Концепция гуманизма и проблема отчуждения в учении К. Маркса

Проблематика «отчуждения», однако, не переставала интересовать Маркса и после «Немецкой идеологии». В этом мы убеждаемся, изучая его  экономические рукописи 1857 — 1858 гг., являющиеся ни чем иным, как введением в «Капитал». Здесь Маркс проводит конкретный экономический анализ проблематики, выдвинутой в «Немецкой идеологии», в частности, вопроса о расщеплении между капиталом и трудом, обусловленным разделением труда.

Приведем ряд выдержек из рукописей Маркса, характеризующих  весь этот процесс расщепления:

«Машина, обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет  собственную душу в виде действующих  в машине механических законов…»

«Деятельность рабочего, сводящаяся к простой абстракции деятельности, всесторонне определяется и регулируется движением машин, а не наоборот».

«Наука, заставляющая неодушевленные члены системы машин посредством  ее конструкции действовать как  автомат, не существует в сознании рабочего, а посредством машин воздействует на него как чуждая ему сила, как  сила самой машины».

«Труд перестал охватывать процесс производства в качестве господствующего над ним единства. Наоборот, труд выступает теперь лишь как сознательный орган, рассеянный во множестве точек механической системы в виде отдельных живых  рабочих и подчиненный совокупному  процессу самой системы машин, как  фактор, являющийся лишь одним из звеньев  системы, единство которой заключается  не в живых рабочих, а в живых (активных) машинах, наступающих по отношению к единичной незначительной деятельности рабочего, в противовес ему, как могущественный организм» .

Здесь, как мы видим, мысль  Маркса вступает в новую фазу, представляющую собой качественно новый уровень  по сравнению с «Экономическо-философскими рукописями 1844 года» и «Немецкой  идеологией». Проблема отчуждения анализируется  в конкретном контексте капиталистического производства, и одновременно в высшей степени конкретизируется концепция  религиозного самоотчуждения Фейербаха. Человек обкрадывает самого себя, свои умения и способности, труд и  интеллект, чтобы подарить все это  машине, оставив себе материальную и духовную нищету. Но, в свою очередь, и машина — не абстрактная сила, а целая система машин, подчиняющаяся капиталу. Силы труда, подчеркивает Маркс, превращаются в силы капитала, который представляет собой не что иное, как мертвый, опредмеченный труд, неограниченно господствующий над живым трудом рабочего.

В этих условиях отчуждение достигает кульминации. Но прямым и  естественным следствием этого может  быть только борьба рабочих против системы машин. Ведь если труд переносится  с рабочего на капитал в форме  машин, то он теряет собственную ценность. Более того, изменение претерпевает не только человеческая деятельность, но и все формы общественной жизни, включая и саму политическую экономию.

Маркс пишет: «Кража чужого рабочего времени, на которой зиждется современное богатство, представляется жалкой основой в сравнении с  этой вновь развившейся основой, созданной самой крупной промышленностью. Как только труд в его непосредственной форме перестал быть великим источником богатства, рабочее время перестает  и должно перестать быть мерой богатства, и поэтому меновая стоимость перестает быть мерой потребительной стоимости. Прибавочный труд рабочих масс перестает быть условием для развития всеобщего богатства, точно так же, как не-труд немногих перестал быть условием для развития всеобщих сил человеческой головы». Но вместе с тем Маркс и в экономических рукописях 1857-1858 гг. намечает «снятие» отчуждения на наиболее высокой точке его проявления. С этой точки зрения абсолютно несостоятельными оказываются заявления буржуазных фальсификаторов марксизма об измене Маркса собственным принципам и т. д. Маркс, это следует неоднократно подчеркивать, не отрицает отчуждения, более того, этот феномен играет в его уяснении едва ли не основополагающую роль. Но в отличие от Гегеля и Фейербаха, а также многих буржуазных социологов и философов XX века, он предпринял радикальный анализ явления с целью снять метафизические и спекулятивные споры и обнажить проблему в ее подлинной конкретно-исторической, реалистической основе. Мы видели уже, что анализ привел Маркса к отказу от понятия «отчуждение»; не исключено, что в этом сыграла роль и спекулятивная скомпрометированность термина в различных умозрительных и оторванных от реальной жизненной практики учениях. Маркс, следовательно, отрывается от слова, факт же отчуждения он не просто продолжает признавать, но и дает ему наиболее глубокое и научное объяснение из когда-либо имевших место. Зачем было сохранять термин «отчуждение», тем более с явными привкусами гегелевской спекулятивности, когда анализ неопровержимо показал, что за понятием «отчуждение» скрываются иные, до сих пор никем не замеченные силы. «Недостатки этого понятия, — как справедливо замечает Э.М. Ситников, — становятся ясными вполне, если мы учтем, что только с помощью категорий зрелого марксизма понятия «отчуждение и самоотчуждение человека», «отчужденный труд» приобретают определенную конкретную содержательность. А с ними понятие «отчуждение» в качестве главного и всеобщего понятия становится, собственно говоря, излишним. Как понятие, употребляемое для замены конкретных экономических, политических и других категорий зрелого марксизма, оно приносило бы даже известный ущерб общественной науке, так как такое употребление было бы шагом назад, вело бы к обеднению и выхолащиванию марксизма».

