Метод Сократа

Важной особенностью является то, что сам Сократ ничего не знает, он и не должен знать, его задача - не мешать родам истины своим случайным знанием. Бог вынуждает меня заниматься повивальным делом, запрещая рожать самому, говорит Сократ.

Сократ беседует

Необычные суждения Сократа были беспощадным диагнозом, удостоверявшим и объяснявшим глубокую испорченность нравов. Сократ установил: люди говорят о справедливости, мужестве, прекрасном, считают их самыми важными и ценными вещами в жизни, но они не знают, что это такое. Сократ беседует с полководцем Лахетом о мужестве. Лахет не может сказать, что такое мужество. Он беседует с самым известным наставником юношества Протагором о добродетели. Протагор не может ответить на простейшие вопросы, связанные с воспитанием добродетели. Неугомонный Сократ пытается у самых, казалось бы, подходящих для этого людей узнать также о других понятиях, образующих высший ценностный ряд человеческого сознания. Каждый раз его ждет разочарование. Получается так, что люди живут, словно во сне, не отдавая себе ясного отчета в своих словах или поступках. Эта слепота в вопросах добродетели и является, по мнению Сократа, причиной опасной деформированности нравов, состоящей в том, что люди заботятся больше о теле и деньгах, а не о душе. Жертвами сократовской аналитики становятся те, в ком нет добродетели, хотя они и утверждают, что обладают ею.

Вопрошая афинян, Сократ одновременно укоряет их. Не случайно его собеседники не только путаются, противоречат самим себе, они еще и сердятся на него, подобно тому, как сладко спящие дети сердятся на строгого воспитателя, который толчками будит их по утрам. Сократа в ходе споров не раз «колотили и таскали за волосы», в итоге он оказался казненным; его обвинителями стали люди смертельно на него обиженные: «Анит был в обиде за ремесленников и политиков, Ликон; — за риторов, Мелет — за поэтов, ибо Сократ высмеивал и тех, и других, и третьих».

Приведем два примера сократовских бесед, показывающих, как теоретическое исследование этических проблем связано с критикой моральной практики. Это — беседы с Гиппием о прекрасном и с Полом о справедливом, излагаемые Платоном в диалогах «Гиппий Больший» и «Горгий».

В завязке диалога «Гиппий Больший» обозначаются исходные нравственные установки участников спора — Гиппия и Сократа. Гиппий является типичным софистом — платным учителем философии; он стремится к славе, измеряет мудрость количеством заработанных в ходе обучения денег и считает себя по этому критерию самым мудрым. Он аттестует сам себя наилучшим учителем добродетели. Гиппий заносчив, крайне самоуверен, он больше сосредоточен на том, как он выглядит, чем на том, что он говорит. Сократ, напротив, предельно скромен; его вовсе не интересует, что о нем подумают и какие житейские выгоды ему может принести философия, он сосредоточен только на истине. Он иронизирует над успехами софистов, которые используют мудрость, чтобы заработать много денег, и противопоставляет им наивную простоту древних, которые бескорыстно служили истине. Сократ признает высокие личностные качества собеседника, но очень настороженно относится к содержанию его суждений. Не без некоторого лукавства он так обозначает свое место по отношению к Гиппию: «...я буду тебе возражать, чтобы получше выучиться». Чему же он выучился.

Сократ спрашивает: «Что же это такое — прекрасное?» Гиппий не проникает в философский смысл вопроса и полагает, будто речь идет о том, какой предмет можно назвать прекрасным. Он отвечает: «Прекрасное — это прекрасная девушка». Возражая на это, Сократ легко доказывает, что с таким же успехом прекрасное можно было бы назвать прекрасной кобылицей или прекрасным горшком. Далее он подводит к мысли, что каждая из этих вещей, будучи прекрасной, является в то же время безобразной. Красота вещей относительна. Даже самый прекрасный горшок безобразен по сравнению с прекрасной девушкой. Даже самая прекрасная девушка безобразна по сравнению с богами. Сократ принуждает Гиппия к выводу, согласно которому прекрасное нельзя сводить к отдельным его проявлениям.

Необходимо выяснить, что оно есть само по себе, какова его сущность. Начинается следующая стадия спора: даются общие определения прекрасного как подходящего, пригодного, полезного, приятного для слуха и зрения. Сократ подталкивает, провоцирует Гиппия к этим определениям, а затем раскрывает их несостоятельность, вынуждая собеседника согласиться с тем, что они несостоятельны.

