Христианская концепция человека

Эпоха, пришедшая на смену античному миру, получила название Средневековье. Она охватывает период приблизительно с V по XV вв. и предстает как коренной, качественный перелом в жизни европейских народов. В идейном смысле это время было периодом безраздельного господства в Европе христианской религии, которая сформировалась в начале нашей эры в восточных провинциях Римской империи и достаточно быстро распространилась по всей империи. Она взяла на себя задачу создания нового мира и смогла сыграть роль той цементирующей духовной силы, которая способствовала возникновению и укреплению системы государства, существующей поныне на политической карте Европы. И сегодня христианская идеология остается для этих государств одним из важнейших факторов их социально-политической стабильности.

Как и всякая новая религия, христианство возникло не на пустом месте. Оно впитало идеи и представления ряда религий, в первую очередь иудаизма, и философии, особенно античной. Христианство возникло в период позднего цветения и утончения античной культуры и по своему характеру есть не натуральная природная религия, а «культурно-историческая религия, в которой тайна жизни и тайна Божества открывается через дуализм души, уже отошедшей от наивного чувства и связи с природой».¹ В ней, утверждает Бердяев, встретились и соединились восточные и западные духовные исторические силы. Возникнув на почве объединения Востока и Запада, она движется с Востока на Запад. Восток же «уходит внутрь и постепенно сходит с арены мировой истории»².

Средневековая философия  сыграла значительную роль в обеспечении  непрерывности, преемственности развития культуры, сохранения наследия античности, трудов Платона, Аристотеля и других философов. В то же время переход  от античного мировосприятия к христианскому сопровождался переоценкой ценностей, воззрений на сущность и предназначение человека. Если греческая философия пришла к пониманию божественного единства как такового целого, что приемлет и впитывает в себя множество сущностей, сил и проявлений, различных ступеней иерархии, то в библейском послании есть понимание Бога как единого уникального, бесконечного в потенции, радикально отличного от всего остального. Он трансцендентен миру и трансцендентность уникального Бога абсолютна, тотально отлична от всего прочего. Нет ничего предшествующего ему – ни платоновского Демиурга и демиургической активности, ни аристотелевского Вечного Двигателя, ни чего бы то ни было другого. Библия говорит о творении без всяких уловок, творении словом из ничего. Бог творит свободно, дает начало всему чистым актом своей воли, волением блага. Бог есть по своей сути Бытие, творение – это участие в бытии: Бог есть несотворенное бытие, но все сотворенное, тварное – не само бытие, но лишь обладание бытием, получившее бытие через участие в бытии.

В определенный момент Бог  принял решение сотворить человека, и желание Бога состояло в том, чтобы этот человек выражал Его  в Его образе и представлял Его с Его властью на земле (Быт. 1:26-28)³. Бог сотворил человека не так, как Он сотворил все остальное, а по собственному образу и подобию, и все человеческие добродетели, такие как любовь, честь и благочестие, были сотворены Богом с той целью, чтобы человек имел Божью жизнь и выражал божественные качества. Но человек может выражать Бога и представлять Его только в том случае, если он примет Бога как свою жизнь и станет, тем самым, парой для Бога. Человек – это сосуд Божий, а Бог хочет быть его содержанием. Он создан для того, чтобы содержать в себе Бога, поэтому ничто другое – ни материальные блага, ни различного рода достижения, в том числе интеллектуальные, - не могут удовлетворить человека. В этом сущность и предназначение человека. Поэтому в отличие от греческой мысли, в рамках которой человек и космос никогда радикально не противопоставлялись, и человек всегда органично вписывался в горизонт космоцентрической картины мира, христианская антропология как бы вырывает человека из космической, природной жизни и ставит его над нею. Человек больше не чувствует себя органической частью космоса; по замыслу он выше космоса и должен быть господином природы. Правда, в силу происхождения человека он не властен даже над собой и полностью зависит от Божественного милосердия.

Бог не есть причина мира, сила, действующая в пространстве и времени, не есть правитель мира и самый мир или сила, разлитая в мире. Он есть основа мира, творец мира, смысл и истина мира. Есть нужда человека в Боге, и есть нужда Бога в человеке. Нет Бога без человека, и Бог исчезает, когда исчезает человек. Достоинство человека в том, чтобы не подчиняться тому, что ниже его. Есть нечто выше его, и то, что выше человека – божественное, - не есть сила внешняя, а то, что в нем самом, делает его вполне человеком, есть его высшая свобода. Высшая человечность божественна и вместе с тем это обнаружение человека и человечности. Правда, в терминах натуралистической метафизики и теологии это положение представляется разуму рационально непреодолимым противоречием. По Н.А. Бердяеву, суть парадокса состоит в том, что «основным противоположением… должно быть не схоластическое противоположение естественного и сверхъестественного, незнакомого греческим учителям церкви, а противоположение естественного и духовного. Есть два понимания трансцендентного: или Бог, трансцендирование моей ограниченности, как таинственная, актуальная бесконечность, предполагающая божественный элемент в самом человеке, и как Бог, как внешняя для человека онтологическая реальность, предполагающая отчужденность человеческой природы, ее внебожественность. Не идолопоклонническим, духовным является лишь первое понимание. Совершенно ложна и унизительна… идея, что перед Богом человек – ничто. Наоборот, … перед Богом, в обращенности к Богу, человек подымается, он высок, он побеждает ничто»⁴.

