Освальд Шпенглер и Закат Европы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Освальд Шпенглер и  Закат Европы.

Книга Шпенглера  творение – живое лицо. Выражение ее лица – выражение страдания.

Состояние, в котором Шпенглер пишет свою книгу – чувство одержимости  своим открытием. Он убежден, что говорит вещи, которые никому не снились, никогда никому не приходили на ум, что он ставит проблему, которую в ее немом величии еще никто никогда не чувствовал, что он высказывает мысли, которые до него никем еще не были осознаны, но в будущем неизбежно заполнят сознание всего человечества. Книга Шпенглера безусловно книга подлинного пафоса, временами, однако, досадно опускающегося до некоторой личной заносчивости, почти надменности. Настроение, которое остается от нее, настроение тяжести и мрака. “Умирая, античный мир не знал, что он умирает, и потому наслаждался каждым предсмертным днем, как подарком богов. Но наш дар – дар предвидения своей неизбежной судьбы. Мы будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения острым взором опытного врача”. Вот строки, которые бы послужили эпиграфом эмоционального содержания “Заката Европы”. Помещенные в конце книги, скупые на всякую откровенную лирику, они производят сильное впечатление безнадежной горечи, но и спокойной гордости.

В основе “Заката Европы” нет понятий, в основе его лежат слова. Понятие – мертвые мысли. Понятие всегда одномысленно, самотождественно и раз навсегда определено в своей логической емкости. Слово всегда многомысленно, неуловимо, всегда заново с новым содержанием.

“Закат  Европы” сработан Шпенглером не из понятий, но из слов, которые должны быть читателем прочувствованы, пережиты, увидены. Слов этих в “Закате Европы”  в сущности очень немного.

Каждое  сознание различает в себе “свое” и “чужое”. Все философские термины указывают по Шпенглеру на эту основную противоположность. Кантовское “явление”, Фихтевское “я”, “воля” Шопенгауэра – вот те термины, нащупывающие в сознании некое “свое”. “Вещь же в себе”, “не я”, “мир как представление”, указывают, наоборот, на некое “чужое” нашего сознания.

Вот метод  Шпенглера: он нигде не показан, так  сказать, в голом виде. В “Закате  Европы” нет главы, специально посвященной  его раскрытию: описанию и защите. Он явлен в книге Шпенглера  весьма своеобразно, как живая сила, которой, в виду ее очевидной работоспособности, незачем отчитываться и оправдываться. Это осиливание скупо развитым и глубоко схороненным методом тяжелых масс Шпенглеровского знания, придает всей книге впечатление легкости и динамичности. Такова в общих чертах гносеология Шпенглера.  Его различия между природой и историей.

Бесконечное мелькание бесконечно нарождающихся и умирающих форм, свободная игра свободнейших случайностей. Есть второй, более устойчивый исторический план. В гнездах определенных ландшафтов (Шпенглер любит слово ландшафт и все время говорит о духовных, душевных и музыкальных ландшафтах) на берегу Средиземного моря, в долине Нила, в просторах Азии, на средне-европейских равнинах рождаются души великих культур. Родившись, каждая из них восходит к своей весне и своему лету, спускается к своей осени и умирает своею зимой. Этому роковому кругу жизни внешней соответствует столь же роковой круг внутренней жизни духа. Душа каждой эпохи неизбежно совершает свой круг от жизни к смерти, от культуры к цивилизации.

Противоположность культуры и цивилизации – главная  ось всех Шпенглеровских размышлений. Культура, это могущественное творчество созревающей души рождение мифа, как выражения нового богочувствования, расцвет высокого искусства, исполненного глубокой символической необходимости, имманентное действие государственной идеи среди группы народов, объединенных единообразным мирочувствованием и единством жизненного стиля.

Цивилизация – это умирание созидающих энергий  в душе; проблематизм мирочувствования; замена вопросов религиозного и метафизического характера вопросами этики и жизненной практики. В искусстве – распад монументальных форм, быстрая смена чужих входящих в моду стилей, роскошь, привычка и спорт. В политике – превращение народных организмов в практически заинтересованные массы, господство механизма и космополитизма, победа мировых городов над деревенскими далями, власть четвертого сословия.

Цивилизация представляет собой, таким образом, по Шпенглеру неизбежную форму смерти каждой изжившей себя культуры. Смерть мифа в безверии, живого творчества в мертвой работе, космического разума в практическом рассудке, нации в  интернационале, организма в механизме.

