Контрольная работа по "Философии"

1.  ПОНИМАНИЕ СООТНОШЕНИЯ ЧАСТИ И ЦЕЛОГО, ИНДИВИДА И КОЛЛКТИВА.

Типология человеческих потребностей сделана удачно у американского  философа Э. Фромма. В качестве первой он называет потребность в общении, в межиндивидуальных узах. Изолированный, искусственно выброшенный из общества человек теряет социальные навыки, утрачивает культурные стандарты. Без массовой информации вряд ли может в полной мере реализоваться вторая потребность человека, описанная Фромом. Это потребность в творчестве как в глубинной интенции человека.

В отличие от пассивного приспособления, присущего животному, люди стремятся преобразовать мир. Творческий акт всегда есть освобождение и преодоление. В нем есть переживании  силы. Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный может творить.

Поиск межиндивидуальных связей, реализация творческих возможностей немыслима без третей человеческой потребности-потребности в ощущении глубоких корней. Каждый человек стремиться осознавать себя звеном в определенной стабильной цепи человеческого рода, возникшей в праистории. Американский ученный определяет такие формы в качестве корневых, психологически прочных связей.

Мир человеческих переживаний  чрезвычайно сложен. В основе таких  эмоциональных состояний, как любовь, нежность, сострадание, сочувствие, ответственность, лежит нечто такое, что неизменно  предполагает взгляд не только на самого себя, но и на других. Ведь эти чувства  по самому своему определению «открыты», «направлены» на иной объект. Следовательно , глубинная потребность человека состоит в том, чтобы постоянно видеть перед собой какие-то персонифицированные образцы.

Культурная идентификация - самоощущение человека внутри конкретной культуры. Расовые , этнические, религиозные и иные формы коренятся в эволюционной потребности индивида в определенных формах групповой идентификации. Группы, которые сумели добиться какой-то сплоченности, возможно, выжили лучше, чем те, которые не сумели этого добиться. Все общества обладают «психосферой» , которая охватывает их идеи, начиная от общности и идентичности. Таким образом, идеи «принадлежности» или «общности» и акт идентификации с другими оказывается одной из фундаментальных скреп всех человеческих систем.

В течение десяти тысяч  лет господства на планете сельского  хозяйства, индивиды чрезвычайно прочно идентифицировались с семьей, кланом, деревней или другими группировками, которые при всем том захватывали  индивида уже при появлении на свет. Индивид рождался уж как член семьи и расовой группы. Он всю  жизнь проживал в деревне в которой родился. Религия задавалась ему родителями и местным сообществом. Таким образом, базисные индивидуальные и групповые культурные привязанности определялись уже при рождении. Групповая идентичность обычно оставалось постоянной на протяжении все жизни человека.

После промышленной революции  глубинная человеческая потребность  в культурной идентификации сохранилась, но ее индивидуальная и групповая  природа заметно изменилась. Отныне индивида поощряли за то, что он идентифицировался  с нацией вместо деревни. Классовое  сознание служило еще одной формой идентификации и системы культурных предпочтений. Разделение труда породило совершенно новые группировки. Сложился новый слой идентичности.

В нынешнюю эпоху характер культурной идентификации так же меняется. Кроме того, индивид все  менее и менее связан контекстом своего рождения и обладания выбором  в самоопределении. Конечно, мы по-прежнему рождаемся как члены семей  и расовых групп, однако очевидно,  что по мере нарастания современных  цивилизационных преобразований многие люди приобретают большую возможность в выборе культурной идентичности в соответствии с усилением индивидуальности и гетерогенности в новой социальной структуре. Заметно ускоряются отныне и темпы социальных и культурных изменений, так что идентификации, которые выбираются, становятся все более кратковременными. Новые формы самоотождествления  накладываются на прежние, возможно, на более глубоко укорененные, слои расовой и этнической идентичности.

2. ОЦЕНКИ ПРАВА И ОБЫЧАИ, ИХ РОЛИ В ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА.

Право понималось не только как всеобщее состояние общества в целом, но одновременно и как  важнейший признак каждого его  члена. Люди характеризуются, прежде всего, своим правовым статусом. Как и в варварском обществе, при феодализме статус неотделим от лица. Обычно статус был наследственным и от отца доставался сыну. Однако он мог быть изменен. Государь мог пожаловать новые права и привилегии тому или иному лицу. Крестьянин, ушедший от сеньора в город, получал личную свободу и, сделавшись бюргером, членом городской общины, цеха, менял свой статус. Рядовой свободный и даже зависимый человек, принеся омаж — присягу верности сеньору, мог стать рыцарем, приобретал подобающие рыцарству юридические права. Мирянин, приняв священство, вступал в клир — особую правовую группу, пользовавшуюся специальными привилегиями. Поэтому средневековые сословные и иные правовые категории населения не представляли собой застывших замкнутых каст с запретом перехода из одной в другую. Социально-правовая мобильность в феодальном обществе была довольно велика. Но существенной чертой правового статуса человека в средние века было то, что статус — унаследованный или приобретенный — по-прежнему оставался непосредственно связанным с внутренней природой человека и, согласно представлениям той эпохи, влиял на его моральный облик и важнейшие черты его характера, определял его сущность. В праве социальные статусы нередко описываются в моральных категориях. Знатных именуют «лучшими», «достойнейшими», тогда как простолюдины фигурируют под именем «низких», «подлых», «худших». Общество, согласно средневековым законодателям, делится на «благородных» и «чернь». Господа и подданные оказываются неравными между собой и в нравственном отношении—взгляд на вещи в высшей степени удобный для правящего класса!