Все люди, независимо от их расы и национальности, являются Божьими  сосудами, которые Библия делит на три части – дух, душу и тело (1 Фес. 5:23)⁵.

Физическое тело – это  нечто осязаемое, конкретное, временное  и поддающееся рациональному  исследованию. Для каждого человека наступает момент, когда он вынужден признать, что тело – это тупик, и Божий замысел в отношении  человека связан, в первую очередь, не с физическим телом. Помимо тела есть у него внутренняя, скрытая  составляющая – есть разум, мыслительный орган, есть чувства, внутренняя способность  чувствовать, позволяющая ему любить, ненавидеть, испытывать подавленность  или подъем, есть еще и воля, способная  принимать решения. Все это составляет внутреннее Я человека, его индивидуальность и представляет собой различные компоненты человеческой души. Если искать смысл человеческой жизни внутри человеческой души или ее компонентов, то этот поиск никогда не увенчается успехом.  Глубоко внутри души скрыт человеческий дух – способность малоизвестная, которая на протяжении многих веков оставалась тайной. Он был создан для того, чтобы содержать в себе Бога, наполняться Богом. Эта глубочайшая часть человеческого существа еще не наполнена, поэтому человек никогда не испытывает удовольствия. Если посредством разума человек может только размышлять о Боге, знать Бога объективно, то посредством духа он может соприкасаться с Богом, содержать в себе Бога, выражать Бога и представлять Бога. Дух (в точном смысле) – это причастность к Божественному посредством веры, открытость человека Божественному слову, Божественной мудрости, которая наполняет его новой силой и дает, в известном смысле, новый онтологический статус. Вот такое обожествление признавалось высшей целью человека и человечества.

Хотя платоновский дуализм  души так или иначе отразился  в ряде антропологических доктрин, разработанных, главным образом, теми христианскими философами, которые  были ориентированы более на Платоне, чем не Аристотеля, трактовка души как самодостаточной субстанции, временно обремененной телом, а тела – как «темницы души», не имела в христианской (особенно в византийской) философии широко распространения, потому что в священных текстах термин «души» лишен греческих акцентов: христианство не отрицает того, что после смерти от человека остается нечто, тем не менее оно уповает не на бессмертие души, а на воскресение из мертвых, что подразумевает даже телесное возвращение к жизни. Отстаивая примат ипостасного соединения в человеке духовной и телесной природ над их различием, христианская антропология в основном говорит о любовной сопричастности души к телу. Изначально ипостасное единство составляет бытийную первооснову личности. Об этом и говорится в Послании Апостола Павла к Коринфианам: «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святого Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои? Ибо вы куплены дорогою ценою. Посему прославляйте Бога и в телах ваших, и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 5:20)⁶. Идея изначально ипостасного единства, возрождения в плоти задает новую планку человеку, новое измерение и горизонт его жизни. На этой почве родился христианский гуманизм, для которого «греческая мерка» человека оказалась недостаточной и подлежала пересмотру.

Пересмотру подверглась  и теория Эроса Платона – важное достижение греческой мысли. Платоновский Эрос – это желание совершенствоваться, связующая тяга от чувственного к  сверхчувственному, сила притяжения Божественного. Как некое динамическое начало в структурной связи, Эрос предстает как сила завоевательная и возвышающая. Библейское же понятие любви (агапе) предполагает не восхождение человека, а сошествие Бога к людям. Любовь – не завоевание, а дар, нечто спонтанное и дарованное, не требующее возврата. Эта сила, прежде всего, исходит от Бога и охватывает человека в результате радикальной внутренней революции, уподобление в своих поступках Богу. Бог любит людей и в самопожертвовании, и в их слабости. Христианская любовь беспредельна, бесконечна. Вообще сущность христианских заповедей заключена в повелении любви. В Евангелии от Марка говорится: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею», «… возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мк. 12:30-31)⁷.