Духовно измотанный Гиппий в конце концов раздражается и обрывает беседу следующими словами: «Но что же это такое, по-твоему, Сократ, все вместе взятое? Какая-то шелуха и обрывки речей, как я сейчас только говорил, разорванные на мелкие части. Прекрасно и ценно нечто иное: уметь выступить с хорошей, красивой речью в суде, совете или перед иными властями, к которым ты ее держишь; убедить слушателей и удалиться с наградой, не ничтожнейшей, но величайшей — спасти самого себя, свои деньги, друзей. Вот чего следует держаться, распростившись со всеми этими словесными издевками...» . Сократ своей интеллектуальной дотошностью покушается на то, что дорого большинству, — на желание «спасти самого себя, свои деньги, друзей». За интеллектуальной неряшливостью Гиппия (а Гиппий — кумир толпы) скрыта сомнительная нравственная позиция.

С софистом Полом Сократ спорит по двум вопросам: что предпочтительней — 1) совершить несправедливость или самому испытать ее?; а если она совершена, то — 2) остаться безнаказанным или понести кару? По первому вопросу Пол считает, что «люди, творящие несправедливость, наслаждаются счастьем» и потому творить несправедливость предпочтительней. В доказательство он приводит судьбу македонского царя Архелая, который на пути к трону коварно убил своего дядю, родного и двоюродного братьев и занял положение, которое достойно зависти; многие афиняне охотно поменялись бы с ним местами. По второму вопросу Пол также придерживается мнения, что предпочтительней избежать наказания, чем понести кару. В качестве примера он опять ссылается на тирана, который пришел к власти через преступление. Неужели, рассуждает Пол, ему было бы лучше, если бы его преступление не удалось и вместо того, чтобы стать тираном, он подвергся жестоким наказаниям — ему бы выжгли глаза, подвергли другим пыткам, в его присутствии мучили его близких и так далее. Сократ придерживается по обоим вопросам иных позиций: по первому — «если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я бы предпочел переносить»; по второму — «человек несправедливый и преступный несчастлив при всех обстоятельствах, но особенно несчастлив, если уходит от возмездия и остается безнаказанным». Вот как он аргументирует второй тезис. Он добивается предварительного согласия собеседника в том, что справедливое всегда прекрасно и что «какое действие совершается, такое же в точности и испытывается». И далее:

Сократ. Но испытывать под чьим-то воздействием?

Пол. А как же иначе? Под воздействием того, кто карает.

Сократ, А кто карает по заслугам, карает справедливо?

Пол. Да.

Сократ. Справедливость он творит или несправедливость? Пол. Справедливость.

Сократ. Значит, тот, кого карают, страдает по справедливости, неся свое наказание? Пол. Видимо, так.

Сократ. Но мы, кажется, согласимся с тобою, что все справедливое — прекрасно? Пол. Да, конечно.

Сократ. Стало быть, один из них совершает прекрасное действие, а другой испытывает на себе — тот, кого наказывают. Пол. Да.

Сократ. А раз прекрасное — значит, и благое? Ведь прекрасное — значит, и благое? Ведь прекрасное либо приятно, либо полезно. Пол. Непременно.

Сократ. Стало быть, наказание — благо для того, кто его несет.

Пол. Похоже, что так.

Спор резюмируется следующим образом:

«Сократ. На чем же, друг мой, мы с тобой разошлись? Ты утверждал, что Архелай счастлив, хотя и совершает величайшие несправедливости, оставаясь при этом совершенно безнаказанным, я же говорил, что, наоборот, будь то Архелай или любой другой из людей, если он совершит несправедливость, а наказания не понесет, он самый несчастный человек на свете, и что по всех случаях, кто чинит несправедливость, несчастнее того, кто ее держит, и кто остается безнаказанным — несчастнее несущего свое наказание? Так я говорил?

Пол. Да.

Сократ. И теперь уже доказано, что говорил правильно; Пол. По-видимому [ 2, с. 112].

Присутствовавший при этом диалоге Калликл обратился к Сократу со следующими многозначительными словами: «Скажи мне, Сократ, как нам считать — всерьез ты теперь говоришь или шутишь? Ведь если ты серьезен и все это правда, разве не оказалось бы, что человеческая наша жизнь перевернута вверх дном и что мы во всем поступаем не как надо, а наоборот?». Калликл очень точно обнажает социально-критическую нацеленность любознательности философа. Доказывая, что афиняне не так думают, Сократ доказывает, что они не так живут.

