Неклассическая философия

есть ложь. Подлинный человек  должен строить всю свою жизнь  в пространстве,

границы которого пролегают не там, где находится добро и зло господствующей

морали. Именно в этом смысле Ницше называет себя имморалистом.

 

Однако возможна ли в принципе точка зрения абсолютного имморализма?

Разумеется, речь идет не об отдельных поступках, противоречащих требованиям

общественной морали, не о преступниках в обычном смысле, а о морали как

системе взглядов, представлений, предписаний, требований и т.п. С  этой точки

зрения то, что провозглашает  Ницше, так сказать, сдвинуты, поставлены на

непривычное место эти  самые рамки. Точнее говоря, у него принят иной критерий

добра и зла.

 

Следовательно, по сравнению  с предшествующей традицией позиция  Ницше

характеризуется тем, что  если вся европейская философская  традиция

претендовала на создание или перестройку этики, не посягая  при этом на самое

мораль, то Ницше претендует на создание не только новой или подновленной

системы этики, но и новой  морали. Ни один из философов прошлого - ни Платон,

ни Аристотель, ни Августин Блаженный, ни Фома Аквинский, ни

Кант - не заходил столь  далеко : каждый из них претендовал на создание новой

этики как философии морали, но не самой морали. Иными словами  они стремились

концептуализировать мораль своего времени, выявить ее основные черты,

фундаментальные основоположения и показать вытекающие из них следствия.

Провозглашенная Ницше мораль своим фундаментом имеет жизнь  как первую и

абсолютную ценность. Соответственно ее движущий механизм включает не только

размышление и осмысление, сколько инстинктивные реакции. Инстинкты этого рода

в наибольшей мере развиты у Сверхчеловека - созданного философией Ницше

идеала человека. Его еще  нет в реальности. Залогом его  появления служат те

единицы, вроде самого Ницше, которые живут жизнью провозвестников.

« Философия жизни»  Дильтея.

В последней трети XIX ст. в Германии и Франции сформировалось течение, получившее общее название "философия  жизни". Оно включало теории и идеи таких философов как В. Дильтей, А. Бергсон, Г. Зиммель, Фр. Ницше и др. Один из исследователей философии жизни, Г. Риккерт, отметил ее стремление не только всесторонне рассмотреть жизнь как единое образование, но и сделать ее центром мироописания и мироощущения, а в философии — ключем ко всему философскому знанию.

Проявление интереса к жизни  со стороны философов было актом  гуманизма, ибо в условиях обострения социальных противоречий жизнь как  ценность бралась под защиту, к  ней привлекалось внимание подчеркивался ее основополагающий характер. Но очевидны были и слабости философии жизни. Это прежде всего касалось самой ее концепции. Понятие "жизнь" оказывалось многозначным и неопределенным; поэтому вся философия жизни приобретала нестройный вид. Привычное к строгим и рациональным формам, к точным знаниям и их практической полезности сознание европейца с трудом могло воспринимать специфическую логику философии жизни и ее общую устремленность "в никуда", отсутствие четкой цели и направленности.

И тем не менее философия жизни оставила заметный след в культуре и философии Западной Европы и породила идеи, получившие развитие в XX ст.

Обратимся к конкретным идеям представителей философии жизни.

Один из них, Вильгельм Дильтей (1833 — 1911), немецкий историк культуры и философ. Он испытал на себе влияние как немецкого идеализма и романтизма, так и модного в его время позитивизма.

Дильтей исходил из тезиса, который он перенял у неокантианцев, а именно: что естественно — научное познание противостоит культурно — историческому познанию. Отсюда высказывалась мысль о том, что реально существуют науки о природе и науки о духе.

Науки о природе имеют в своей  основе рациональное знание и обладают достоверностью своих выводов. Они  опираются на категории, применяют  общепринятые в своей сфере процедуры  и направлены на отыскание причин явлений и законов природы. И  причины, и законы имеют всеобщий характер. Науки о духе- совсем другого рода знание. Оно имеет принципиально иную основу. Здесь важно не рациональное мышление, а интуитивное постижение сути, переживание событий истории и текущей жизни, сопричастность субъекта предмету познания. При этом подчеркивается особая ценность такого знания для субъекта. Само понятие "наука" в принципе неприменимо к такого рода знанию, т. е. в данном случае имеет условный смысл.

Однако, у Дильтея речь идет все-таки о "науках о духе". Почему? Дело в том, что он в духе веяний своего времени стремился "подтянуть" весь комплекс гуманитарного знания, а это исторические науки, науки о культуре, психология и др., до уровня естественных наук в том смысле, что выявить категориальный аппарат такого знания и некоторые общие принципы и подходы. В этом случае они приобрели бы более строгий вид, наукообразную форму. Таким образом, речь ила о разработке теоретических основ "наук о духе". Но при этом исключалось перенесение категорий науки на сферу духа.