 Все социальные категории были также и прежде всего правовыми категориями. Средневековье не признает фактического состояния индивида или группы людей, не «оформленного» юридически. Классовые различия не выступают здесь в чистом виде, сословные признаки определяют общественное положение людей. Вес человека зависит в первую очередь не от его имущественного состояния, а от того, какими правами он обладает. Беднейший дворянин выше самого богатого горожанина, ибо деньги и даже обладание земельной собственностью не дают официального признания и широких прав, — необходимо благородное происхождение или монаршая милость, для того чтобы быть знатным и полноправным. Полноправие, родовитость, благородство — главнейшие критерии принадлежности к правящему слою общества, богатство практически с ними обычно связано, но оно не конститутивный признак господина. Феодальное общество — общество сословное. При подобных установках в отношении права его роль в системе общественных связей была поистине огромна.

Но средневековое право  не образовывало строгой, законченной системы, все части которой согласованы. На самом деле не было более противоречивого и запутанного явления в жизни феодального общества. Понимаемое как всеобщая связующая сила, право вместе с тем разъединяет людей, порождая взаимные притязания и запутанные споры. Долгое время не возникало представления о праве как явлении, обособленном от людей, или как об абстракции. Поэтому не было «права вообще». Более того, в раннее средневековье не существовало права, одинакового для всех жителей страны. Лишь постепенно королевской власти наряду с племенными записями права удалось внедрить законы, обязательные для всех подданных. Средневековое право не было внутренне согласовано и давало повод для разных толкований и тяжб.

На протяжении всего средневековья  наряду с обычаями и процедурами, действительно унаследованными  от дофеодального права, возникали  и распространялись многообразные  новые ритуалы и обряды, формулы  и клятвы. Отсюда — «высокая знаковость»  общественного поведения членов феодального общества: каждому поступку приписывается символическое значение, и он должен совершаться в однажды  установленной форме, следовать  общепринятому штампу. Самые разнообразные  предметы (меч, копье, молот, палка, стул, перчатка, головной убор, ключ и многое другое) наряду с их прагматической ролью выполняют еще и функцию  символов и используются в судебных и иных юридических процедурах. Нередко в «правдах» фиксировались обычаи, практически уже утратившие свою силу, — уважение к седой старине, вера в святость обычая диктовали тем не менее необходимость записи и этих устаревших положений, подчас не согласовывавшихся с новыми нормами. В дальнейшем законы, издаваемые средневековыми государями, принимали форму «улучшений права», т. е. записи тех норм, которые, как полагали, существовали и прежде, но не подверглись записи, или форму очищения права от искажений и «человеческих измышлений». Таким образом, новаторство в сфере права осознавалось как консервативная практика. В результате традиционное право обрастало дополнениями, приобретало многослойность: старое сочеталось с новым. Люди жили в атмосфере чуда, считавшегося повседневной реальностью. Легковерность средневековых людей общеизвестна. Вера в россказни о говорящих животных и о посещениях людей нечистой силой, в видения и чудесные исцеления, поклонение мощам и другим священным предметам. Склонность объяснять социальные явления положением небесных светил и сверхъестественными знамениями и многое иное, не удивляют, если помнить о господстве религиозной идеологии, о невежестве и неграмотности подавляющей массы населения, об отсутствии научного мышления и особенностях распространения информации в обществе преимущественно бесписьменном. Тяжелая жизнь крестьянства неизбежно порождала надежды на чудесную помощь свыше. Средневековые люди верили не только в Страшный суд, который наступит «в конце времен» и воздаст каждому по его делам, но и в немедленные Божьи кары и награды уже на этом свете. В объяснении нуждались не чудеса, а, скорее, их отсутствие. Поскольку средневековое общество в значительной мере оставалось бесписьменным и ни крестьяне, ни значительная часть феодалов не были грамотны, то для них писаные законы вообще имели мало смысла. Поэтому, даже тогда, когда многие положения права были зафиксированы, на практике сообразовывались не столько с буквой закона, сколько с духом обычая, руководствовались памятью о том, как в подобных случаях поступали прежде, как толкуют обычаи, знающие люди, что подсказывает в данной ситуации моральное сознание.