2. Логические элементы в методе Сократа: гипотеза, индукция, дедукция,аналогия

Учение Сократа явилось началом логики. Оно не было систематическим, т. к. Сократ ничего не писал, лекций не читал и ограничивался только беседами с учениками на этические темы. Из всех учеников Сократа вполне понял, усвоил и развил его учение — Платон. Многие же так и не осознали, что с философией Сократа свершилось открытие логики, что именно Сократ открыл возможность рассматривать мысли с логической точки зрения.

С точки зрения Сократа, строение мира, природа вещей непознаваемы; знать мы можем только самих себя. "Познай самого себя", — любимый девиз Сократа. Высшая задача философии не теоретическая, а практическая: искусство жить. Знание, по Сократу, есть мысль, понятие об общем. Раскрываются понятия через определения, а обобщаются через индукцию. Сам Сократ дал образцы определения и обобщения этических понятий (например, доблести, справедливости). Определению понятия предшествовала беседа, в ходе которой собеседник рядом последовательных вопросов изобличается в противоречиях. Раскрытием противоречий устраняется мнимое знание, а беспокойство, в которое при этом ввергается ум, побуждает мысль к поискам подлинной истины. Свои приемы исследования Сократ сравнивал с искусством повивальной бабки ("майевтикой"), а его метод вопросов, предполагающий критическое отношение к догматическим утверждениям, получил название сократовской "иронии". Майевтика (букв, повивальное искусство) — предложенное Сократом искусство извлекать скрытое в человеке знание с помощью наводящих вопросов. Сократ выдвинул своеобразный принцип познавательной скромности: "Я знаю, что ничего не знаю".

Главное место в сократовской философии принадлежало этике, причем Сократ уделял большое внимание знанию и полагал, что правильное знание следует определять с помощью двух методов: 1) метода выделения общего из ряда частных случаев; 2) метода выявления признаков, упущенных при общем анализе. Сам Сократ называл свой метод преподавания меэвтикой — «повивальным искусством». Объяснял он это следующим образом: подобно тому, как повивальная бабка, приглашенная к роженице, всего лишь помогала последней произвести на свет дитя, так и он не сообщал своим ученикам никакого знания (да он и не мог его сообщить, ибо говорил: «Я знаю только то, что ничего не знаю»), он помогал им сделать вполне ясными те мысли, которыми их головы «беременны»; мысли же рождаются не им, а самими учениками.

Возникает вопрос: действительно ли Сократ лишь помогал выяснить то, что знал ученик? Нет, конечно. Метод Сократа был вполне научным методом выявления знания, который впоследствии Аристотелем был назван индукцией и был приемом выявления определений для общих понятий. Сократ, обучал искусству обобщения, искусству находить правильные определения общих понятий. Обучение это велось в форме собеседований, в процессе которых ученики действительно не приобретали новых понятий, а лишь проясняли с помощью учителя те, которые они знали. Таким образом, Сократ учил логике.

В лице Сократа человеческий разум впервые стал мыслить логически. Логическое мышление продолжали его ученики, Платон, а ученик Платона — Аристотель — основал логику..

Есть еще одно важное положение в учении Сократа о знании: знание именно потому доступно каждому и свободно выявляется в беседах, что оно как бы прирожден» человеку; и потому каждому учителю приходится всего лишь его выявить, а не сообщать впервые ученикам. Платон в «Федоне» говорит об этом прямо: истинное знание прирождено человеку, приобретено нашей душой, когда она еще не воплотилась в наше тело и просто созерцала истинное бытие без влияния обманывающих ее органов чувств. Это истинное знание сохраняется в душе в* виде воспоминаний об истинном бытии, которые пробуждаются в нас при напряженной работе мысли. Чувственный (неистинный) мир похож на истинный. Это сходство и порождает воспоминания. Поэтому и Платон вслед за Сократом считал преподавание всего лишь выявлением того, что уже есть в памяти ученика.