Мы уже приводили в  самом начале главы мнение некоторых  интерпретаторов марксизма, распространяющих версию о, якобы, коренном отличии молодого Маркса от зрелого Маркса. Главнейшим аргументом этой версии выступает, как  нам известно, проблема отчуждения. Ранний Маркс, делающий упор на анализ отчуждения, был гуманистом и даже «экзистенциалистом», в то время  как поздний Маркс, отвернувшийся  от этой проблемы, изменил своему гуманизму  и т. д. Иллюзорность этого «аргумента»  очевидна, и выше мы попытались показать это посредством конкретного  анализа. Только предвзятая и идеологически  предзаданная точка зрения могла  в такой степени извратить  реальную сущность вопроса. Во-первых, Маркс, как мы уже подчеркивали, никогда  не отказывался от проблемы отчуждения. Во-вторых, он не только не отказывался  от нее, но и подверг ее наиболее глубокому анализу. В-третьих, ни о  какой измене гуманизму не может  быть и речи. Учение Маркса тем и  подлинно, что оно приводит нас  не к абстракции человека, а к  конкретному человеческому бытию, обусловленному реальным общественно-историческим развитием. Мы рассмотрели его на фоне только двух предшествующих ему  концепций — гегелевской и фейербаховской, но, как очевидно, мы могли бы в качестве фона использовать и более внушительный пласт истории человеческой мысли, тем более подчеркивающей подлинность и конкретность марксова гуманизма, который впервые был развит на материале действительного положения человека в мире и его действительных нужд и потребностей.

Острота ситуации видится  нами в том, что проблема отчуждения получает у Маркса более глубокое и подлинно научное выражение  именно в тот период развития его  воззрений,когда он пришел к необходимости замены термина «отчуждение» более адекватными понятиями.

Марксова модель «социума»  отчасти содержит утопические элементы, но она имеет собственную ценность, она значима и является для  человечества идеалом, побуждающим  его к действию.

Гуманистические идеи Карла Маркса

Как показывает время, теоретическое  наследие Маркса не только не похоронено в академических учебниках по истории философии, экономики и  политической мысли, но и сегодня  вызывает бурные дискуссии. Особенно в  современной России, которая снова, вступив в эпоху капитализма, попадает в поле исследовательского и политического интереса марксистов, ибо, как известно, главным научным  интересом Маркса как раз-то и было развитие капитализма.

Но, как ни странно, это  не значит, что широкое распространение  марксизма и интерес к наследию его основоположника привели  к адекватному и общепризнанному  пониманию этого наследия. Если провести опрос на тему «Кто такой Маркс?», то мы сможем услышать в основном такие  ответы, как экономист, революционер, политический мыслитель и деятель, коммунист, противник частной собственности, воинствующий атеист, материалист или  уж совсем примитивные, вроде того, что его именем названа улица  в нашем городе. При этом мало кто обратит внимание на то, что  Маркс был, прежде всего,гуманистически ориентированным философом. Более того, именно ему, на наш взгляд, удалось создать (правда, не в специальной артикулированной форме) весьма интересную философскую антропологию, а на её основе – свою оригинальную версию гуманизма.

В предлагаемой статье нам  бы хотелось выявить общие черты  марксовского гуманизма. Наша основная цель состоит в том, чтобы показать, что концепция гуманизма Маркса, на наш взгляд, оказывается весьма актуальной именно сегодня, когда волна  отчуждения и бесчеловечности захлестнула  наше повседневное бытие. Чтобы понять основания этой гуманистической  концепции, необходимо обратиться к  его представлению о сущности человека, поэтому мы и начинаем с краткого анализа его философско-антропологических  идей.

Любое живое существо имеет  потребности, которые удовлетворяются  посредством вещей внешней природы. Но если животное только потребляетдоступное ему в природе, и в этом смысле целиком зависит от данной ему природной среды, что и определяет характер его адаптации к природе, то человекпроизводит, чтобы потреблять, т. е. в этом процессе оказывается существом, адаптирующим природу к самому себе. Момент производства, вклинивающийся в связь между человеком и природой, является первым, наиболее фундаментальным определением, отличающим человеческое существо от животного, определением, в котором заключены все остальные различия между ними.

Способом, которым человек  приспосабливает природу к себе в целях удовлетворения своих  потребностей, является сознательная преобразующая деятельность, или  праксис. В силу этого всё, что так или иначе соотносится с человеком, представляет собой саму деятельность, либо её моменты как процесса, либо её как результат. Такого рода производственная деятельность оказывается способом человеческого бытия.