На смену античному  идеалу любви, допускающему, что польза имеет смысл в любви при  условии, когда любящий достаточно разумен и сведущ в приносимой им пользе, христианство принесло интимную, глубоко человечную, сострадательную  любовь к ближнему: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а порадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13:4-7)⁸. Христианское понимание любви положило начало формированию подлинно гуманистического отношения к человеку, его возвышению. Конечно, гуманистические идеи поднимались и в античности, но только у ранних христиан они сложились в целостную систему, центр которой составлял страдающий ради спасения всех людей богочеловек, и в этом варианте они обрели долгую историческую жизнь. Не античный идеал человека, непоколебимо верящего в себя и свои силы, способного достичь цели в одиночку, индивидуальным усилием, не самоценность, а смирение, милосердие, любовь к людям – вот новая область чувств, открытая христианством и положенная в основу построения новой культуры. Именно смирение становится фундаментальной, для греков непонятной добродетелью христианства. Отречься от себя, смириться, принять крест дисгармонии мира на себя – это путь, которым можно войти в царство небесное. В ранг столь же высоких добродетелей возведена и любовь, которая рассматривается как важнейший принцип взаимоотношений людей друг с другом и Богом. Любовь – это условие познания Бога и качество этого познания. В первом послании Апостола Иоанна говорится: «Кто не любит, тот не познал Бога. Бог есть любовь, и пребывающий в любви – пребывает в Боге, и Бог – в нем» (1 Ин. 4:8, 16)⁹. Данное требование в послании дополняется требованиями любви к ближнему: «Кто говорит: «Я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, которого не видит?» (1 Ин. 4:20)¹⁰.

Как основополагающий принцип  взаимоотношений, христианская любовь принимает абсолютистский и альтруистический характер и охватывает не только близких, но и дальних, не только друзей, но и  врагов. В нагорной проповеди Иисус  Христос наставляет: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих и гонящих вас» (Мф. 5:44)¹¹. Этот принцип непротивления злу выражал объективные социально-психологические условия бытия человека и способствовал, как правильно замечает А.В. Медведев, «обоснованию таких качеств и действий, как прощение, милость, милосердие. Это, по существу, вытекает из равенства людей, понимаемого лишь как равенство в страдании. Поэтому акт милосердия должен быть естественным проявлением страдающей и любящей души»¹². Суть этого принципа – преодоление эгоистического начала в человеке, его духовное, нравственное выражение. Спасая внутренний мир человека от таящегося в нем хаоса, водворяя мир в его душе, христианский принцип любви умиротворяет и целое общество, и всю природу.

Любовь к Богу как высшая цель жизни человека означает исполнение его воли, следование Христу, который  сам есть актуализация и совершенствование  этой воли. Добродетель человека –  желать Бога, «волить воление Бога», хотеть того, чего желает Он. Бог не может обойтись без свободы человека и требует от него свободы духа. Богу нужен свободный духом человек. Именно в этом и заключается Божья воля. Утверждение свободы человека есть исполнение воли Божьей. Человек ждет от Бога свободы, ждет свободного ответа человека на Божий зов. Свобода человека есть не только свобода в Боге, но и свобода в отношении к Богу. Поэтому идея свободы – центральная идея в христианстве. Без нее не только невозможно понять феномен веры, но и грехопадение, умиротворение, искупление, невозможна теодецея и придание смысла мировой истории. Здесь свобода есть целостная атмосфера духовной жизни человека, ее первооснова. Христианство предполагает дух свободы и свободу духа. Поэтому нельзя согласиться со стль распространенным в нашей стране утверждением, что «основное внимание Библия уделяет человеку… слабому, страждущему, нуждающемуся в помощи, защите и поддержке. Ориентация на такого человека и определила набор основных добродетелей человека. Среди них на первом месте вера… Вера должна быть абсолютной, поэтому необходимо отбросить ее противоположность – сомнение. Сомнение – удел сильного… Вера снимает личную ответственность, не требует раздумий».¹³

Христианская свобода  духа не есть естественное состояние  человека как природного существа. Она есть новое духовное рождение, раскрытие духовного человека. Источник свободы – не в душе, не в теле человека, а в духе, стяжании духовной жизни, которая невозможна без веры, надежды и любви. Свобода духа восходит к Божьей идее и бездне, предшествующей бытию. Она коренится в ничто. Мир физической и психической причинности в христианстве есть уже мир вторичный, порождение и дитя свободы. Человек живет во вторичном, отраженном мире, и необходимость, сковывающая этот мир, есть детище злой свободы. Есть даже истинная высшая свобода возможна для человека лишь во Христе и через Христа, но Христос должен быть свободно принят, то к Христу должна привести человека свобода духа. Христос возжелал свободной любви человека. Он не может никогда и на к чему принуждать. Он ждет от человека свободной любви. Признание лишь той свободы, которую дает истина, Бог, и отрицание свободы в избрании и принятии истины и Бога ведут к тирании. Свобода духа здесь заменяется организацией духа. Такая свобода действительно предполагает слабого, нуждающегося в помощи человека, о котором говорит А.В. Медведев. У слабого человека отсутствует свобода духа, он не способен к истинной вере, любви, состраданию, милосердию и другим добродетелям, выдвинутым на передний план христианством. Во втором послании апостола Петра говориться: «Прилагая к сему все старание, покажите в вере вашей добродетель, в добродетели – рассудительность, в рассудительности – воздержание, в воздержании – терпение, в терпении – благочестие, в благочестии – братолюбие, в братолюбии - любовь» (2 Пет. 1:5-7)¹⁴.