Беседуя с теми, кого молва считала умными людьми, он пришел к выводу, что вся его мудрость состоит в том, что он ничего толком не знает. Но те, кого все считают умными, не знают даже этого. Сократ был убежден, что истина рождается в сопоставлении противоположных мнений. Он ходил по улицам и площадям Афин, призывая граждан больше задумываться над своей жизнью, прислушиваться к голосу своего гения, или «демона», как называл он то, что мы сегодня называем совестью. Сократ полагал, что «демон» есть у каждого, но люди больше слушают чужие мнения, руководствуются своекорыстными интересами, а не гражданским долгом. Сократ считал, что человек ничего не должен олицетворять. Это боги Олимпа олицетворяют всевозможные страсти, функции, идеи. Человек — не бог, но ему дана бессмертная душа — его личный бог при жизни, с которой он должен соотносить все свои помыслы и поступки. Высшее призвание человека — быть самим собой при любых обстоятельствах. Никакой общественный строй, никто, даже самый мудрый учитель, не сможет обеспечить человеку его «арете». Человек должен сам, собственными усилиями добыть «арете». Задача учителя состоит в том, чтобы поощрять ученика в его поиске нравственного начала, принимать у него «роды» личности. В этом Сократ, как он говорил сам о себе, следовал примеру своей матери, т.е. выступал в роли «повивальной бабки» по отношению к своим ученикам. Личностью человек становится по мере того, как он обретает способность быть самим собою, а это возможно лишь на основе самопознания.

Особого внимания заслуживает рассмотрение сократического диалога. В сократических диалогах и диалогах Платона истина и ценность нераздельны. Для Сократа знание (истина) определяет ценность дела, а дело — ценность знания. В платоновском «Менексене» говорится явным образом, что всякое знание, отделенное от справедливости и другой добродетели, представляется плутовством, а не мудростью. Со времен Сократа диалог становится не только способом философствования, но и образом жизни. Живое слово диалога становится плотью и духом философии.

В «Федрс» Платон устами Сократа говорит, что письменное сочинение не может передать или заменить диалога. Книгу не спросишь, как можно спросить живого человека, а если и спросишь, то она ответит одно и то же. Диалог — «живая, одушевленная речь», а письмо лишь подражание диалогу. Диалог развивается в общении, в соприсутствии, в соучастии и является коллективным поиском истины. В диалоге — собеседники равны, все сказанное тут же проверяется, обе стороны активны [ 9, с. 47].

В диалоге формируется поисковое поле, ставится проблема, определяются и принимаются методы ее разрешения. Знание в диалоге не является готовым, заданным, оно создается. Оно не ретранслируется по схеме учитель — ученик, авторитет — эпигон, книга — читатель, а раскручивается, развивается.

Диалог строится, обрастает вопросами (проблемными ситуациями) и ответами (их разрешением). Поисковое поле то сужается, то расширяется. В отличие от софистического диалога, диалог сократический обусловлен не риторикой, а гносеологией. Возникают специфические диалогические методы. В их числе — мастерство обличения, выявление ошибки, критика и опровержение.

Содействие рождению истины представляется как диалогический метод — оказание помощи собеседнику разрешиться от бремени мыслей и сомнений. Это не зряшное отрицание всего того, что говорится оппонентом. Этот метод включает в себя методологическое сомнение, экспликацию и наставление. Майевтика (повивальное искусство) не только обличает и опровергает тезис оппонента. Она ставит его в такое положение, в котором собеседник вынужден противоречить себе, т. е. рассматривать свой тезис не только с точки зрения «рго» (доказательства), но и с точки зрения «contra» (опровержения и критики). Как нельзя более точно это соответствует принципу «познай самого себя». В диалоге возникли вопросно-ответные схемы, включающие в себя уточняющие вопросы, вопросы-сомнения, вопросы-опровержения, вопросы-установления.

Если диалектика софистов — это эристика (искусство спора и убеждения), то диалектика Сократа — это искусство рассуждения и доказательства. Сократический диалог развился как метод исследования понятий, способ установления точных определений. Для этого Сократ разделяет понятия на роды и виды и устанавливает их соотношение. Так в диалоге «Лахес» определяется понятие мужества путем формулирования общего признака многих мужественных поступков. Показательно то, что определение мужества как знания опасного и безопасного на войне и в других случаях не принадлежит персонально ни одному из субъектов диалога. Эго определение рождается в споре. Интересно обсуждение понятия справедливости в диалоге «Евтидем». Поисковое поле разбивается на две графы «d» и «а», обозначающие соответственно «d» — «dikaios» (справедливость) и «а» — «adikos» (несправедливость). Затем рассуждение идет по пути внесения поступков в ту или иную графу с целью поиска верного метода, группирования нужных качеств в этой графе, формулирования противоречий. Современная логика сказала бы, что подобный метод — есть не что иное, как семантические таблицы. Семантические таблицы представляют в данном случае метод отбора существенных черт. Позднее это будет названо индуктивным рассуждением, дающим новое основание диалога. Если исходным пунктом сократического диалога является противоположность мнений, примеров и фактов, то на новом уровне это противоположность существенных черт. А это уже уровень соотношения сущности и явления.