Таким образом, уступая закону, писаному праву в стройности систематичности, недвусмысленности и законченности, обычай оказывался творческим фактором средневекового права, был средством, дававшим возможность самым различным  слоям и группам общества участвовать  в выработке и истолковании права. Законодателю приходилось считаться с обычным правом, обязательным для всех и не отменяемым даже и государем. Престиж монарха спасала теория о том, что он хранит в себе все право. Но практически из двух систем средневекового права — писаного законодательства и неписаного обычая — обычное право было важнее и более применимо в жизненной практике. Отрицательная установка в отношении всякого рода «неслыханных новшеств» распространялась и на законодательную инициативу, оставляя некоторый простор для продолжающегося формирования обычного права под покровом неизменности и традиционности общественных порядков.

3. РАЗГРОНИЧЕНИЕ СВЕРХЪЕСТСТВЕННОГО И ЕСТЕСТВЕННОГО, СООТНОШЕНИЕ ДУХА И МАТЕРИИ.

Как и во многих других традиционных обществах, вера в существование  ведьм в средневековой Европе была неотъемлемым компонентом народной культуры. Люди верили в то, что существуют женщины и мужчины, обладающие магической способностью совершать действия, которые  могут причинить вред окружающим: вызвать смерть или болезнь, нанести  ущерб посевам, скоту и имуществу. Подобные поверья были распространены в Европе как в языческие, так и в христианские времена. Древние германцы и скандинавы видели в некоторых женщинах прорицательниц и провидиц, обладающих сверхъестественной силой. Их остерегались и вместе с тем нередко прибегали к их помощи. Однако содействие колдуньи считалось предосудительным. Герой одной саги получает совет обратиться к колдунье для того, чтобы преуспеть в своем деле; отвергая этот совет, он заявляет: «Я не хочу, чтобы будущая сага обо мне была испорчена». Тем не менее, если верить памятникам древнескандинавской литературы, к магии прибегали и знатные люди, и скальды, и простолюдины.

Христианское духовенство  учило, что единственный источник сверхъестественных явлений - Бог, и лишь на его милость  и вмешательство могут рассчитывать верующие. Чудо было оправдано лишь в той мере, в какой его творили  святые, ибо они действовали, повинуясь  воле божьей. Веру же в ведьм и  эффективность их колдовства церковь  раннего средневековья истолковывала  как дьявольское внушение. Тем не менее поверья, связанные с ведьмами , упорно сохранялись в народе. Люди верили в то, что ведьмы способны принимать облик животных и других существ, летать по ночам и собираться в определенных местах на свои колдовские сборища.

Знахарство, связанное с  магическим использованием сил и  явлений природы, было существенной и неотъемлемой стороной жизни аграрного  общества. Между доброй знахаркой, способной  лечить травами и другими снадобьями, заклинаниями и заговорами, и злой колдуньей, которая могла накликать  несчастье и «навести порчу», не было четкой разграничительной линии, и первая легко могла быть превращена в сознании окружающих во вторую. Наряду с верой в существование ведьм, способных причинять вред, имела  хождение вера в добрых колдуний и  колдунов, которые время от времени  вступают в борьбу со злокозненными  ведьмами, защищая урожай, здоровье и имущество людей. Таковы, например, фриульские benandanti («благоидущие»), попавшие в кон. XVI - нач. XVII вв. в поле зрения инквизиции.

На протяжении всего средневековья  церковь стремилась противодействовать языческим «суевериям», которые  выражались в магических действиях  и формулах и, с ее точки зрения, противопоставляли волю отдельного человека божественному провидению. Тем не менее, в раннее средневековье духовенство, осуждая подобную практику, отрицало существование ведьм и выступало против тех крестьян, которые время от времени устраивали над ними расправы.

Обрисованная выше картина  в основных своих чертах едва ли содержит нечто свойственное одному лишь средневековому Западу. Сходные  феномены изучены этнологами и на неевропейском материале. Однако в  определенный исторический период положение  коренным образом изменилось, и Европа стала ареной, на которой развернулась не имеющая себе параллелей охота  на ведьм.

В XIII в. отношение теологов к вере в ведьм переживает решительный  перелом. Теперь духовенство признает реальность ведьм, приписывая им способность  творить злые дела и колдовство. Эти деяния производятся ведьмами, согласно учению церкви, не их собственными силами, но в результате их союза с дьяволом. Они заключают с ним договор, обязуясь выполнять все его приказания и вступая с ним в половую связь. Дьявол присутствует на шабашах - тайных сборищах ведьм, где творятся всяческие бесчинства. Возглавляемые дьяволом ведьмы образуют, в глазах духовенства, своего рода «антицерковь», обряды которой представляют собой церковные ритуалы, вывернутые наизнанку. Участницы этой «антицеркви» якобы предаются беспутству и совершают человеческие жертвоприношения, изготовляя из плоти убитых ими младенцев магические снадобья, необходимые для колдовства. Народная вера в существование ведьм, получившая отныне поддержку церкви, соединилась с демонологическим учением богословов, и в результате этого симбиоза возникла та мрачная идеология, которая в конце средневековья послужила обоснованием широких и длительных преследований т. н. ведьм.