В своей работе "Наброски к критике  исторического разума" Дильтей стремился преодолеть спекулятивные философские системы И. Канта и особенно Гегеля, а также интеллектуализм Просвещения. Он исходил из того, что в основе гуманитарных наук лежит сама жизнь, которая выражается в телеологической (т. е. в присущей ей внутренне целевой причине) связи переживаний, понимания и истолкования выражений этой жизни.

Духовная жизнь возникает на почве физического мира, она включена в эволюцию и является ее высшей ступенью. Условия, при которых она  возникает, анализирует естествознание, раскрывающее законы, которые управляют  физическими явлениями. Среди физических тел природы существует и человеческое тело, а с ним самым непосредственным образом связано переживание. Но с ним мы уже переходим из мира физического в мир духовных явлений. А он есть предмет наук о духе, и их познавательная ценность совершенно не зависит от изучения физических условий. Знание о духовном мире возникает  из взаимодействия переживания, понимания  других людей, исторического постижения сообществ как субъектов исторического  действия и, наконец, объективного духа. Переживание есть фундаментальная  предпосылка всего этого.

Какие действия вызываются им? Переживание  заключает в себе элементарные акты мышления (интеллектуальность переживания), сюда же включаются суждения о пережитом, в которых переживание предметно. Из этих простых актов возникают формальные категории, такие понятия как "единство", "многообразие", "равенство", "различия", "степень", "отношение", "воздействие", "сила", "ценность" и др. Они являются свойствами самой действительности.

Из вышеизложенного следует  общее заключение: субъект познания един со своим предметом, и этот предмет  один и тот же на всех этапах объективации.

Для постижения сущности жизни Дильтей считал важным видеть общий признак ее и внешних предметов, проявляющихся в ней. Этот признак есть ничто иное как время . Это обнаруживается уже в выражении "течение жизни". Жизнь всегда течет, и иначе быть не может. Темпоральность, как видно, весьма существенна для понимания жизни.

Как и И. Кант, Дильтей считал, что время дано нам благодаря объединяющему единству нашего сознания. Свою окончательную реализацию понятие времени находит в переживаний времени. Здесь оно воспринимается как беспрерывное движение вперед, в котором настоящее беспрерывно становится прошлым, а будущее — настоящим. Настоящее — это наполненное реальностью мгновение, оно реально в противоположность воспоминанию или представлениям о будущем, проявляющимся в надежде, страхе, стремлении, желании, ожидании. Здесь Дильтей воспроизводит рассуждения средневекового теолога Августина Аврелия о времени.

Эта наполненность реальностью, или  настоящим, существует постоянно, тогда как содержание переживания непрерывно изменяется. Корабль нашей жизни как бы несет течением, а настоящее всегда и везде, где мы плывем в его волнах, страдая, вспоминая или надеясь, т. е. везде, где мы живем в полноте нашей реальности. Мы беспрерывно движемся, вовлеченные в это течение, и в тот момент, когда будущее становится настоящим, настоящее уже погружается в прошлое. Глядя назад, мы оказываемся связанными (прошлое неповторимо и неизменно), глядя вперед, мы свободны и активны, ибо будущее — это всегда возможность, которую мы хотим использовать.

Как видно, идея времени в науках о духе сильно отличается от идеи времени  в науках о природе. Это предостерегает нас от искушения прибегнуть к  упрощению: перенести категории  науки на сферу духа.

Но она несет в себе и более  радикальный смысл: находясь в потоке жизни, мы не можем постичь ее сущности. То, что мы принимаем за сущность, есть лишь ее образ, запечатленный нашим  переживанием. Сам поток времени  в строгом смысле не переживаем. Ведь желая наблюдать время, мы разрушаем  его с помощью наблюдения, так  как оно устанавливается благодаря  вниманию; наблюдение останавливает  текущее, становящееся. Таким образом, мы переживаем лишь изменение того, что только что было, и это изменение  продолжается. Но мы не переживаем сам  поток жизни.

Другая важная характеристика жизни, по Дильтею, является ее связность . В историческом мире нет естественно — научной причинности, ибо таковая предусматривает обязательность вполне определенных следствий. История же знает лишь отношения воздействия и страдания, действия и противодействия. Субъекты высказываний об историческом мире, будь то об индивидуальном мире или о жизни человечества, характеризуются только определенным способом связи в четко ограниченных рамках. Это связь между единичным и общим.

Все компоненты жизни связаны в  одно целое. Мы овладеваем этим целым  с помощью понимания. Дилътей демонстрирует эту мысль, обращаясь к жанру философской автобиографии, представленному тремя выдающимися именами: Августином, Руссо, Гете. Для всех них характерно присутствие своего, собственного смысла в каждой жизни. Он заключен в том значении, которое придает каждому настоящему моменту (единичное), сохраняющемуся в памяти, самоценность; при этом значение воспоминания определяется отношением к смыслу целого (общее). Этот смысл индивидуального бытия совершенно неповторим и не поддается анализу никаким рациональным познанием. И все же он, подобно монаде Лейбница, специфическим образом воспроизводит нам исторический универсум. Так жизнь предстает перед нами в ее целостной связности.