Судьбы  культур аналогичны, но души культур  бесконечно различны. Каждая культура, как Сатурн кольцом, опоясана своим  роковым одиночеством.

“Нет  бессмертных творений. Последний  орган и последняя скрипка  будут когда-нибудь расщеплены; чарующий мир наших сонат и наших  trio<3>, всего только несколько лет тому назад нами, но и только для нас рожденный, замолкнет и исчезнет. Высочайшие достижения Бетховенской мелодики и гармонии покажутся будущим культурам идиотическим карканьем странных инструментов. Скорее, чем успеют истлеть полотна Рембрандта и Тициана, переведутся те последние души, для которых эти полотна будут чем-то большим, чем цветными лоскутами.

Кто понимает сейчас греческую лирику? Кто знает, кто чувствует что она значила для людей античного мира?”

Никто не знает, никто не чувствует. Нет никакого единого человечества, нет единой истории, нет развития, нет и прогресса.

Есть  только скорбная аналогия круговращения  от жизни к смерти, от культуры к  цивилизации.

На три  знакомых лица – романтика, мистика  и человека современной цивилизации  расслояется, таким образом, своеобразный образ Шпенглера при первой же попытке уничтожить противоречия его концепции. Это значит, что оригинальность Шпенглера, как мыслителя, жива, прежде всего, противоречиями его мысли.

Прекрасно чувствуя это инстинктом большого артиста, Шпенглер нигде в своей книге  даже и не пытается логически выправить  своих построений; разрешить основное противоречие того, что он утверждает как скептик-релятивист и того, что  он создает как интуитивист-мистик.

Книга его  убежденно и глубокомысленно  смотрит в душу читателя характернейшею некоординированностью своих противоречий, в этом ее своеобразная художественная правда, ее глубина и выразительность.

Шпенглер  отказывается от стремления свести весь культурно-исторический процесс к  одной стержневой логике, пронизывающей  всю историю и находящей свое завершение в некоей высшей точке. Для  Шпенглера нет единой мировой  культуры. Есть лишь  раличные культуры, каждая из которых имеет свою собственную судьбу : “У человечества нет никакой идеи, никакого плана. Вместо безрадостной картины линеарной всемирной истории я вижу настоящий спектакль множества мощных культур, с первозданной силой расцветающих из лона материнского ландшафта, к которому каждая из них строго привязана всем ходом своего существования, чеканящих на своем материале - человечестве - собственную форму  и имеющих каждая собственную идею, собственные страсти, собственную жизнь, волнение, чувствование, собственную смерть”.

Но  и  собственная “идея” каждой культуры, о которой говорит Шпенглер, вовсе  не аналогична идее культуры, как ее понимает например Гегель. Если у Гегеля первичной была логика, то у Шпенглера первичной является душа культуры. Логика же, как впрочем и искусство, наука, политика, всегда вторичны по отношению к этой душе. В шпенглерском понимании культура - это символически выраженная система , в которой реализует себя соответствующая душа : “Культура как совокупность чувственно-ставшего выражения души в жестах и трудах, как тело ее, смертное, переходящее ...; культура как совокупность великих символов жизни,

чувствования  и понимания : таков язык, которым только и может поведать душа, как она страждет”.

Большое значение имеет какой смысл у Шпенглера приобретает термин “душа” применительно к культуре. Для него термин “душа

культуры” есть яркое и в то же время точное выражение того обстоятельства, что  основание культуры несводимо к  разуму. У каждой культуры есть своя собственная “душа” реализующаяся  во множестве индивидуальных жизней. Душа каждой культуры уникальна и  не может быть до конца выражена рациональными средствами. Поэтому  так трудно вникнуть во внутренний мир людей иной культуры, понять природу их символов, чувств, верований :    “... Кадой великой культуре присущь тайный язык мирочувствования, вполне понятный лишь тому, чья душа вполне принадлежит этой культуре”.

Шпенглер  останавливается на рассмотрении трёх исторических культур : античной, европийской и арабской. Им соответствуют три “души” - аполлоновская, избравшая в качестве своего идеального типа чувственное тело; фаустовская душа, символом которой является беспредельное пространство, динамизм; магическая душа, выражающая постоянную дуэль между душой и телом, магические отношения между ними. Отсюда вытекает содержание каждой из культур. Каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека : детство, юность, возмужалость и старость. Для Шпенглера все культуры равноправны; каждая из них уникальна и не может быть осуждена с внешней позиции, с позиции другой культуры. “Феномен других культур говорит на другом языке. Для других людей существуют другие истины. Для мыслителя имеют силу либо все из них или не одна из них”. Сконцентрировав своё внимание не на логике, а на душе культуры, он сумел точно подметить своеобразие европейской души, образом которой может (как считает сам автор) являться душа гётевского Фауста - мятежная, стремящаяся преодолеть мир своей волей.

