловеческих ценностей (добро, красота, истина, справедливость, свобода), преломляя их через христианские идеи, одновременно доказывая несостоятельность атеизма, несвободы морали, присущих революционному утопизму.

Достоевский доказал несостоятельность социалистического учения, заострив внимание на двух факторах: атеизме и мнимом «рабстве равенства». Главным моментом человеческого существования Достоевский считал отношение человека к Богу, его мистическую взаимосвязь с Творцом, которая проявляется даже в самых элементарных жизненных ситуациях через отношение человека к себе и близким, через восприятие мира, общества в целом.

Убежденный в онтологической связи религии и нравственности, писатель видит путь спасения человека в его духовном совершенствовании на принципах христианства. В понимании философа дух русского православия не закован в юридические нормы и богословские трактаты, не поддается рациональному и логическому объяснению. Его выразителями часто являются не носители высшей церковной власти, а старцы, подвижники, святые, странники и странницы или просто люди из народа, которые ищут правды. Это видно по персонажам произведений писателя – старцы Зосима, Тихон, князь Мышкин.

Достоевский воспринимает Православную церковь, как «всенародное единство», где нет места для разделения Церкви и культуры, подобно западному секуляризму. Само государство, по мысли писателя, должно раствориться в Великом братстве Христа. Здесь есть некое противоречие: Церковь не принадлежит одному народу, с другой стороны, русский народ – это и есть Церковь.

С углублением религиозного чувства у Достоевского возникает желание изобразить «положительно прекрасного человека», но вместе с тем он осознает чрезвычайную трудность этой задачи. Для писателя существует одно только положительно прекрасное лицо – Христос, образ которого безмерен, как бесконечное чудо. Так зарождается образ князя Мышкина в романе «Идиот». По своим внутренним чертам образ князя перекликается с образом Христа: он лишен эгоизма, гордыни, способен всех понимать и прощать, поскольку князь живет как бы не в мире, а над миром. Помимо князя Мышкина, к такому типу положительно прекрасных людей, живущих в вере, являющихся совестью своей социальной группы, можно отнести Тихона из «Бесов», Алешу Карамазова, старца Зосиму из более позднего романа «Братья Карамазовы». Все они – обыкновенные грешные люди, которые верят в Бога, любят этот мир и душой открыты миру. Они несут в себе крест страдания и счастья и обрели Царство Божье уже на земле.

Вместе с тем, в философии Достоевского не случаен интерес к природе преступления, то есть материализованному, воплощенному злу, и наказанию. Он связан с отношением писателя к темному началу в человеческой природе. По мнению Достоевского, зло, не обладая качеством абсолютности, может обернуться добром, и зачастую, как показано в его произведениях, зло в душе человека является источником развития и возрождения личности. Природа изображенных в романах Достоевского двойников, в которых персонифицировалось зло, неоднозначна и антиномична. Такой амбивалентностью души можно объяснить революционные события начала XX века, принятые большей частью народа с религиозных позиций.

Особое место в становлении религиозно-гуманистических взглядов Достоевского сыграло изучение Библии. На каторге Достоевский обращается к Библии. Эта книга, подаренная ему женами декабристов в Тобольске по пути в острог, была единственной, разрешенной ему для чтения.

Впоследствии, как вспоминала жена писателя, Библия всегда лежала на его письменном столе, и часто, задумав или сомневаясь в чем-либо, Достоевский открывал Евангелие и прочитывал то, что стояло на открытой странице.

В Библии Достоевский черпал силу, бодрость и вдохновение, а вместе с тем и готовность на борьбу с открывающимися перед ним трудностями. Задолго до написания «Братьев Карамазовых», еще в «Преступлении и наказании» Достоевский делает попытку противопоставить Библию тому, что принесла Западу совокупность знаний во всех областях жизни, добытых в эпоху Нового времени. Слова «Бог есть Любовь» превратились в разумную истину: Любовь есть Бог. Достоевский же исходит в восприятии вероучения не только из Нагорной проповеди, но и из сказания о воскрешении Лазаря, которое знаменует всемогущество Творца и придает глубинный смысл остальным, столь недоступным для человеческого ума библейским словам.

Достоевский приходит к убеждению, что открыть смысл жизни можно, лишь приняв саму жизнь за основу, полюбив «живую жизнь» – Бога – прежде логики, прежде себя. Ведь для «неэвклидова» ума  трагедия мира начинается и заканчивается не на Земле. Сам Творец есть Любовь. Любовь же, Добро не могут быть не свободны, а значит, не могут не делать и человека изначально и абсолютно свободным.

Человек в этой системе одинаково способен как к добру, так и к своеволию зла. Своеволие же, по Достоевскому, является одной из сторон «эвклидового» сознания: превращая личную свободу в самоцель, из абсолютной свободы делают абсолютный деспотизм, пытающийся насильно создать счастье. Своеволие, свобода самоутверждения неизбежно приводит к отрицанию Бога, общества и себя самого. Этот процесс хорошо виден на примере типа демонического героя, воплотившегося в произведениях Достоевского в образах Шигалева, Кириллова, Ставрогина.