Эти рассуждения Дильтея легли в основу герменевтики, получившей дальнейшее развитие уже в XX ст.

Теперь обратимся к идеям  знаменитого французского философа Анри Бергсона ( 1859 — 1941), который посвятил философии жизни свои многочисленные работы.

Бергсон обращает наше внимание на творческий характер протекания жизни — она, подобно сознательной деятельности есть непрерывное творчество . Творчество, как известно, есть создание чего-то нового, неповторимого. Поэтому предвидеть новую форму жизни не может никто. Жизнь имеет принципиально открытый характер. Наука же в лице нашего интеллекта восстает против этой мысли, ибо она оперирует тем, что является повторяющимся. Именно поэтому наука (наш интеллект) не может охватить феномен жизни. Это — задача философии, считает Бергсон. Как же она может это сделать?

Чтобы подойти к принципу всей жизни, мало опираться на диалектику (тезис  немецкой классической философии), здесь  надо возвыситься до интуиции. Она, как известно, является такой формой познания, которая отвлекается от деталей и логических процедур и  позволяет в одно мгновение схватывать изучаемый предмет в его самых  общих существенных проявлениях. Философ, однако, покидает интуицию, как только ему сообщился ее порыв, он отдается во власть понятий. Но скоро он чувствует, что почва потеряна, что новое  соприкосновение с интуицией  становится необходимым. Диалектика ослабляет  интуицию, но она — диалектика —  обеспечивает внутреннее согласие нашей  мысли с самой собой. Интуиция же, если бы она продолжалась более  нескольких мгновений, не только обеспечила бы согласие философов со своей собственной  мыслью, но и согласие между собой  всех философов. Ведь истина только одна, и так она была бы достигнута.

Что же такое жизнь и почему она, по Бергсону, постигается интуицией? Жизнь есть движение, материальность же есть обратное движение; каждое из них  является простым. Материя, формирующая  мир, есть неделимый поток; неделима также и жизнь, прорезывающая  материю, высекая в ней живые  существа. Из этих двух потоков второй идет против первого, но первый все  же получает кое-что из второго. От этого  устанавливается между ними modus vivendi (лат. способ существования), который и есть организация.

Эта организация принимает перед  нашими чувствами и нашим интеллектом  форму внешних частей по отношению  друг к другу во времени и пространстве. Но мы закрываем глаза на единство порыва , который, проходя через поколения, соединяет индивиды с индивидами, виды с видами и из всего ряда живых существ создает одну беспредельную волну, набегающую на материю.

В самой эволюции жизни значительную роль играет случайность . Случайными являются формы, возникающие в творческом порыве; случайно разделение первоначальной тенденции на те или иные тенденций; случайны остановки и отступления, а также приспособления. Но только две вещи необходимы: I. постепенное накопление энергии; 2. эластичная канализация этой энергии в разнообразных и неподдающихся определению направлениях, ведущих к свободным актам.

Жизнь с самого ее происхождения  есть продолжение одного и того же порыва , разделившегося по расходящимся линиям эволюции. Вся жизнь целиком, и животная, и растительная, в ее существенной части, кажется как бы усилием, направленным на то, чтобы накопить энергию и потом пустить ее по податливым, но изменчивым каналам, на оконечности которых она должна выполнить бесконечно разнообразные работы. Этого то и хотел добиться жизненный порыв, проходя через материю. Но сила его была ограничена. Порыв конечен и дан раз навсегда. Сообщенное им движение встречает препятствия; оно то уплотняется, то разделяется.

Первое великое разделение было разделением на два царства —  растительное и животное, которые  дополняют друг друга, не находясь, однако, в согласии между собой. За этим раздвоением следовало много  других. Отсюда расходящиеся линии  эволюции.

А. Бергсон считает, что духовную жизнь нельзя отрывать от всего остального мира; существует наука, которая показывает "солидарность" между сознательной жизнью и мозговой деятельностью. Эволюционная теория, которая ставит человека вне  животного мира, не должна упускать фактов зарождения видов путем постепенного преобразования. Этим человек как  будто бы возвращается в разряд животных.

Постичь жизнь и дух в их единстве может только интуитивная философия  но не наука, хотя наука своими аргументами  способна "смести" философию, но при  этом она ничего не. объяснит. Для того чтобы философия выполнила свою задачу, она должна иметь дело не с теми или иными живыми существами, а с жизнью, взятой в целой. Вся жизнь от начального толчка, который бросил ее в мир, предстанет перед философией как поднимающийся поток, которому противодействует нисходящее движение материи. В одной только точке он проходит свободно, увлекая за собой препятствие, которое отягчит его путь, но не остановит его. В этой точке и находится человечество; здесь наше привилегированное положение.