При ближайшем рассмотрении мы можем выделить следующие особенности  такого рода сугубо человеческой деятельности.

В праксисе человек так  изменяет данный природой материал, что  возникает нечто новое, чего в самой природе не встречается, т. е. деятельность есть творчески-преобразующая активность. В этом процессе человек переносит своё внутреннее в мир внешней природы, преобразует его, созидая искусственную предметность. А поскольку в деятельность человека заложена мысль, идея, его сознание, то происходит опредмечивание сознания. Сознание через практику человека обнаруживает себя в этой предметности, а деятельность выступает в форме предметной, субъект-объектной активности.

Но если в предметах  оказываются свёрнутыми опредмеченные  «мысли» создателей этих предметов, то другие индивиды, используя эти  предметы в своей собственной  практике,распредмечивают эти «мысли» и тем самым делают иное своим собственным духовным и практическим достоянием. Так возникает единый процесс опредмечивания и распредмечивания (Auberung и Aneignung). В ходе развёртывания праксиса «моё», «внутреннее» сначала становится «внешним», принадлежащим предметности, а затем – «внутренним» достоянием другого и тем самым конституируется интерсубъективность социального бытия, внешне выражаемая в предметности мира культуры. Так, моя мысль сначала «овнешняется» в виде речевого акта или письменного текста [процесс Auberung], а затем схватывается сознанием другого человека, т. е. становится внутренней [процесс Aneignung].

В этом диалектическом взаимодействии человека и мира состоит то, что  Маркс называет общение [Verkehr], и в этом случае деятельность выступает как социальная.

Такая диалектика праксиса приводит Маркса к мысли, что человеческое существо, оказывающееся единством  внутреннего бытия (экзистенции) и  внешнего (природно-предметно-социального) мира, также как и совокупностью всех тех отношений, связей, которые возникают в процессе развёртывания праксиса между индивидом и внешним миром. Коль скоро деятельность всегда предстаёт в качестве «овнешнения», внешнего выражения, то для этого опредмечивания и последующего распредмечивания необходим другой, по отношению к которому индивид совершает экстериоризацию своего внутреннего бытия. В качестве этого другого выступают другие люди, животные, предметы культуры, природные объекты, объективированные идеи, сам индивид. Индивид действует по отношению к ним, полагая своими действиями субъект-объектную связь между собой и предметностью мира. Праксис, таким образом, может осуществляться и существовать только в этой связи субъекта и объекта, в их взаимном симпатическом общении и отношении. Это означает, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» ¹.

В силу того, что создание своей собственной предметной среды  является сугубо человеческим способом удовлетворения потребностей, то при  её развёртывании (особенно в хранении и многократном использовании предметов) происходит встраивание предметов (в виде идей и потребностей) в структуру человеческой природы, т. е. человек уже не в состоянии обойтись без искусственных предметов, они становятся его второй природой в том смысле, что потребность в таковых (орудиях, одежде, жилище, бытовых приборах) сливается с чисто биологическими потребностями (пища, питьё, тепло, секс) до такой степени, что они выступают в качестве равноправных.

Предметный характер социального  бытия существует как перманентное расширение потребностей и способов их удовлетворения, но самое важное состоит в том, что только из совместной предметной деятельности у человека как субъекта возникают духовные потребности и, соответственно, духовное производство, которых нет у животных, и которые, соответственно, являются специфически человеческими формами  освоения мира.

Более того, именно этот последний  момент и оказывается, согласно Марксу, собственно человеческим. Дело в том, что, с его точки зрения, удовлетворение материальных потребностей, сколь бы важным оно ни было, играет фундаментальную, но всё же подчинённую роль, так как их удовлетворение в подлинно человеческом смыеле есть не цель, но всего лишь средство для перехода к удовлетворению собственно человеческих – экзистенциально-духовных – потребностей, а в итоге – к всестороннему свободному развитию человека.

Таким образом, сущность человека – деятельность – включает в себя не только субъекта с его преобразующей активностью (внутреннее), но и объектный мир (внешнее), «втянутый» в эту активность. Практика – это вся тотальная совокупность необходимых субъектных и объектных условий и структурных элементов этой активности. Человек – не вещь, обладающая самосознанием и ограниченная пределами своего собственного тела, но единство субъективной и объективной деятельности, практики. Человек есть не только в-себе-сущее, «внутреннее», замкнутое на себя психофизическое единство. Он постоянно находится и в себе и вне себя. Предметный мир оказывается продолжением моего сознания и моего тела через и в моей деятельности, практике. Человек понимается как всеобщее проявление его внешнего и внутреннего, «как тотальность человеческого проявления жизни» ². Это положение о диалектическом деятельностном единстве человека – субъекта, обладающего индивидуальным телом и духом, и предметного мира, находящегося вне этого тела/духа, является центральным в антропологическом учении Маркса.