Не случайно Достоевский особенно выделял в Библии Книгу Иова. Подобно Иову, он преодолевает и «каменные стены», и законы природы. Все основные мотивы «Книги Иова» – санкционированное искушение, страдание, бунт и примирение – присутствуют в романе «Братья Карамазовы», но присутствуют дискретно, так как не сосредоточены только в одном каком-то герое, а растворены среди множества персонажей. И в этом тоже можно усмотреть скрытый смысл. Ведь ветхозаветная религия V-IV веков до нашей эры (то есть в эпоху создания «Книги Иова») была религией личного благочестия и индивидуального воздаяния. Человек предстоял перед Богом один на один.

В религиозно-философском восприятии Достоевского тема Иова попала в сферу православия с присущей ему соборностью, что повлекло за собой закономерную трансформацию древней легенды.

В Православной Церкви человек не одинок, он спасается не в уединении, а соборно, является членом Тела Христова, разделяет судьбу своих братьев во Христе, оправдывается праведниками и несет ответственность за грехи грешников. Так и в произведениях Достоевского грехи одних героев взаимосвязаны со страданием других, и наоборот.

Проблема страдания, как необходимой деятельности для духовного совершенствования личности, обозначена Достоевским в «Дневнике писателя»: «Я думаю, самая главная, самая коренная духовная потребность русского народа – есть потребность страдания, всегдашнего и неутолимого… У русского народа даже в счастье непременно есть часть страдания, иначе счастье его для него неполно» [5, т.26, с.91]. Философия человеческого страдания раскрывается практически во всех произведениях зрелого Достоевского.

3. Отношение Достоевского к различным философским течениям

В своих трудах писатель ссылался на множество философов. Из философов-систематиков Достоевский упоминает Лейбница, Спинозу и Декарта, а в первом письме к брату после освобождения из острога просит прислать ему «Коран», «Критику чистого разума» Канта и «Историю философии» Гегеля.

Встречаются у Достоевского имена философов, занимавшихся социально-историческими вопросами, – Мальтуса, Дж. С. Милля и Карла Маркса.

Из социалистов Достоевский обращался к идеям таких мыслителей, как Луи Блан, Франсуа Бабёф, Пьер Прудон, Этьен Кабе, Шарль Фурье. Утопические идеи и образы, развитые в их работах, со временем проникли в ткань романов писателя.

Такие философские течения, как волюнтаризм, материализм, позитивизм и утилитаризм, сливались в сознании Достоевского в одно целое, которое принимает характер враждебного. Наиболее полно и ярко отношение писателя к этому явлению выражено в «Записках из подполья», но и во всех остальных случаях, когда Достоевский упоминает Конта, Фейербаха или сторонников сциентизма, его тон становится в лучшем случае ироничным, а чаще – язвительным. Галилей, Коперник или Ньютон являются для него не открывателями истины, а просто символами крупнейших достижений человечества. Во времена Достоевского наука выражала сугубо позитивистский, рационалистический взгляд на мир. Такая позиция была неприемлема для Достоевского, который утверждал, что одной наукой без морали человек не будет сыт.

К Дарвину Достоевский обращался удивительно редко – и это несмотря на то, каким большим влиянием пользовалось его учение в России. В период расцвета химической науки он ополчается против Либиха и Менделеева – особенно против последнего, обвиняя его в вульгарном материализме. Что касается представителей неврологического учения, то тут, наоборот, русский ученый И.М. Сеченов подвергается критике Достоевского всего пару раз, в то время как на француза Клода Бернара в «Братьях Карамазовых» ведется развернутая атака по всему фронту [6, с.113]. Несколько терпимее относился писатель к математическим теориям Лобачевского.

В целом же можно сказать, что с научными достижениями Достоевский знакомился из вторых рук, прежде всего, в годы учения в Инженерном училище, а затем по статьям в научных журналах и трудам таких популяризаторов науки, как Александр Гумбольдт, Карл Фохт, Якоб Молешотт, Джордж Генри Льюис. Встречаются в его сочинениях также имена русских ученых: автора курса общей физики Суровцев С.С. Развитие и становление философских взглядов Ф.М. Достоевского, Писаревского, математика и астронома А.Д. Путяты [6, с.123].

По убеждению Достоевского, основой науки, как и религии, служит мораль. Наука того времени отличалась редукционизмом, то есть пыталась дать упрощенное вульгарно-материалистическое толкование самым сложным биологическим, геологическим, общественным, психологическим и даже духовным явлениям. Достоевский отвергал подобный редукционизм и сопутствуюшие ему позитивистские убеждения, однако полученное им техническое образование и изучение научных работ не могли не повлиять на образ его мыслей и творческую манеру. На данный момент этот вопрос изучен еще недостаточно глубоко.

Вступая в полемику со многими учеными, Достоевский отвергал не науку, а сциентизм – однозначную уверенность, что наука может решить абсолютно все проблемы повседневной деятельности, мышления и человеческой души.