Шпенглер  считает, что каждая культура имеет  не только своё искусство, но и своё собственное естествознание и даже свою уникальную природу, т.к. природа  воспринимается человеком через  культуру. “Каждой культуре присущ уже вполне индивидуальный способ видения  и познания мира - как природы, или - одно и то же - у каждой есть своя собственная, своеобразная природа, каковой  в точно таком же виде не может  обладать ни один человек иного склада. Но в ещё более высокой степени  у каждой культуры... есть... собственный  тип истории, в... стиле которой  он непосредственно созерцает, чувствует  и переживает общее и личное, внутреннее и внешнее, всемирно-историческое и  биографическое становление”.

По Шпенглеру, в основе каждой культуры лежит душа, а культура - это символическое  тело, жизненное воплощение этой души. Но ведь всё живое когда-нибудь умирает. Живое существо рождается, чтобы  реализовать свои душевные силы, которые  затем угасают со старостью и  уходят в небытие вместе со смертью. Такова судьба всех культур. Шпенглер не объясняет истоки и причины  рождения культур, но зато их дальнейшая судьба нарисована им со всей возможной  выразительностью. “Каждая культура проходит возрастные ступени отдельного человека. У каждой есть своё детство, своя юность, своя возмужалость и старость”.1 “Культура рождается в тот  миг, когда из душевного состояния  вечно-младенческого человечества пробуждается и отслаивается великая  душа... Она расцветает на почве строго отмежеванного ландшафта, к которому она остаются привязанной чисто  вегетативно. Культура умирает, когда  эта душа осуществила уже полную сумму своих возможностей в виде народов, языков, вероучений, искусств, государств, наук...”.

Но что  значит - умирает ? Смерть культуры есть исчерпание её души, когда её смыслы уже не вдохновляют людей, обращённых теперь не к осуществлению культурных ценностей, а к утилитарным целям и благоустройству жизни. Этот период Шпенглер связывает с наступлением эпохи цивилизации. “Цивилизация есть неизбежная судьба культуры, Будущий Запад не есть безграничное движение вперёд и вверх, по линии наших идеалов... Современность есть фаза цивилизации, а не культуры. В связи с этим отпадает ряд жизненных содержаний как невозможных...Как только цель достигнута, и... вся полнота внутренних возможностей, завершена и осуществлена вовне, культура внезапно коченеет, она отмирает, её кровь свёртывается, силы надламываются - она становится цивилизацией. И она, огромное засохшее дерево в первобытном лесу, ещё многие столетия может топорщить свои гнилые сучья”.

В чём  же различия между культурой и  цивилизацией? Очень хорошо различия между ними сформулировал Н.Бердяев, основную мысль из работы которого вывел профессор И.Я.Левяш : “Он был солидарен с О.Шпенглером, который “признал цивилизацию роком всякой культуры... Культура не развиавется бесконечно. Она несёт в себе семя смерти. В ней заключены начала, которые неотвратимо влекут её к цивилизации... Цивилизация же есть смерть духа культуры... динамичное движение внутри культуры с её кристаллизованными формами неотвратимо влечёт к выходу за пределы культуры... На этих путях свершается переход культуры к цивилизации”. Чем объяснить такую глубокую метаморфозу? “Культура, - отмечал мыслитель, - есть творческая деятельность  человека. В культуре творчество человека получает свою объективацию”. Цивилизация же “есть переход от культуры, от созерцания, от творчества ценностей к самой жизни”. И наконец : “Культура - религиозна по своей основе, цивилизация - безрелигиозна... Культура происходит от культа, она связана с культом предков, она невозможна без священных преданий. Цивилизация есть воля к могуществу, к устроению поверхности земли. Культура - национальна. Цивилизация - интернациональна. Культура - органична. Цивилизация - механична. Культура основана на неравенстве, на качествах. Цивилизация проникнута стремлением к равенству, она хочет обосноваться на количествах. Культура - аристократична. Цивилизация - демократична”.

Различия  между культурой и цивилизацией вызваны “... во многом потребностью расширить перспективы исторического  видения, включить в объект теоретического исследования сферы материальной жизни, которая не укладывалась в традиционные рамки анализа философии культуры и игнорирование которой всвязи с научно-техническим развитием означалобы дискредитацию социально-философских построений”.